Давно замечено что деятели мировой культуры детство которых прошло в неблагоприятных условиях
Давно замечено что деятели мировой культуры детство которых прошло в неблагоприятных условиях
ОК ЕГЭ 2022 запись закреплена
Практика по заданию 20. Решай вместе с ОК ЕГЭ 
Расставьте знаки препинания: укажите все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые.
1. По аудитории пронёсся встревоженный гул (1) и (2) когда Полина отняла руки от пылающего смущением лица (3) профессора уже не было.
2. Левин простился с товарищами (1) и (2) чтобы не оставаться одному и немного успокоиться (3) отправился к своему брату (4) поскольку тот единственный мог выслушать его.
3. Склоны этой горы (1) на вершине (2) которой (3) двумя широкими скобами уселся дом (4) и той горы (5) что напротив нас (6) не были засажены никакими деревьями.
4. Пока Никита ездил домой за необходимыми в походе вещами (1) прошло больше часа (2) и (3) когда он вернулся к пункту сбора (4) то ему пришлось выслушать от друзей весьма нелестные откровения о свойствах его характера.
5. Ночью читать было невозможно (1) и (2) когда не спалось (3) я слушал окружающие меня звуки и пытался понять (4) что скрывается за ними.
6. Месяца два после свадьбы мой отчим служил на пристани в конторе (1) и (2) хотя очень тяжело было видеть (3) как он приходит и садится на то место (4) где прежде сидел отец (5) и ест его ложкой из его тарелки (6) всё-таки можно было ещё жить, возвращаясь домой (7) когда он уже спал.
7. Ромашов медленно шёл по шоссе (1) и (2) пока глядел на волшебный пожар заката (3) ему чудилось (4) будто за яркой зарёй существует какая-то таинственная жизнь.
8. Давно замечено (1) что деятели мировой культуры (2) детство которых (3) прошло в неблагоприятных условиях (4) становились выдающимися мыслителями.
9. Александр продолжал посещать университетские лекции (1) и (2) хотя он был весьма ограничен в средствах (3) ему всё-таки удавалось покупать книги (4) потому что в последние годы он уже привык экономить даже на самом необходимом.
10. Утром мальчик разбудил меня и рассказал (1) что (2) когда он забрёл в чащу (3) то увидел (4) как барсук лечит свой обожжённый нос.
11. Дети возились рядом с ёлкой (1) и (2) когда они побежали в отцовский кабинет (3) и зажгли там свет (4) все взрослые собрались в комнате бабушки (5) чтобы о чём-то поговорить.
12. Курину неожиданно вспомнились отчаянные глаза и задорные веснушки девушки-инструктора (1) и (2) несмотря на то что перед ним сейчас была скучная серая дорога (3) и предстояло пройти ещё несколько километров под палящим солнцем (4) ему вдруг стало весело.
13. В.И. Суриков занимал две расположенные рядом маленькие квартиры (1) и (2) когда писал свою «Боярыню Морозову» (3) он поставил огромное полотно на лестничной площадке и передвигал его (4) от одной двери к другой в ходе работы.
14. Когда комендант возвращается на некоторое время в дом (1) он подбрасывает в печь три полена (2) и (3) чтобы не терялось тепло (4) плотно задвигает вьюшку.
15. Маленькие снежинки прилипли снаружи к стеклу (1) и (2) если пристально вглядеться (3) то можно увидеть их тончайшее кристаллическое строение (4) и поразиться этому чуду природы.
16. Мы бесцельно бродили по лесу (1) и (2) когда бежавшая впереди нас собака терялась в догадках (3) куда мы повернём на этот раз (4) она оборачивалась и укоризненно глядела на нас.
17. На первых порах отец был очень озабочен своим вступлением в должность полного хозяина (1) чего непременно требовала бабушка (2) и (3) что он сам считал своей обязанностью (4) так как это определялось семейными традициями.
Давно замечено что деятели мировой культуры детство которых прошло в неблагоприятных условиях
Сочинение с ОК ЕГЭ | ЕГЭ по русскому 2021 запись закреплена
Практика по заданию 20. Решай вместе с ОК ЕГЭ
Расставьте знаки препинания: укажите все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые.
1. По аудитории пронёсся встревоженный гул (1) и (2) когда Полина отняла руки от пылающего смущением лица (3) профессора уже не было.
2. Левин простился с товарищами (1) и (2) чтобы не оставаться одному и немного успокоиться (3) отправился к своему брату (4) поскольку тот единственный мог выслушать его.
3. Склоны этой горы (1) на вершине (2) которой (3) двумя широкими скобами уселся дом (4) и той горы (5) что напротив нас (6) не были засажены никакими деревьями.
4. Пока Никита ездил домой за необходимыми в походе вещами (1) прошло больше часа (2) и (3) когда он вернулся к пункту сбора (4) то ему пришлось выслушать от друзей весьма нелестные откровения о свойствах его характера.
5. Ночью читать было невозможно (1) и (2) когда не спалось (3) я слушал окружающие меня звуки и пытался понять (4) что скрывается за ними.
6. Месяца два после свадьбы мой отчим служил на пристани в конторе (1) и (2) хотя очень тяжело было видеть (3) как он приходит и садится на то место (4) где прежде сидел отец (5) и ест его ложкой из его тарелки (6) всё-таки можно было ещё жить, возвращаясь домой (7) когда он уже спал.
7. Ромашов медленно шёл по шоссе (1) и (2) пока глядел на волшебный пожар заката (3) ему чудилось (4) будто за яркой зарёй существует какая-то таинственная жизнь.
8. Давно замечено (1) что деятели мировой культуры (2) детство которых (3) прошло в неблагоприятных условиях (4) становились выдающимися мыслителями.
9. Александр продолжал посещать университетские лекции (1) и (2) хотя он был весьма ограничен в средствах (3) ему всё-таки удавалось покупать книги (4) потому что в последние годы он уже привык экономить даже на самом необходимом.
10. Утром мальчик разбудил меня и рассказал (1) что (2) когда он забрёл в чащу (3) то увидел (4) как барсук лечит свой обожжённый нос.
11. Дети возились рядом с ёлкой (1) и (2) когда они побежали в отцовский кабинет (3) и зажгли там свет (4) все взрослые собрались в комнате бабушки (5) чтобы о чём-то поговорить.
12. Курину неожиданно вспомнились отчаянные глаза и задорные веснушки девушки-инструктора (1) и (2) несмотря на то что перед ним сейчас была скучная серая дорога (3) и предстояло пройти ещё несколько километров под палящим солнцем (4) ему вдруг стало весело.
13. В.И. Суриков занимал две расположенные рядом маленькие квартиры (1) и (2) когда писал свою «Боярыню Морозову» (3) он поставил огромное полотно на лестничной площадке и передвигал его (4) от одной двери к другой в ходе работы.
14. Когда комендант возвращается на некоторое время в дом (1) он подбрасывает в печь три полена (2) и (3) чтобы не терялось тепло (4) плотно задвигает вьюшку.
15. Маленькие снежинки прилипли снаружи к стеклу (1) и (2) если пристально вглядеться (3) то можно увидеть их тончайшее кристаллическое строение (4) и поразиться этому чуду природы.
16. Мы бесцельно бродили по лесу (1) и (2) когда бежавшая впереди нас собака терялась в догадках (3) куда мы повернём на этот раз (4) она оборачивалась и укоризненно глядела на нас.
17. На первых порах отец был очень озабочен своим вступлением в должность полного хозяина (1) чего непременно требовала бабушка (2) и (3) что он сам считал своей обязанностью (4) так как это определялось семейными традициями.
Перелистывая годы (25 стр.)
Профессора-мужчины пришли с женами, а профессора-женщины, если у них были мужья, — с мужьями. Приглашены были и ближайшие родственники. Собралось много людей, и все говорили о том, как они своим врачебным искусством или своим сочувствием исцеляли меня. Я поняла, что в такой ситуации не выздороветь было просто неприлично…
Чтоб отвлечь от себя внимание и восстановить справедливость, я поднялась с бокалом, по стеклу которого прыгали лимонадные пузырьки, и сказала, что, если бы не бабушка, никакая медицина мне бы не помогла.
Я перевела стрелку — и вечер с экспрессной стремительностью изменил направление.
Светила, собравшиеся за столом, не просто лечили меня —
они меня «наблюдали». Во всех справках, которые я получала, так и было написано: «наблюдается» так-то, с такого-то года. Но заодно они, разумеется, «наблюдали» и бабушку, которая неизменно была рядом со мной.
Все сразу об этом вспомнили и под влиянием выпитого заговорили с нарочитой целеустремленностью.
Повзрослев, я заметила, что, если у застолья есть эпицентр, есть какой-нибудь главный объект, вечер проходит успешно. Его участники не распыляются: рассеянный огонь, который редко приводит к победе, уступает огню прицельному. О главный объект, как о некий точильный камень, все шлифуют свое остроумие, глубокомыслие.
Заговорив о бабушке сперва слишком бурно, наши гости стали постепенно трезветь. Бабушкино лицо, ее высокий, всегда загорелый лоб, белые, без малейших оттенков волосы да и сама неожиданность присутствия такого человека в говорливом, чересчур раскованном обществе — все это заставило перейти от застольной велеречивости к более застенчивой искренности.
И хотя каждый поднимавшийся с места произносил слово «тост», рюмки и бокалы не обязательно осушались — просто размышляли о бабушке, о ее «человеческом подвиге». Так прямо и говорили: о подвиге.
Чтобы не слышать всего этого, она ушла на кухню мыть посуду, готовить чай.
Мамина мама, тоже считавшая себя гостьей, на кухню вслед за бабушкой не удалилась. Она предпочитала руководить, и невозможность проявить эту свою способность ее томила. В начале вечера она пыталась объяснить, что какой вилкой и что после чего надо есть. Но к ее голосу не прислушивались: застолье имело свои центры — сперва меня, а потом бабушку.
В конце концов, мамина мама не сдержалась.
— Мне кажется, я присутствую на открытии памятника, — заявила она.
Не все уяснили себе, что это моя вторая бабушка, и принялись возражать ей, как посторонней.
— За такое подвижничество и надо воздвигать памятники!
— произнесла жена светилы-консультанта, не столько, мне показалось, думая о памятниках, сколько о том, чтобы уязвить мамину маму, которая ее раздражала.
— Памятники надо ставить при жизни, — включился в разговор папа. — Пусть не из гранита, не из бронзы, пусть «нерукотворные»… Но при жизни. Чтобы человек мог…
Мама дотронулась рукой до своей золотистой подковы, и папа умолк.
Приняв осанку владычицы, не допускавшей возражений, мама поднялась и сказала:
— А у меня «средь шумного бала, случайно…» создалось впечатление, что Верочка — круглая сирота.
Едкая мамина ирония бессильно пыталась выдать себя за юмор. Когда вечер еще был похож на открытие памятника, папа, помня, что он цитирует маму — а цитировать ее он очень любил! — сказал о моем «втором рождении» с помощью бабушки.
— Человек рождается лишь однажды. Медицина, бесспорно, со мной согласится, — задним числом одернула его мама, отрекаясь от своей давней мысли.
Она вновь перевела стрелку — и вечер устремился в третьем направлении: за праздничным столом люди податливы и сговорчивы. Все стали пить за моих родителей. Именно пить, потому что тосты были краткими, мимоходными, а рюмки и бокалы осушались до дна.
Наступил момент, когда гости забыли уже о том, что вечер носит, так сказать, тематический характер, что он посвящен определенному событию. Воспользовавшись этим, я незаметно вышла из-за стола и отправилась на кухню помогать бабушке.
С того вечера все изменилось в нашей семье.
Быть может, прояснился истинный мамин взгляд на отношения, которые давно возникли между мною и бабушкой. Эта истина раньше искажалась практической потребностью в бабушкиных заботах обо мне.
«Нужен тот, кто нужен? Нужен, пока нужен. » Неужели мама руководствовалась этой философией? Нет, не философией — зачем такие красивые понятия! — а просто-напросто выгодой. Мне трудно было осознать это. Но я видела: то, что раньше ставилось бабушке в заслугу, теперь вызывало укор.
Мама создавала в доме угодную себе атмосферу. И делала это очень результативно.
О бабушкином подвиге старались не вспоминать: «Хватит уже!»
«Но ведь так можно забыть о любом подвиге, сперва воспользовавшись его результатом?» — думала я.
Я вспомнила бывшего фронтовика с протезом вместо ноги, которому в парикмахерской не хотели уступать очередь. Хотя возле кассы было написано, что «инвалиды имеют право…». Уж если и его подвиг кем-то забыт.
«Люди не должны жить минувшим горем, — думала я. — Но тех, кто спас их от горя, они обязаны помнить!»
Как иные историки стараются не вспоминать неугодные им события и тогда становится непонятным, что из чего «проистекло», так и мама пыталась перечеркнуть мою «родовую историю»: я всегда была здоровой, нормальной, училась в обычной школе.
Вместе с тем мама невзначай припомнила, что именно бабушка повезла ее в тот родильный дом, где врач замешкалась и где произошло то самое знаменитое кровоизлияние «ограниченного характера».
— Бесспорно, никто здесь не виноват, — объяснила мама. — Но надо же… такая трагическая случайность. Сколько в городе родильных домов?!
Я продолжала называть бабушку мамой Асей. Не для того, чтобы дразнить маму, а просто потому, что привыкла и по-другому уже не могла.
Решив с этим покончить, мама вернулась к проблеме моего «второго рождения».
Для начала она попыталась доверительно, «как с родной дочерью», поговорить со мной. Но интимной беседы у мамы не получилось: слишком ясно обозначались в ее тоне и голосе повелительные, жесткие ноты.
— Я имею дело с природой. Можно сказать, защищаю ее! — сказала мама. — И у себя дома тоже хочу выступить на защиту ее законов. Пойми, их нельзя попирать. Человек рождается лишь однажды и матерью должен называть лишь одну — родившую его! — женщину. Иначе в родственных отношениях возникает хаос. Нарушаются законы семейной природы.
— Эти законы нельзя менять в зависимости от выгоды, — ответила я. — Ты же сама первая… сказала про «второе рождение». Когда тебе было нужно. Неужто забыла!
Но именно вспоминать маме меньше всего хотелось.
— Раньше ты говорила об этом «втором рождении», — продолжала я, — в романтическом смысле, а теперь нарочно говоришь только в физиологическом.
— Какой словарный запас! Ты совершенно здорова! — в ответ восхитилась мама.
Вскоре бабушка, как раньше, сама попросила, чтобы мамой я называла только маму, а ее называла бы бабушкой:
Но я и ее не послушалась.
Месяцы, поспешно соединившись, становились годами… В
обыкновенной школе я одерживала необыкновенные, если учесть мое «родовое прошлое», успехи.
— Деятели мировой культуры, детство которых прошло в неблагоприятных условиях, — тоном экскурсовода объяснял папа, — потом становились выдающимися эрудитами: духовный голод вызывал повышенный аппетит. Повышенный аппетит… Что-то похожее происходит с тобой.
Впечатления детства, когда я была отсталой, и впечатления отрочества, когда я стала передовой, как-то переплелись. Я уже не могла провести между ними четкой границы… Как и в своих воспоминаниях, которые, будто выскакивая из засады, атаковали меня в коридоре суда. То, что я помнила сама, беспорядочно перемешалось с тем, что я слышала от родителей и от бабушки.
Раздел имущества (6 стр.)
В одну из освободившихся комнат нашего дома въехала шумливая женщина, которая, видимо, решила провести почти весь свой «заслуженный отдых» на скамейке возле подъезда. В первый же день она представилась бабушке и мне, а потом стала с большой любознательностью прислушиваться к нашим разговорам. Вечером же, когда я встретила маму, возвращавшуюся с работы, и мы, поцеловавшись, направились к своему подъезду, новая соседка преградила нам дорогу известиями, полученными в результате ее любознательности.
Затем, проявляя еще большую любознательность, а может, бесцеремонность, она спросила маму:
— А вы-то кем Вере приходитесь?
Мама ничего не ответила.
Она и после этого случая продолжала называть бабушку «добрым гением», по делала это уже по инерции, без вдохновения.
Как раз в ту самую пору папе почему-то пришла в голову запоздалая мысль устроить ужин для всех светил, которые в течение многих лет были друзьями нашего дома, но уже потихоньку переставали ими быть.
Собралось много людей, и все говорили о том, как они своим врачебным искусством или своим сочувствием исцеляли меня. Я поняла, что в такой ситуации не вылечиться было просто неудобно.
Чтоб отвлечь от себя внимание и восстановить справедливость, я поднялась с бокалом, по стеклу которого прыгали лимонадные пузырьки, и сказала, что, если бы не бабушка, никакая медицина мне бы не помогла.
«наблюдали». Во всех справках, которые я получала, так и было написано:
«наблюдается» там-то, с такого-то года. Но заодно они, разумеется,
«наблюдали» и бабушку, которая неизменно была рядом со мной.
Все сразу об этом вспомнили и под влиянием выпитого заговорили с нарочитой целеустремленностью.
Повзрослев, я заметила, что, если у застолья есть некий центр, есть какой-нибудь главный объект, вечер проходит успешно. Его участники не распыляются: рассеянный огонь, который редко приводит к победе, уступает огню прицельному. О главный объект, как о точильный камень, все шлифуют свое остроумие, глубокомыслие.
Чтобы не слышать всего этого, она ушла на кухню мыть посуду, готовить чай.
В конце концов, чтобы обратить на себя внимание, мамина мама пошла на решительный шаг.
Не все уяснили себе, что это моя вторая бабушка, и принялись возражать ей, как посторонней.
Пусть не из гранита, не из бронзы, пусть «нерукотворные». Но при жизни. Чтобы человек мог.
Мама дотронулась рукой до своей золотистой подковы, и папа умолк.
Приняв осанку владычицы, не допускавшую возражений, мама поднялась и сказала;
Едкая мамина ирония бессильно пыталась выдать себя за юмор.
Наступил момент, когда гости забыли уже о том, что вечер носит, так сказать, тематический характер, что он посвящен определенному событию.
Воспользовавшись этим, я незаметно вышла из-за стола и отправилась на кухню помогать бабушке.
С того вечера все изменилось в нашей семье.
Быть может, прояснился истинный взгляд мамы на отношения, которые давно возникли между мною и бабушкой. Эта истина раньше искажалась практической потребностью в бабушкиных заботах обо мне.
Мама создавала в доме угодную себе атмосферу. И делала это успешно, ибо была специалистом в области «окружающей нас среды».
О бабушкином подвиге старались не вспоминать: «Хватит уже!»
Я вспомнила бывшего фронтовика с протезом вместо ноги, которому в парикмахерской не хотели уступать очередь, хотя возле кассы было написано, что «инвалиды имеют право. «. Неужели и его подвиг кем-то забыт?
Вместе с тем мама невзначай вспомнила, что именно бабушка повезла ее в тот родильный дом, где врач замешкалась и где произошло то самое знаменитое кровоизлияние «ограниченного характера».
Я продолжала называть бабушку «мамой Асей». Не для того, чтобы дразнить маму, а просто потому, что привыкла и по-другому уже не могла.
Решив с этим покончить, мама вернулась к проблеме моего «второго рождения».
Для начала она попыталась доверительно, «как с родной дочерью», поговорить со мной. Но интимные беседы у мамы не получались: слишком ясно обозначались в ее тоне и голосе повелительные, жесткие ноты.
Ты же сама первая. сказала про «второе рождение». Когда тебе было нужно. Вспомни!
Но именно вспоминать маме меньше всего хотелось.
Вскоре бабушка, как раньше, сама попросила, чтобы мамой я называла только маму, а ее называла бы бабушкой:
Но я и ее не послушалась.
Месяцы, поспешно соединившись, становились годами. В обыкновенной школе я одерживала необыкновенные, если учесть мое «родовое прошлое», успехи.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Раздел имущества
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Слушание дела было назначено на двенадцать часов.
А я прибежала к одиннадцати утра, чтобы заранее поговорить с судьей, рассказать ей о том, о чем в подробностях знала лишь я.
Народный суд размещался на первом этаже и казался надземным фундаментом огромного жилого дома, выложенного из выпуклого серого камня. ‘Во всех его квартирах, — думала я, — живут и общаются люди, которых, вероятно, не за что судить. Но рассудить нужно многих. И вовремя, чтобы потом не приходилось выяснять истину на первом этаже, где возле двери, на стекле с белесыми островками было написано: «Народный суд».
Каждый воспринимает хирургическую операцию, которую ему приходится вынести, как едва ли не первую в истории медицины, а о смерти своей мыслит как о единственной в истории человечества. Суд, который был назначен на двенадцать часов, тоже казался мне первым судом на земле.
Однако за два часа до него началось слушание другого дела. В чем-то похожего. Но только на первый взгляд, потому что я в тот день поняла: судебные разбирательства, как и характеры людей, не могут быть близнецами.
Комната, которая именовалась залом заседаний, была переполнена.
Сквозь щель в дверях, обклеенных объявлениями и предписаниями, я увидела судью, сидевшую в претенциозно-высоком кресле. Ей было лет тридцать, и на лице ее не было величия человека, решающего судьбы других.
Склонившись над своим торжественным столом, как школьница над партой, она смотрела на длинного, худого, словно выдавленного из тюбика, мужчину, стоявшего ко мне спиной, с детским недоумением и даже испугом. Хотя для меня она сама была человеком с пугающей должностью.
Народных заседателей сквозь узкую щель не было видно.
Неожиданно дверь распахнулась, и в коридор вывалилась молодая, дебелая женщина с таким воспаленным лицом, будто она была главной героиней всего происходившего в зале. Женщина, ударив меня дверью, не заметила этого. Мелко дрожащими пальцами она вытащила сигарету, поломала несколько спичек, но наконец закурила, плотно закупорив собой вновь образовавшуюся щель. Она дымила в коридор, а ухом и глазом, как магнитами, притягивала к себе все, что происходило за дверью.
— Кого там судят? — спросила я.
Женщина мне не ответила.
— Мама, поймите, я хочу, чтобы все было по закону, по справедливости,
— донесся из зала сквозь щель слишком громкий, не веривший самому себе голос мужчины, выдавленного из тюбика.
Возникла пауза: наверное, что-то сказала судья. Или мама, которую он называл на «вы».
— Что там? — вновь обратилась я к женщине с воспаленным лицом.
Она опять меня не услышала.
На улице угасающее лето никак не хотело выглядеть осенью, будто человек пенсионного возраста, не желающий уходить на «заслуженный отдых» и из последних сил молодящийся.
В любимых мною романах прошлого века матерей часто называли на «вы»:
«Вы, маменька. » В этом не было ничего противоестественного: у каждого времени своя мода на платья, прически и манеры общения. В деревнях, я знала, матерей называют так и поныне: там трудней расстаются с обычаями.
Но в городе это «вы» всегда казалось мне несовместимостью с веком, отчужденностью, выдававшей себя за почтительность и деликатность.
«По закону, по справедливости. » — похожие слова я слышала совсем недавно из других уст. Их чаще всего, я заметила, употребляют тогда, когда хотят встать поперек справедливости: если все нормально, зачем об этом кричать? Мы же не восторгаемся тем, что в наших жилах течет кровь, а в груди бьется сердце. Вот если оно начнет давать перебои.
На улице как-то неуверенно, не всерьез, но все же заморосил дождь. Я вернулась в коридор и опять подошла к женщине, превратившейся, казалось, в некий звукозаписывающий аппарат.
— Перерыв скоро будет, не знаете? — спросила я, поскольку в коридоре, кроме нее, никого не было.
Она оторвалась от щели и шепотом крикнула мне: «Не мешайте!» — словно присутствовала на концерте великого пианиста и боялась упустить хоть одну ноту, хоть один такт.
«Наверняка должен скоро быть, — решила я. — И можно будет поговорить, посоветоваться. »
Всю ночь я репетировала свой разговор с судьей. Придумывала фразы, которые, я надеялась, услышав от меня, она запомнит и повторит во время судебного разбирательства.
Но беседа оттягивалась, и я, подобно студентке перед экзаменационной дверью, стала вновь как бы заучивать факты, аргументы и даты. Они незаметно вытянулись и ленту воспоминаний — не только моих собственных, но и чужих, которые при мне повторялись так часто, что тоже стали моими.
Я знала, что прежде существовали «родовые поместья», «родовые устои», «родовая знать».
А у меня была родовая травма. Врач-акушер на миг растерялась, замешкалась. И в моей еще ни о чем не успевшей поразмышлять голове произошло кровоизлияние, но, как сказал, утешая маму, один из лечивших меня врачей, «ограниченного характера». Характер был «ограниченный», а ненормальность охватила весь мой организм и стала всеобщей. Собственных впечатлений о том первом дне жизни у меня, к сожалению, не сохранилось.
Но история моей болезни вошла в историю: не потому, что я заболела, а потому, что в конце концов вылечилась. Это был уникальный случай. И мой младенческий кретинизм даже попал в учебники. Прославиться можно разными способами!
Я благоговела перед врачами. С заискивающей надеждой заглядывала им в глаза. Но не раз думала и о том, что вот так, от одного неловкого движения акушера зависит вся человеческая жизнь: Моцарт не станет Моцартом, а Суриков или Поленов не смогут держать кисть в руке, не подчиняющейся рассудку. Да и простые смертные вроде меня будут приговорены к вечным страданиям. Из-за одного неловкого движения человека, который не имеет права на такое движение, ибо еще более, чем судья, определяет будущую человеческую жизнь, а в случае минутной ошибки выносит незаслуженный приговор и всем, кто к этой жизни причастен.
В отличие от нормальных детей я не ползала и вообще не проявляла ни малейшей склонности «к перемене мест».
На это обратили внимания в тот самый момент, когда моя бабушка собралась выходить замуж.
«Первая и последняя!» — называл ее шестидесятилетний жених.
— Он влюбился в меня, когда нам едва исполнилось по семнадцать, впоследствии рассказывала мне бабушка. — Но между нами ничего не было.
— Совсем ничего? — цепко спросила я.
— Кажется, был. один поцелуй.
— Именно в семнадцать?
— Синхронное — воскликнула я. — У меня тоже в семнадцать.
— И я ничего не знала?!
— Сообщи я немедленно, этот запоздалый поцелуй показался бы землетрясением. А так, видишь. все живы-здоровы. Хотя мама, как говорится, оказалась непосредственной свидетельницей.
Бабушка не нашла в поцелуе ничего угрожающего моей жизни. Она понимала меня с полуслова. А часто и полслова не нужно было произносить.
Только взглянет — и сразу готов диагноз: «Ты больна?», «Ты получила тройку?» Во всех случаях она предлагала одно и то же, но безотказно действовавшее средство: «Ничего страшного!»
Действительно, после того, что случилось со мной в изначальный миг моей жизни, ничто уже не могло