Девочка знает что все обязательно рухнет
Девочке три, она едет у папы на шее
Автор Мальвина Матросова.
«Девочке три, она едет у папы на шее. »
Девочке три, она едет у папы на шее.
Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Папа не верит, что скоро она повзрослеет.
Папа готов воплощать в жизнь любые капризы.
Девочке шесть, на коленках у папы удобно.
Он подарил ей щенка и большую конфету.
Папа колючий, как ёж, и как мишка огромный.
Папа умеет и знает вообще всё на свете.
Девочке десять, и ей захотелось помаду.
Сперла у мамы, накрасила розовым губы.
Папа ругался, кричал, что так делать не надо.
Папа умеет бывать и сердитым, и грубым.
Девочке скоро пятнадцать, она повзрослела.
В сумочке пачка «эссе» в потаённом кармане.
Папа вчера предложил покататься на шее.
Девочка фыркнула: ты же не выдержишь, старый.
Девочка курит в окно и отрезала чёлку.
Девочка хочет тату и в Египет с подружкой.
Папа зачем-то достал новогоднюю ёлку.
Девочке это давно совершенно не нужно.
Девочка замужем, видится с папой нечасто.
Папа седой, подарил ей большую конфету.
Папа сегодня немножечко плакал от счастья:
Дочка сказала, что он превращается в деда.
Девочке тридцать, ей хочется к папе на шею.
Хочется ёлку, конфету и розовый бантик.
Девочка видит, как мама и папа стареют.
В книжке хранит от конфеты разглаженный фантик.
Девочка очень устала и плачет ночами.
Папа звонит каждый день, беспокоясь о внучке.
Девочка хочет хоть на день вернуться в начало,
Девочка хочет домой, хочет к папе на ручки.
Девочка женщина с красной помадой и лаком.
Девочка любит коньяк и смотреть мелодрамы.
Папа звонил, и по-старчески жалобно плакал.
В ночь увезли на карете в больницу их маму.
Мама поправилась, девочка ходит по кухне.
Пахнет лекарствами и чем-то приторно сладким.
Девочка знает, что всё обязательно рухнет.
Девочке хочется взять, и сбежать без оглядки
В мир, где умеют назад поворачивать время.
Где исполняются влёт все мечты и капризы.
Где она едет, как в детстве, у папы на шее,
И ей всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Мальвина Матросова
Девочке три, она едет у папы на шее.
Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Папа не верит, что скоро она повзрослеет.
Папа готов воплощать в жизнь любые капризы.
Девочке шесть, на коленках у папы удобно.
Он подарил ей щенка и большую конфету.
Папа колючий, как ёж, и как мишка огромный.
Папа умеет и знает вообще всё на свете.
Девочке десять, и ей захотелось помаду.
Сперла у мамы, накрасила розовым губы.
Папа ругался, кричал, что так делать не надо.
Папа умеет бывать и сердитым, и грубым.
Девочке скоро пятнадцать, она повзрослела.
В сумочке пачка «эссе» в потаённом кармане.
Папа вчера предложил покататься на шее.
Девочка фыркнула: ты же не выдержишь, старый.
Девочка курит в окно и отрезала чёлку.
Девочка хочет тату и в Египет с подружкой.
Папа зачем-то достал новогоднюю ёлку.
Девочке это давно совершенно не нужно.
Девочка замужем, видится с папой нечасто.
Папа седой, подарил ей большую конфету.
Папа сегодня немножечко плакал от счастья:
дочка сказала, что он превращается в деда.
Девочке тридцать, ей хочется к папе на шею.
Хочется ёлку, конфету и розовый бантик.
Девочка видит, как мама и папа стареют.
В книжке хранит от конфеты разглаженный фантик.
Девочка очень устала и плачет ночами.
Папа звонит каждый день, беспокоясь о внучке.
Девочка хочет хоть на день вернуться в начало,
девочка хочет домой, хочет к папе на ручки.
Девочка женщина с красной помадой и лаком.
Девочка любит коньяк и смотреть мелодрамы.
Папа звонил, и по-старчески жалобно плакал.
В ночь увезли на карете в больницу их маму.
Мама поправилась, девочка ходит по кухне.
Пахнет лекарствами и чем-то приторно сладким.
Девочка знает, что всё обязательно рухнет.
Девочке хочется взять, и сбежать без оглядки
в мир, где умеют назад поворачивать время.
Где исполняются влёт все мечты и капризы.
. Где она едет, как в детстве, у папы на шее,
и ей всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Девочка знает что все обязательно рухнет
Девочке три, она едет у папы на шее.
Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Папа не верит, что скоро она повзрослеет.
Папа готов воплощать в жизнь любые капризы.
Девочке шесть, на коленках у папы удобно.
Он подарил ей щенка и большую конфету.
Папа колючий, как ёж, и как мишка, огромный.
Папа умеет и знает вообще всё на свете.
Девочке десять, и ей захотелось помаду.
Спёрла у мамы, накрасила розовым губы.
Папа ругался, кричал, что так делать не надо.
Папа умеет бывать и сердитым, и грубым.
Девочке скоро пятнадцать, она повзрослела.
В сумочке пачка «эссе» в потаённом кармане.
Папа вчера предложил покататься на шее.
Девочка фыркнула: «Ты же не выдержишь, старый».
Девочка курит в окно и отрезала чёлку.
Девочка хочет тату и в Египет с подружкой.
Папа зачем-то достал новогоднюю ёлку.
Девочке это давно совершенно не нужно.
Девочке двадцать, она ночевала не дома.
Папа звонил раз пятьсот или может быть больше.
Девочка не подходила всю ночь к телефону.
Папа не спал ни минуты сегодняшней ночью.
Девочка замужем, видится с папой нечасто.
Папа седой, подарил ей большую конфету.
Папа сегодня немножечко плакал от счастья:
Дочка сказала, что он превращается в деда.
Девочке тридцать, ей хочется к папе на шею.
Хочется ёлку, конфету и розовый бантик.
Девочка видит, как мама и папа стареют.
В книжке хранит от конфеты разглаженный фантик.
Девочка очень устала и плачет ночами.
Папа звонит каждый день, беспокоясь о внучке.
Девочка хочет хоть на день вернуться в начало,
Девочка хочет домой, хочет к папе на ручки.
Девочка-женщина с красной помадой и лаком.
Девочка любит коньяк и смотреть мелодрамы.
Папа звонил, и по-старчески жалобно плакал.
В ночь увезли на карете в больницу их маму.
Мама поправилась, девочка ходит по кухне.
Пахнет лекарствами и чем-то приторно сладким.
Девочка знает, что всё обязательно рухнет.
Девочке хочется взять, и сбежать без оглядки
В мир, где умеют назад поворачивать время.
Где исполняются влёт все мечты и капризы.
Где она едет, как в детстве, у папы на шее,
И ей всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Берегли на особый случай платье бархатное с разрезом,
два флакона духов от гуччи, фетра красного пол-отреза,
шесть красивых хрустальных рюмок и бутылку китайской водки.
А в одной из спортивных сумок надувную хранили лодку.
Время шло, выцветало платье, потихоньку желтели рюмки,
и в коробочке под кроватью угасала звезда от скуки.
Фетр моль потихоньку ела,
лодка сохла и рассыпалась.
И змея, заскучав без дела,
в водке медленно растворялась.
Санки ржавились и рыжели. Испарялся закрытый гуччи.
Жили, были, и постарели, и всё ждали особый случай.
Он пришёл, как всегда, внезапно.
Мыла окна, и поскользнулась.
В тот же день, он упал с инфарктом.
В этот дом они не вернулись.
Две хрустальные рюмки с водкой,
сверху хлеб, по квартире ветер.
Полным ходом идёт уборка,
убираются в доме дети.
На помойку уходят санки,
сумка с лодкой, дырявый фетр.
Платьем, вывернув наизнанку,
протирают за метром метр
Я тебе не писала примерно полгода. И что же? Ты всё так же мне снишься практически каждую ночь. Иногда даже кажется, я тебя чувствую кожей. Оборви эту связь! Перережь провода, обесточь!
Ты волнуешься не обо мне. Но волнуешься, знаю. Говорят, ты всегда беспокойно в конце февраля. Ты волнуешься там, а я здесь по тебе замерзаю. Почему же людей, как магнитами, тянут моря?
Ты шумишь в голове, будто что-то мне шепчешь на ушко. Я сквозь сон не могу разобрать, что ты хочешь сказать. Ты солеными каплями капаешь мне на подушку. Прекрати этот дождь!
И сегодня приснись мне опять.
Как дыру на обоях картинкой
Прикрываю улыбкой проблемы.
Затянуло закат сизой дымкой
От моих сигарет неизменных.
До рассвета осталось три штуки.
Дотяну кое-как, не впервой мне.
Три попытки занять себе руки.
Три последних патрона в обойме.
Расстреляю прицельно все три я.
Одиночными, чтобы навылет.
Сентябрит меня ангедония,
Все веревки в квартире мне мылит.
Не дождется, курю до апреля.
Дымным облаком кутаю сырость
И фальшивым улыбкам не верю.
Все окей. Ничего_не_случилось
Проза жизни такова:
Все, что есть, дели на два.
Строй в два раза меньше планов,
Больше думая о главном.
Ешь в два раза меньше пищи,
И кричи в два раза тише.
Говори в два раза меньше
Только правильные вещи.
Трать в два раза меньше денег,
Выбирай один лишь берег.
И в два раза уменьшай
Грусть, хандру, тоску, печаль.
Если все делить на два,
То других людей слова
Незначительней в два раза.
Видно только одним глазом,
Где разруха и бардак,
Что вообще вокруг не так.
И в два раза легче жить,
Если все на два делить.
Истина, действительно, проста.
Только это счастье, это точно.
Не бывают прошлыми места.
Есть такие, где пока нет точки.
И она кровит, по капле в час.
Ранок этих в сердце паутина.
Точки можно ставить и сейчас,
Чтобы сердце больше не кровило.
Вот опять на санках ты летишь,
Хоть тебе не девять лет лет двадцать.
Будешь ты прощён, когда простишь.
Сможешь с грузом прошлого расстаться.
И тогда, любой туда поход,
Будет лишь твоим воспоминанием.
Прошлое внутри тебя живёт.
Ставь лишь верно знаки препинания.
У Вечности глаза ребенка
И запах отгоревшей спички.
Она мотает кинопленкой
За жизнью жизнь: дела, привычки,
Проблемы, радости, победы,
Сквозь слезы смех и поражения.
Все завтраки, и все обеды.
До смерти нашей. От рождения.
У Вечности большое сердце.
Оно вмещает всех ушедших.
Всех правоверных. Иноверцев.
Ученых всех, всех сумасшедших.
У Вечности большие руки,
Она нас ими обнимает
И впитывает наши муки,
Их многократно уменьшая.
Но вечность очень одинока.
Ей пусто, в пустоте бескрайней.
И вот бы ей найти кого-то,
Кто попадет туда случайно,
Но станет Вечности супругом,
Подругой, мамой, братом, дочкой.
Быть может, жизнь пойдет по кругу,
И у людей не будет точки.
Сервант, диван, горшок с цветами,
Мешок фотоальбомов ветхих,
Пальто, протертое местами,
Посуда, шарфик, птичья клетка.
И кресло, с силуэтом в спинке.
И гобелен в массивной раме.
Четыре милые картинки
С нелепо-рыжими котами.
Поеденные молью шторы,
Заштопанные в тон любовно.
Стеклянных банок, штук так сорок.
И чемодан. Один. Огромный.
Мелькают фото. Вот, с супругом,
Вот за столом большой толпою,
Вот внуки. Вот друзья. Подруги.
Ушла. Забыли и не вспомнят.
Всю жизнь отдали на заклание
Мусоровозов жутким жвалам.
Что ж, незнакомка, до свидания!
Увидимся за перевалом.
У тебя под кроватью хранится
Самый давний заветный секрет:
Два пера от волшебной жар-птицы,
С синей ручкой пугач-пистолет,
У тебя по ночам оживают
Все солдатики, гномы и феи.
И в невиданном вальсе летают,
Стерегут тебя в царстве Орфея.
Но не стану. Я вижу, ты взрослый.
Пусть пока что меня и пониже.
Если будут любые вопросы,
Ты спроси меня, сын. Я услышу.
Мой ангел, здравствуй. Это я пришла.
Тихонько глажу два твоих крыла.
Ты так устал, вчера был сложный день,
Ты отгонял от нас печали тень,
И беды отводил, улыбки слал.
Мой ангел, вижу я, как ты устал.
Я принесла тебе немножечко конфет,
Какао с пенкой и уютный плед.
Ты отдохни немножко, посиди,
Я буду рядом, у твоей груди
Стоять и защищать тебя от зла,
Как защищаешь каждый день меня.
Передохни. Ведь завтра ты опять
Без перерывов будешь охранять
Мою семью от горести любой.
Спасибо, ангел мой, что ты со мной.
Ты на меня, пожалуйста, не злись.
Я и поела, и надела шапку.
Ну что ты грустно смотришь? Улыбнись!
Я привезла подсолнухов охапку.
Нальем в ведро воды, пусть там стоят.
Охапка солнышек, чтоб веселей и ярче.
Мам, ну чего ты все отводишь взгляд?
А ну, бодрее! Мамы ведь не плачут!
Ты так сама когда-то говорила,
В мои смешные пять. Тогда, в больнице,
Где страшные врачи тебя лечили.
Ты обещала: горя не случится.
Пообещай еще раз, мама, это.
Смотри, и солнца головы подняли!
Ты, дорогая, мой источник света.
С тобой я распускаюсь и сияю.
Душа, взмывающая к звездам,
Уже не упадет назад.
А тот, кто продолжает ползать,
И не узнает, что крылат.
Растите крылья вашим душам,
Они помогут устоять
Когда весь мир вокруг разрушен.
Я приглашаю вас летать!
Вот такая вот Мальвина Матрасова.
Спасибо тебе огромное за твои строки.
А почему в сундучок,а не в Поэзию?
Мне понравилось, некоторые стихи-даже очень.
Спасибо!
Поменяй дислокацию нахождения Мальвины, если можно
А почему в сундучок,а не в Поэзию?
Мне понравилось, некоторые стихи-даже очень.
Спасибо!
Поменяй дислокацию нахождения Мальвины, если можно
🙂 Татьяна, спасибо. Конечно, поменяю.
Замечательно пишет девочка!
Да,умничка.
Понравилось! Спасибо!
Вот такая вот Мальвина Матрасова.
Спасибо тебе огромное за твои строки.
Алечка! Спасибо за Мальвину Матрасову. Очень трогательные стихи, невозможно читать и оставаться равнодушной к ее поэзии.
Людочка, и тебе спасибо за отзыв! 
И за то, что не прошла мимо. 🙂
Чем-то перекликаются темы стихов с поэзией такой же молодой поэтессы, Али Кудряшевой,есть она на сайте-обе молодцы.
Про маму очень понравилось стихотворение.И сразу захотелось взвыть-мои 24 года без моей мамы промчались,как одна тоскливая серая нудная неделя. ничего не забывается.
Татьяна, очень рано. 🙁 Как жаль.
Я от своей мамы уехала в 18. И виделась очень редко. Одно знала, она дома и если что я её увижу.
В Сети уже пишут:Мальвина МатрОсова.
Неуважение к автору-так нельзя.
За спиной говорили: ведьма!
А в глаза ей смотреть боялись.
Персонаж для страшилок детям.
Воплощенное слово «старость»:
истонченный пергамент кожи,
паутинка волос под шалью
и лицо в паутине тоже.
всё живое надёжно скрыто.
размечталось и расхотелось,
истрепалось, истерлось, стухло.
Но зачем-то исправно сердце
тишину нарушает стуком,
не даёт подобраться смерти,
отбивает легко все стрелы.
И душа ее бьется в клети
опостылевшего ей тела.
«Ведьма!», шепчут упрямо в спину,
а она шевелит губами,
вспоминая малютку-сына,
Только в памяти живы тени,
Там, где холод и запустение,
она может легко представить
и себя в сарафане с брошкой,
и такого живого мужа,
череду своих бывших кошек,
всех ушедших в туман подружек
.
Под незримой ее вуалью,
едко пахнущей нафталином,
ей открыты любые дали,
и расходится время клином.
над которой не
властно время.
И она расправляет плечи,
и встают перед ней все тени
тех, кто в вечность давно уплыли.
За спиною ей шепчут:
За спиной серебрятся крылья,
А я в 2014-м познакомился с молодой поэтессой Марией Малиновской. Сам Кирилл Владимирович Ковальджи называл её гением. Кажется, это было в редакции журнала «Октябрь». Прошло 4 года, а я так и остался далёк до её уровня.
Я не буду ходить по вашим столам.
Я буду лежать на ваших столах.
Только поставьте стол —
найдете на нем мой труп
в стиле Гольбейна.
Заниматься силлабо-тоникой,
как однообразно ритмичным сексом
в пределах пяти поз
и дольника,
уже не приносит удовлетворения.
Ваш верлибр
не нужен,
когда существует
чистый
галлюцинаторный бред,
перед которым все системы образности —
эпигонство.
«Сегодня поэтическое высказывание тяготеет к анонимности»,
потому что нам нечего сказать о себе.
Мы благополучны —
и в этом наш крах как поэтов.
Раньше человеческая трагедия делала поэта.
Трагедия поэта определяет сегодняшнего человека.
Мы добились отсутствия,
за что бороться,
и наше бездействие
теперь вполне согласуемо
с христианской моралью.
Больше не будет
«певца свободы»
или дерзкого новатора,
которого поймут лишь через сто лет.
За стихи больше никогда ничего не сделают:
то, что вне УК РФ,
уже не несет настоящей угрозы.
Поэтому самоцельный
серийный убийца —
гомицидоман —
наш последний «живой автор».
Принять на себя кризис поэзии —
это принять грехи
ее титанов, дельцов, любителей, теоретиков.
Когда наступил кризис Творения,
нашелся такой.
И предстал
на полотне Гольбейна,
свидетельствующем:
«Только через мой труп».
Смерть художника, по традиции,
завершающий акт его творчества.
А в условиях Царствия Божьего,
к которому движемся эволюционно,
и единственный:
творчество и отказ от собственной воли
несовместимы.
До того времени,
когда поэты
будут сразу рождаться мертвыми
или имбецилами,
мой труп —
последнее, что могу сделать.
А на нем —
в послетворческом экстазе,
пусть и вызванном лишь сексуальным удовлетворением, —
организованный
несоциальный
(по классификации Роберта Ресслера)
серийный убийца —
щекой к щеке.
Ночь развивалась под самым рассветом у дня
Неустранимой физической патологией.
Чуть проступали в явь берега пологие,
Соприкасаясь и мягко друг друга тесня.
Русло местами виднелось, усеяно донками.
Створки сухие сдвинув, последний моллюск
Словно пытался уверить: «Ещё молюсь».
Мёртвые створки казались предельно тонкими.
Врыты носами в реальность, ближе к домам,
Лодки стояли с прибитыми к днищам вёслами.
Дети из них неизменно вставали взрослыми,
Взрослые плакали в голос и звали мам.
Сцинков ловили да змей, объедали кустарники,
В землю смотрели, одними губами жуя.
Пока не убили обоих, держал воробья
В клетке высокой узенькой плотник старенький.
Дороже всего продавались чучела рыб.
У кого-то, по слухам, ещё сохранился аквариум.
Водопровод не чинили, привыкнув к авариям.
На указателе города значилось: “R. I. P.”
Дни начинались и длились по пять одновременно.
Ночь истощала каждый такой изнутри.
Каждый кончался проблеском новой зари,
Зыбкой границей небесных Омана и Йемена.
Из дому, трижды плюясь, выметали мираж.
Он подступал всё настойчивей, необъяснимее —
Паразитический редкостный вид метонимии.
Не было смерти. Жизнь совершала демарш.
Толпа вызывает священника криками «бис».
Толпа выступает с молитвой на транспаранте.
Твой авторский почерк в абстрактных картинах убийств.
Мы авторы схожие – модусом операнди.
Преследуют нас одинаково: школы одной.
Ты режешь людей в андеграунде. Я — сочиняю.
Мейнстрим коренной с дурновкусицей пристяжной
Опять переходит от дяди Митяя к Миняю.
Обыденность мира вращается, как шестерня,
Зубцами вертя колесо самых жутких фантазий.
И чувствую ночью, что где-то читаешь меня,
И воздух кусаю, крутясь в непрерывном экстазе.
Ты мне отвечаешь. Как прежде Есенину Блок.
Твой творческий путь узнаю по прямым репортажам.
Впервые не с властью — с поэтом такой диалог.
Почти равносильно шокируем эпатажем.
И это ещё не всерьёз, деликатно, щадя.
Конечно, спокойней сейчас не заглядывать вдаль, но
Предвижу твои инсталляции на площадях.
Зови.
Почитаю там.
Будет концептуально.
Девочке три, она едет у папы на шее. Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу. Папа не верит, что скоро она повзрослеет. Папа готов воплощать в жизнь любые капризы.
Девочке шесть, на коленках у папы удобно. Он подарил ей щенка и большую конфету. Папа колючий, как ёж, и как мишка огромный. Папа умеет и знает вообще всё на свете.
Девочке десять, и ей захотелось помаду. Сперла у мамы, накрасила розовым губы. Папа ругался, кричал, что так делать не надо. Папа умеет бывать и сердитым, и грубым.
Девочке скоро пятнадцать, она повзрослела. В сумочке пачка «эссе» в потаённом кармане. Папа вчера предложил покататься на шее. Девочка фыркнула: ты же не выдержишь, старый.
Девочка курит в окно и отрезала чёлку. Девочка хочет тату и в Египет с подружкой. Папа зачем-то достал новогоднюю ёлку. Девочке это давно совершенно не нужно.
Девочка замужем, видится с папой нечасто. Папа седой, подарил ей большую конфету. Папа сегодня немножечко плакал от счастья: дочка сказала, что он превращается в деда.
Девочке тридцать, ей хочется к папе на шею. Хочется ёлку, конфету и розовый бантик. Девочка видит, как мама и папа стареют. В книжке хранит от конфеты разглаженный фантик. Девочка очень устала и плачет ночами. Папа звонит каждый день, беспокоясь о внучке. Девочка хочет хоть на день вернуться в начало, девочка хочет домой, хочет к папе на ручки.
Девочка женщина с красной помадой и лаком. Девочка любит коньяк и смотреть мелодрамы. Папа звонил, и по-старчески жалобно плакал. В ночь увезли на карете в больницу их маму.
Мама поправилась, девочка ходит по кухне. Пахнет лекарствами и чем-то приторно сладким. Девочка знает, что всё обязательно рухнет. Девочке хочется взять, и сбежать без оглядки в мир, где умеют назад поворачивать время. Где исполняются влёт все мечты и капризы.
Где она едет, как в детстве, у папы на шее, и ей всё видно совсем по-другому, чем снизу.
Девочке тридцать один.
Снизу подвал, в нём по пятницам бальные танцы. Мама у нас. Постоянно безудержно плачет. Ты бы ещё хоть на пару куплетов остался.
Знаешь, я буду писать тебе каждую осень. Я почему-то считаю, ты точно услышишь. Тут холодает, сегодня всего лишь плюс восемь. Листья опали, и чёрными сделались крыши.
Тут холодает. И это я не о погоде. Корочкой льда покрываются свежие раны. Мне говорят, эта боль никогда не проходит. Я утешаюсь, что просто пока ещё рано.
Я утешаюсь. Я знаю, что необходимо.
Девочкин папа всегда будет самым любимым.
Даже глядящий на девочку с самого верха.
Девочке три и зачем-то ещё двадцать девять. Странные стрижка и цвет заменили ей косы. Я успеваю чуть меньше, чем надо бы делать, но обещала писать тебе каждую осень.
Осень опять получается чёрте какая. Но я стараюсь. Тем более я обещала. Тут остаётся сквозь зиму добраться до мая, греясь носками, ликёрами, грелкой и чаем. Тут остаётся почти то же самое, только ёкнет порой, так, что даже дышать невозможно.
Знаешь, мы даже смогли новогоднюю ёлку. Скоро и в этом году постараемся тоже.
Скоро зима, и полосени мы отмотали. Ты пропустил, получается, целую осень. Есть ли ответы? Да новые, вроде, едва ли. Только всё больше убийственно мелких вопросов, некогда всё, иногда даже остановиться.
Кстати, сегодня я делаю именно это.
Память похожа на фото.
Размытые лица, то ли в четверг, то ли вовсе в двухтысячном где-то, помнится что-то дурацкое и небольшое: свитер, шашлык, саундтрек из пищащей колонки. Велосипед, Новый год, кукла барби и школа. Свадебный торт и для третьего внука пелёнки.
Помнится всё, но весьма избирательна память. Так намонтирует, хоть подавайся на оскар. Девочке три, и она только учится падать. И двадцать девять, поэтому падать ей просто.
Девочка, как обещала, сумеет подняться. Сколько придётся. Падения ей не помеха.