Для чего изучают антарктиду
Значение исследований Антарктиды
Почему нужно изучать Антарктиду? Что важного можно узнать изучая этот материк Вы узнаете в этой статье.
Значение исследований Антарктиды
Результаты научных исследований на Ледовом континенте очень важны, поскольку Антарктида через циркуляцию атмосферы и вод Мирового океана влияет на природу всей Земли. Научные данные используют для прогнозов погоды в разных уголках планеты, обеспечения радиосвязи, прокладка морских и авиационных путей между материками Южного полушария.
Наблюдения за климатическими и метеорологическими процессами на континенте, который, подобно Гольфстриму в Северном полушарии, является климатообразующим фактором для всей Земли.
Антарктида – это последнее место, где человечество сможет добывать минеральное сырье после его исчерпания на пяти обжитых континентах. Недра Антарктиды содержат значительное количество полезных ископаемых – железные руды, каменный уголь, руды меди, никеля, свинца, цинка, молибдена, горного хрусталя, слюды, графита.
Антарктида – это до 90 % мировых запасов пресной воды.
В Антарктиде изучаются воздействия космоса и процессы, происходящие в земной коре.
Гляциология, изучающая строение льда, уже сегодня приносит серьёзные научные результаты, информируя нас о том, какой была Земля сто, тысячу, сотни тысяч лет назад. В ледовом покрове Антарктиды оказались записаны данные о климате и составе атмосферы за последние сто тысяч лет. По химическому составу различных слоёв льда определяют уровень солнечной активности на протяжении последних нескольких столетий.
Антарктида предоставляет уникальный шанс увидеть и изучить микроорганизмы, жившие миллионы лет назад.
Антарктические базы, расположенные по всему периметру континента, дают идеальные возможности для отслеживания сейсмологической активности по всей планете.
На материке идёт наблюдение за геомагнитным полюсом Земли.
На антарктических базах проходят тестирование технологий, которые в будущем планируется использовать для исследования, освоения и колонизации Луны и Марса.
Теперь Вы знаете зачем изучают Антарктиду и какое ее значения для людей.
Значение Антарктиды для России и мира
«Российские исследователи и путешественники многое сделали для открытия новых земель и территорий, они обогатили мировую науку выдающимися достижениями. Но даже в этом ряду подвиг российских моряков, сумевших вопреки многочисленным трудностям и преградам первыми достигнуть далекого материка, занимает особое место. Мужество и бесстрашие, проявленное ими, умение преодолевать любые преграды служат ярким примером настоящего патриотизма и бескорыстного служения своей отчизне, на котором можно и нужно воспитывать нашу молодёжь», – с такими словами Первый Вице-президент Русского географического общества Артур Чилингаров обратился к участникам круглого стола «Открытие Антарктиды великими русскими мореплавателями в 1820 году – современное и будущее значение этого континента для России и всего мира».
Мероприятие состоялось в Московском геологоразведочном университете и было приурочено к 195-й годовщине со дня открытия Антарктиды 28 января 1820 года русской экспедицией под руководством Фаддея Беллинсгаузена и Михаила Лазарева. В этом почти двухлетнем походе на шлюпах «Восток» и «Мирный» участвовало 200 русских моряков.
Круглый стол был организован Общероссийским движением поддержки флота (ОДПРФ), которое регулярно проводит мероприятия, посвященные памятным датам. В нем приняли участие известные и заслуженные исследователи Антарктиды, представители ВМФ России, Морского (транспортного), Рыбопромыслового флотов, других морских структур, а также представители российских регионов, общественных, предпринимательских и молодежных организаций.
«Современное осмысливание великого открытия Антарктиды нашими соотечественниками приобретает особую значимость и актуальность в наши дни, когда Россия вновь обретает статус великой морской и полярной державы», – подчеркнул в своем вступительном слове Председатель ОДПФ Михаил Ненашев. – Расширение российского присутствия на шестом континенте отвечает как научным, экономическим, так и геополитическим интересам России».
Эта позициябыла поддержана всеми участниками круглого стола. Проректор Российского государственного геологоразведочного университета Елена Юрчикова, заместитель председателя научного совета Российской академии наук по изучению Арктики и Антарктики Максим Москалевский, советник руководителя Федерального агентства по гидрометеорологии и мониторинга окружающей среды, участник ряда экспедиций в Антарктиду Валерий Мартыщенко отмечали в свои выступлениях, что открытием Антарктиды было положено начало новому этапу развития многих отраслей науки, в особенности океанографии.
Антарктида – потенциальный ресурсный резерв человечества, это территория, где можно добывать минеральное сырье в случае жизненной необходимости. Недра континента содержат значительное количество полезных ископаемых: железной руды, каменного угля. Также там обнаружены следы руд меди, никеля, свинца, цинка, молибдена, встречены горный хрусталь, слюда и графит. Её площадь более 14,4 млн км², из них 1,6 млн км² составляют шельфовые ледники. Антарктида – это до 90% мировых запасов пресной воды.
Наблюдения за климатическими и метеорологическими процессами на континенте показали, что Антарктида является климатообразующим фактором для всей планеты. Изучение ледникового покрова сегодня приносит серьёзные научные результаты, информируя нас о том, какой была Земля сто, тысячу, сотни тысяч лет назад. В ледниковом покрове Антарктиды оказались «записаны» данные о климате и составе атмосферы за последние сто тысяч лет.
07.03.2014_hram_v_antarktide_sergey_hvorostov.jpg
Начальник антарктической станции «Беллинсгаузен» 37-й Российско-Антарктической экспедиции Павел Селезнев, участник экспедиций в Антарктиду, предприниматель из Екатеринбурга Владимир Черных и другие поделились своими впечатлениями и наблюдениями о пребывании на шестом континенте. Владимир Черных, в частности, рассказал о своем участии в экспедиции по освящению единственного православного храма в Антарктиде вблизи станции Беллинсгаузен, которая проходила под эгидой Русского географического общества.
Подводя итоги обсуждения, Михаил Ненашев отметил, что приведенные в его ходе факты и сведения опровергают многие бытующие на Западе мифы о русской истории и России. Например, утверждения о том, что выдающиеся достижения в нашей стране, в том числе и географические открытия, совершались ценой непомерных человеческих жертв, на которые в своих геополитических амбициях, якобы, сознательно шли руководители державы.
«Слава богу, жив!» – такой была запись в ежедневном дневнике, который вел на протяжении всей экспедиции Ф.Ф. Беллинсгаузен. И она действительно проходила в тяжелейших, экстремальных условиях, когда каждый день мог закончиться гибелью всей экспедиции. Тем не менее, за более чем двухлетний срок погибло всего 3 человека, причем не по вине руководителей экспедиции, которые делали все для обеспечения безопасности и здоровья ее участников. «Сегодня Арктика и Антарктида, – подчеркнул Михаил Ненашев, – не менее, а, может быть, даже больше чем в прошлом нужны России и по экономическим, и по научно-исследовательским, и по геополитическим соображениям. Надо не только возродить, но и укрепить позиции, завоеванные здесь многими поколениями отважных русских путешественников, исследователей, ученых».
По итогам круглого стола были приняты конкретные рекомендации и предложения, направленные в адрес государственных учреждений и организаций, а также в средства массовой информации.
Антарктида потихоньку разваливается: как изучение льда может спасти планету от гибели
Екатерина Копелевич
Что антарктическое подледниковое озеро Восток может рассказать о глобальном потеплении? Гляциолог и полярник Алексей Екайкин каждый год проводит почти три месяца в Антарктиде, изучая климат прошлого и ища ключ к пониманию климатических процессов настоящего и ближайшего будущего. T&P поговорили с ним о том, чем нам грозит глобальное потепление, почему исследовать озеро — сложно и дорого и что оно может рассказать о других планетах.
Наука и методы
— Зачем ученые исследуют лед?
— Изучение льда помогает узнать, каким был климат на Земле в далеком прошлом. Слои льда накапливаются один за другим на протяжении сотен тысяч лет. Так что, пробурив глубокую скважину, можно узнать, какими были температура и состав атмосферы в те годы. Другое направление, которым занимаются микробиологи, — поиск древних бактериальных форм жизни. В вечной мерзлоте можно обнаружить родственников современных бактерий и узнать больше об их эволюции.
— Как технически осуществляются исследования климата на основе изучения льда? Что именно делают гляциологи, чтобы получить знания о палеоклимате?
— Сначала лед нужно добыть. Для этого надо пробурить глубокую скважину, и это довольно сложная с технической точки зрения история. Бурить лед намного тяжелее, чем гранит.
Лед — это вязкая жидкость. Без присмотра ледяная скважина очень быстро зарастает. Приходится очень стараться, чтобы сохранить ее в рабочем состоянии.
Бурением занимаются отдельные специалисты — сотрудники Санкт-Петербургского Горного университета. Добыв лед с большой глубины, они передают его гляциологам в виде так называемых кернов (цилиндров льда). Зная глубину, с которой добыт керн, ученые могут рассчитать его возраст. Они соединяют множество кернов друг с другом и получают длинный ледяной столб — своего рода материальный таймлайн, позволяющий узнать о динамике климатической ситуации на планете. Этот столб хранится в кернохранилище разрезанным на части.
Ученые исследуют каждую его часть разными способами (методов исследования — десятки).
Изотопный анализ помогает выяснить среднюю температуру в далеком прошлом. Он основан на измерении концентрации различных типов молекул. Изотопный состав льда и воды зависит от условий, при которых формировались осадки: чем ниже температура, тем меньше будет тяжелых молекул. Хотя физика процесса довольно сложная, в итоге получается довольно простая линейная зависимость.
А изучение пузырьков воздуха, находящихся внутри керна, позволяет определить состав атмосферы.
— Знания о климате прошлого позволяет прогнозировать, как климат будет меняться в будущем?
— Именно ради этого все работают. Сейчас климат на Земле очень сильно меняется. Сформировать прогноз даже на конец нашего века очень трудно, но ученые все-таки пытаются. Для этого используются сверхсложные модели, учитывающие множество факторов. Чтобы понять, верны они или нет, нужны данные, которые позволят их протестировать. Как раз для этого используется информация о палеоклимате.
Кроме того, изучение климата прошлого позволяет обнаружить исторические аналоги нынешней ситуации. Мы живем в теплую эпоху — межледниковье, но, к примеру, 120 тысяч лет назад климат был теплее, чем сейчас. Изучая этот период, можно рассчитать уровень моря, общий объем льда на Земле и предсказать, какими будут эти параметры при дальнейшем потеплении в будущем.
Угроза глобального потепления
— Если в прошлом на Земле уже было теплее, чем сейчас, то в чем заключается уникальность и опасность нынешнего глобального потепления?
— Сейчас в атмосфере гораздо больше углекислого газа, чем было в ту, пусть и очень теплую эпоху.
Мы находимся в ситуации, аналогов которой не было много миллионов лет.
Еще одна проблема — углекислый газ обладает высокой инертностью и очень долго живет в атмосфере. Так что даже если мы перестанем выпускать CO 2 прямо сейчас, он будет присутствовать в атмосфере еще долго, а глобальное потепление будет продолжаться. Все, что нам остается, — стараться снизить его темп.
— Какие последствия будут у нынешнего глобального потепления и как скоро они начнут заметно проявляться?
— Масштабные последствия глобального потепления мы наблюдаем уже сейчас. Рост среднегодовой температуры приводит к повсеместному таянию льда: сокращаются горные ледники, очень активно тает Гренландия, и даже потихоньку начала разваливаться Антарктида, чего еще 10–15 лет назад не наблюдалось. Из-за этого быстро увеличивается уровень моря — примерно на 3,5 миллиметра в год, — и он будет расти еще быстрее. Это приводит к изменению экосистем по всему миру: постепенно вымирают некоторые виды животных, природные зоны смещаются на север, разрушается вечная мерзлота. Происходят изменения и в океане: вода теплеет, становится более кислой, в ней снижается количество кислорода.
Сейчас около 11% населения Земли живет в прибрежной полосе ниже 10 метров над уровнем моря — этим людям нужно будет куда-то переселяться.
Из-за засухи и гибели урожая сократится количество еды во многих регионах. Что будет дальше, зависит от того, по какому из двух сценариев пойдет человечество. Либо ничего не сделает и продолжит жить как сейчас (тогда к концу века температура поднимется еще на 4 градуса), либо будет принимать тяжелые меры, чтобы ограничить выбросы CO 2 или даже извлечь его из атмосферы. Тогда мы останемся примерно на таком же уровне, как сейчас.
— Земля обладает какими-то регуляторными механизмами, способными компенсировать последствия глобального потепления?
— В любой системе существуют обратные связи, которые бывают положительными или отрицательными. Положительная обратная связь — это механизм, который усиливает начальный толчок. Отрицательная обратная связь, напротив, гасит первоначальное влияние. Таяние ледников и потепление, к сожалению для нас, связаны положительно. Когда Земля становится теплее, сокращается площадь морского и наземного льда. Из-за этого альбедо (отражательная способность Земли) понижается, и планета больше нагревается Солнцем.
Чем меньше на планете ледников, тем сильнее она будет нагреваться.
Что делать?
— Какие сферы человеческой деятельности сильнее всего стимулируют глобальное потепление?
— Производство энергии из ископаемого топлива. Сжигая нефть, газ и уголь, мы напрямую выбрасываем углекислый газ в атмосферу.
— Если мы станем массово экономить электроэнергию, можно сократить выбросы CO 2 на 30%. Хорошо бы реже пользоваться автомобилями. Я рад, что многие молодые люди не стремятся купить машину. Изменение привычек, связанных с питанием, тоже сильно поможет. Потребление говядины плохо влияет на климат, потому что ее производство приводит к колоссальным выбросам парниковых газов. От курятины вреда гораздо меньше. Напитки тоже влияют на экологию: производить пиво менее экологично, чем вино.
Кооперация и подледниковые озера
— Изменение климата — глобальная проблема. Проекты по исследованию палеоклимата на основе изучения льда в основном международные или национальные?
— По-разному. Европейцы уже давно работают вместе. Американцы и китайцы в основном работают самостоятельно за счет развитой экономики.
Наш проект по исследованию озера Восток — национальный. Возможно, из-за политических соображений. Но мне абсолютно очевидно, что в одиночку мы с этим не справимся. Правда, в нашей лаборатории мы тесно сотрудничаем с другими странами, в первую очередь с Францией: у нас исторически сложившиеся связи.
— В чем уникальность проекта по исследованию озера Восток?
— Восток — самое крупное подледниковое озеро в мире. Судя по всему, оно уже многие миллионы лет полностью изолировано от Мирового океана. В нем с большой вероятностью может существовать независимая экосистема с необычными формами микробной жизни. Это делает озеро совершенно уникальным: оно в похоже на подледные океаны, существующие на других планетах Солнечной системы.
Изучение озера Восток даст понимание, как может возникать и развиваться жизнь на других планетах Солнечной системы.
— Как я понимаю, проектом занимаются уже не первый год, но пока ничего особо не получается. Почему?
— Проект на самом деле еще молодой. Первое вскрытие озера произошло в феврале 2012 года — на этом все закончилось, мы уперлись в предел наших технических возможностей. Из нынешней скважины с использованием нашего бурового снаряда изучать озеро невозможно по нескольким причинам.
Например, есть большая проблема с жидкостью, которой мы вынуждены заливать скважину, чтобы предотвратить ее сжатие. Мы используем смесь керосина и фреона. Как выяснилось, вода озера Восток при контакте с фреоном образует твердое вещество — гидрат фреона. Как только озерная вода контактирует с фреоном, образуется твердая пробка, и проникнуть в озеро становится невозможно. Кроме того, керосин — это органическое вещество, в котором живет много микроорганизмов. Изучать озеро с применением керосина невозможно: пробы будут загрязнены и нерепрезентативны.
18 июня Алексей Екайкин прочитал лекцию на «Стрелке» об изменениях климата и изучении льда.
«Антарктида тает со страшной силой». Как российские ученые спасают мир на Южном полюсе
Алексей Екайкин — полярник, гляциолог, ведущий научный сотрудник Лаборатории изменений климата и окружающей среды Арктического и антарктического научно-исследовательского института (ААНИИ), участник 16 экспедиций в Антарктиду и трех — в Арктику, кандидат географических наук и преподаватель СПбГУ, один из авторов доклада «Океан и криосфера в меняющемся климате» Межправительственной группы экспертов по изменению климата (IPCC).
Полярники зимой изолированы сильнее, чем космонавты на орбите
— Впервые за 20 лет вы проводите зиму не на полярной станции, а в городе. Какая изоляция для вас тяжелее: в Антарктиде или Петербурге?
— В Петербурге, конечно. Жизнь в Антарктиде не воспринимается как изоляция. Ты не заперт в перемещении, можешь перемещаться по территории станции, хоть она и небольшая.
Все строения на нашей станции «Восток» помещаются на квадрате 500 на 500 метров: это жилой дом, дизель-электростанция — сердце любой полярной станции, так как если она сломается, все очень быстро погибнут от холода. Неподалеку стоят склады и буровой комплекс 5Г, на котором была пробурена самая глубокая в мире скважина. Еще есть взлетная полоса для самолетов, длиной 3–4 км, обычно в хорошую погоду зимой там гуляют люди — ноги не проваливаются в снег.
В Антарктиде ты с утра до вечера занят физической работой, устаешь, и это очень хорошее лекарство от плохого настроения. А в Петербурге все-таки другая история.
Весной после возвращения из Антарктиды я две недели дома сидел безвылазно и сейчас работаю в основном дистанционно, как и весь наш институт. Только раз в неделю приезжаю в лабораторию. И работа здесь не очень спасает — бывает, сложно на ней сконцентрироваться. Хорошо, что с зимой повезло — хотя бы снег есть, уже неплохо. Слышал, что в прошлую зиму снега не было. Она была действительно самой теплой зимой за всю историю города.
— Что вы сделаете в первую очередь, когда в декабре 2021 года снова окажетесь в Антарктиде?
— Каких-то ритуалов нет, приехал и приехал (улыбается). Сначала обустраиваешься, налаживаешь быт. На станции «Восток» условия тяжелые — высота, давление низкое, поэтому в первые дни у полярников гипоксия, мучает горная болезнь. Сначала нужно немножко в себя прийти. Но поскольку я езжу в Антарктиду каждый год, мне привыкать не надо — переходный период очень короткий.
Алексей Екайкин. Фото: Глеб Леонов
— Это правда, что вам приходится откапывать станцию из-под трех метров снега?
— Да, так и есть. Станция наша, конечно, уже давно вся под снегом. Так как она стоит в центре ледника, снег все время прибывает, метель пытается закопать эту станцию в сугроб, и любой объект в таких условиях погружается в снег примерно на 6–7 см в год. Такая история.
Но люди на «Востоке» живут постоянно, зимуют. Поэтому к нашему приезду другие полярники отогревают для нас домики, откапывают все. Свою гляциологическую лабораторию, где изучаем ледяные керны, мы с товарищами «достаем» из-под снега уже сами. Там много такой работы… лопатами.
Вход в подснежный туннель, который ведет на станцию «Восток»
— В какой момент вы поняли, что готовы жить с чувством «ледокол ушел, самолет улетел, назад дороги нет»?
— В Антарктиду я приезжал только на летний сезон — декабрь, январь (в Южном полушарии лето начинается в конце ноября и заканчивается в феврале. — Прим. ред.). Не зимовал ни разу, так как могу делать свою работу только летом, а это совсем другие ощущения.
Зимой люди живут 10 месяцев в полной изоляции, они знают, что никто к ним не прилетит, если что-то случится.
Полярники зимой изолированы сильнее, чем космонавты на орбите.
Говорят, к МКС в течение 2–3 суток можно отправить спасательную экспедицию, а в центральную Антарктиду зимой не добраться никаким образом.
Лето — другая история. Солнышко светит, хорошо, тепленько, не очень холодно по крайней мере. И коллеги с соседних станций в любой момент вышлют самолеты и спасут, так что в этом плане мы не очень переживаем.
Сидели в холоде неделю или две и ждали, когда нас спасут
— Ваша жизнь когда-нибудь была в опасности?
— Ну, бывали такие истории (улыбается). В основном они случаются в походах, где мы еще больше изолированы. На станции люди вокруг, и самолет может прилететь, а в походе нас всего 7–9 человек, и если что-то сломается или закончится топливо, то мы очень быстро замерзнем, и спасти нас не успеют.
Я помню один такой поход в 2005 году. Техника тогда была старая, ненадежная, у нас закончилось топливо, и мы застряли посреди Антарктиды. Топлива хватало только на то, чтобы раз в сутки включать печку, готовить еду и обогреться, а так… сидели в холоде неделю или две и ждали, когда нас спасут.
— О чем тогда разговаривали?
— Какие-то байки травили, книжки читали, заводили разговоры обо всем на свете — политике, философии. Ситуация была достаточно неприятной, но на душе почему-то было спокойно, верилось, что нас обязательно вытащат и все будет хорошо.
Опасные ситуации возникают, когда люди нарушают технику безопасности. Один раз пошел в метель гулять, оглянулся и понял, что не вижу, куда возвращаться. Вокруг метель и все. Тут главное в панику не впасть и постараться обратно выбраться. Ну вот повезло… вышел обратно. А бывало, что люди таким образом погибали…
Ты отошел буквально на пять метров от машины, обернулся, но уже не видно и не слышно ничего, куда идти — неизвестно, и вокруг — одна Антарктида. Но в такую погоду нечего гулять, а если надо куда-то отходить, то нужно не забывать протягивать веревки и по ним перемещаться.
Главные причины несчастий в Антарктиде — травмы и пожары. И когда ты человека знал лично, новость о его смерти — это всегда шок, трагедия.
Последние годы мы ходим в экспедиции на новой технике — так и быстрее, и безопаснее. Если десять лет назад поход от станции «Восток» до берега мог длиться два месяца, то сейчас в среднем — 10-15 дней.
— Вся эта обстановка не испугала вас в первую поездку в Антарктиду?
— Первый раз я приехал туда в декабре 1998 года. Только закончил университет и, конечно, волновался. Первый выезд за границу и сразу — в Антарктиду! Начал я узнавать эту планету с самого дальнего конца (улыбается).
Бывалые полярники пугали тем, что на «Востоке» очень суровые условия, не все могут там выжить, адаптироваться, поэтому иногда кого-то эвакуируют. Причем заранее сложно предугадать, как отреагирует организм. И я боялся, вдруг не смогу приспособиться и меня придется оттуда вывезти — вот позор-то будет какой! И работу не сделаю к тому же.
Сейчас мы добираемся в Антарктиду через Кейптаун, а потом с остановками на дозаправку летим до «Востока» — самым быстрым путем удавалось добраться за пять дней. А тогда, в 1998-м, летели через Новую Зеландию — страну, которая находится дальше других от Петербурга, дальше ехать уже некуда. В общем, это было огромное приключение. И действительно сначала приходилось акклиматизироваться, мучила тяжелая гипоксия.
— Какой была самая низкая температура в вашей практике?
— В начале февраля, когда мы уже обычно улетаем, температура начинает каждый день резко опускаться, днем доходит до –45 градусов, ночью бывает –50 и ниже. Пару раз я оставался в Антарктиде подольше — на февраль, март, мы шли с санно-гусеничным походом со станции «Восток» к берегу, и тогда температура была уже –60. Это уже холодно.
— Как в целом устроен ваш день в Антарктиде?
Выходных у нас официально нет, но в субботу — банный день — можно работать полдня и немножко отдохнуть. С собой в Антарктиду я люблю брать книжки, иногда успеваю перед сном почитать, и это очень здорово отвлекает.
— Какая черта характера помогает вам жить и работать среди льдов?
— Просто мне все очень интересно, мотивация сильная. Любопытно узнать, как у нас в мире все устроено, как было раньше. Плюс в Антарктиде ты первопроходец, делаешь то, что до тебя никто не делал. И это помогает переносить и холод, и небольшие неудобства, типа тяжелой многослойной экипировки.
Стараюсь не унывать никогда, конечно. Потому что если начать унывать, всем вокруг будет плохо, и таких людей не любят в экспедиции. Иногда действительно бывает непросто, а если еще и ныть кто-то начинает — это уже вообще никуда не годится.
Хотя и в обычной жизни то же самое. Какой смысл ныть-то? Надо брать и что-то делать. Нытик — очень плохое качество для полярника.
Алексей Екайкин с ледяным керном
Нас часто спрашивают: «Зачем вы вообще туда ездите?»
— Какие три главные вещи про Антарктиду нужно знать человеку XXI века?
— Первая — там не водятся белые медведи. Когда я говорю, что еду в Антарктиду, все сразу вспоминают белых медведей, путают север с югом, Арктику с Антарктикой — все это географов очень злит. Не надо так делать (улыбается).
Вторая вещь — Антарктида действительно нам нужна. Кажется, что она очень далеко, нас часто спрашивают: «Зачем вы вообще туда ездите, зачем государство тратит деньги на ее изучение?» — не такие, кстати, и большие, но тем не менее. Про Арктику так не спрашивают, потому что она близка и более-менее понятна — Северный морской путь, вечная мерзлота, залежи нефти и газа. А Антарктида-то зачем нужна?
Антарктида — это континент науки. Есть хорошая фраза, что у великой державы, а мы же претендуем на это звание, обязательно должна быть космическая программа и антарктическая. Но изучение Антарктиды очень важно еще и потому, что этот материк оказывает на нас огромное влияние, даже если мы этого не замечаем и не знаем. И это третий пункт, который нужно знать.
Самый простой и понятный пример влияния — уровень моря. В Антарктиде столько льда, что если она растает, то уровень поднимется на 65 метров — это колоссальная величина. А она тает, и процесс идет со страшной силой.
— О том, что Антарктида тает, а углекислого газа в атмосфере слишком много, мы узнали из доклада Межправительственной группы экспертов по изменению климата, среди которых были и вы. Осенью 2019 года этот доклад вызвал большие обсуждения и в научном сообществе, и в СМИ. Неужели ситуация настолько тяжелая?
— Мне кажется, больший резонанс вызвал предыдущий доклад о потеплении. Там впервые прозвучали оценки, что к концу века нам ни в коем случае нельзя выходить за два градуса, а лучше за полтора по отношению к доиндустриальному периоду. А по сравнению с ним мы уже потеплели на целых 1,2 градуса! То есть времени остановиться осталось совсем мало.
51-я сессия Межправительственной группы экспертов по изменению климата (IPCC)
— Замечаете ли вы, что Антарктида визуально меняется?
— Визуально заметить изменение объемов льда в центральной Антарктиде невозможно, так как нет ориентиров, с которыми можно сравнивать. Но на горных ледниках, где масса льда меньше, разница видна колоссальная. На один ледник — Восточный Мугур в массиве Монгун-Тайга в Западной Тыве — я приезжал два раза, в 1995 и в 2016 году. И за 20 лет этот ледник почти исчез — практически развалился на две части, стал гораздо меньше, тоньше.
— В докладе говорится, что у нас — человечества — два пути: синий маршрут и красный, который нужно не допустить. Поясните, пожалуйста, что это значит.
— Конечно, наше будущее, траекторию, по которой мы пойдем, определяют наши действия. И да, есть два крайних варианта. «Синий» сценарий — если мы возьмемся за ум, начнем очень жестко бороться с выбросами СО2, которого в атмосфере сейчас слишком много. «Красный» — если ничего делать не будем, пусть все идет, как идет, и тогда температура к концу века повысится на 3–4 градуса.
Будет сильное сокращение льда и снега на земле, горные ледники могут совсем исчезнуть, особенно в тропических странах. Для России это тоже станет проблемой — у нас много инфраструктуры находится на вечной мерзлоте.
Так как по мере потепления все природные зоны сдвигаются на север, на месте тундры начинает расти тайга, то площадь самой северной зоны — арктической пустыни — будет уменьшаться. Это значит, что сокращается ареал обитания многих арктических видов. В тропиках очень пострадают морские кораллы — по некоторым сценариям, могут полностью исчезнуть — они чувствительны и к температуре, и к качеству воды.
Появятся миллионы климатических беженцев. Сейчас они в основном политические, хотя отчасти причина и в климате тоже. Например, в Сирии стало более засушливо, а недостаток продовольствия вызывает и социальные кризисы. В России сейчас растет урожайность зерновых культур, но в середине века возможен перелом — начнется уменьшение.
В реальности, конечно, все пойдет по какому-то промежуточному пути, но по синей траектории к 2021 году мы уже не пошли. В январе вышли климатические обзоры за 2020 год, и он оказался таким же теплым, как 2016-й. Но в 2016 году было явление Эль-Ниньо, когда Тихий океан был теплее обычного, а в 2020-м из-за эффекта Ля-Нинья — наоборот, стал холоднее. Поэтому к чему мы выйдем к концу века — нам не известно.
— Доказательства того, что Антарктида тает по вине человека, вы получаете с помощью льда. Как именно это выясняется?
— Способов изучать климат и причины его изменения много, и изучение льда — один из них. Можно изучать и донные осадки озер и морей, кольца деревьев, — в общем, любой объект, в котором идет непрерывное накопление материала, — и узнавать, каким был климат Земли в прошлом, до того, как начались инструментальные наблюдения.
В этом льду находятся пузырьки воздуха, в которых заключены образцы древней атмосферы с неизмененным составом. То есть мы напрямую измеряем, сколько углекислого газа было в атмосфере в прошлом. Такой ряд у нас есть за 800 тысяч лет.
В гляциологической лаборатории на станции «Восток»
Потом данные с обсерваторий сравниваем с информацией по ледяным кернам — в зоне пересечения они хорошо совпадают. Поэтому мы точно знаем, что концентрация СО2 в атмосфере сейчас превышает нормальный уровень и этот лишний газ взялся за счет сжигания ископаемого топлива. Если бы он взялся за счет извержения вулканов, у него был бы другой изотопный состав. Это два научных факта, с которыми ничего не поделать.
— А что мы можем сделать на практике?
— Снижать выбросы СО2. Для этого нужно решить несколько задач. Главная из них — переход на возобновляемую, зеленую энергетику, в том числе на водородное топливо. Нужно беречь леса и сажать новые деревья, как можно больше. Особенно в городах — и для поглощения СО2, и для микроклимата города.
Нельзя сказать, что эпоха покорения Антарктиды прошла
— Год назад вы написали: «Сегодня утром вернулись из 6-дневного научного похода. О результатах — потом, а пока… я немного устал, чуть-чуть замерз и очень счастлив!» Поход для полярника — это всегда драйв?
— Да, это такие настоящие полярные приключения, когда ты не просто сидишь на станции в тепле и уюте, а куда-то идешь. Правда, тоже в тепле, конечно, мы же не сами сани тащим и не на собаках едем. Но все равно.
А ходили мы в район так называемого Ледораздела Б — это 300 километров от станции «Восток». Оттуда ледник как раз течет в сторону Востока, и там, как мы думаем, находится самый древний лед на планете. У нас есть идея бурить там новую скважину, чтобы изучать климат планеты за последние 1,5 миллиона лет.
Приятное совпадение, что в этом походе мы встретили 200-летие со дня открытия Антарктиды. Что-то символическое в этом есть.
Полярники на станции
— Как вы отпраздновали эту дату?
— Просто за ужином вспомнили что-то, по рюмке выпили и все. Там не до праздников, работы много.
— А что обычно желают полярники в важные для профессии дни?
— Желают, конечно, счастливого возвращения домой. А вообще известный тост всех путешественников: «За тех, у кого не все дома!», то есть за наших родных и близких, которые остались на большой земле.
— Что может больше всего обрадовать вас в Антарктиде?
— Вкусная еда! Хотя в Антарктиде любая еда вкусная (смеется). А если говорить серьезно, то очень радостно, когда что-то получается. Поход на Ледораздел Б мы планировали давно, долго про него думали, и наконец-то удалось организовать.
Из-за низкого давления без мультиварки ничего не сварится
— Как вообще готовится антарктический поход?
— Сначала планируешь, что в целом хочешь достичь, какая стоит научная задача. Затем нужно понять, какое потребуется оборудование. В моем случае — для гляциологической работы — нужна, в общем-то, только лопата и баночки, чтобы отбирать образцы. Но есть и более сложные виды работ. Например, во время последнего похода на Ледораздел Б год назад у нас в команде не было ни геофизика, ни геодезиста, и мне пришлось самому научиться работать со снежным радаром и с геодезическими приемниками.
Нужно договориться с Российской антарктической экспедицией (РАЭ), потому что только она может обеспечить (финансово и логистически) поездку в Антарктиду. РАЭ обеспечивает нас техникой и топливом, доставляет на станцию наше оборудование, которое мы потом проверяем, устанавливаем на тягачи — в общем, работа большая в плане логистики.
— Если бы вас попросили рассказать одну историю о жизни полярника в 2000–2020 годы, о чем бы вспомнили?
— Каждый сезон происходит что-то интересное, не похожее на другие истории. Например, мы устраиваем небольшие научные походы на снегоходах типа ski-doo (они выглядят как мотоциклы, только на гусеницах) и едем за 100 километров от станции, проводим на холоде 15–20 часов. Это тоже суровое мероприятие, тоже интересно.
Или вся история с бурением этой глубокой скважины на станции «Восток». Я к этой истории присоединился довольно поздно, в 1998 году, когда глубина скважины была 3600 метров. А ее бурили на протяжении 90-х. И это тоже целая эпическая сага, можно книги писать. К сожалению, еще никто не написал ничего, по крайней мере на русском языке. Вскрытие озера Восток — один из самых эмоциональных эпизодов моей жизни.
Полярники на станции
— Что даст изучение подледного озера Восток?
— В основном это нужно для фундаментальной науки, не прикладной. Это не медицина, где новое открытие сразу приводит к улучшению качества жизни.
Озеро Восток — это ближайший земной аналог подледных океанов, которые существуют на других планетах Солнечной системы: Европе — спутнике Юпитера, Энцеладе — спутнике Сатурна.
Когда-то туда наверняка полетят экспедиции, будут бурить лед, изучать воду, бактерии, жизнь. А начать надо с чего-то здесь, на нашей Земле. И озеро Восток похоже и по условиям, и по труднодоступности, и по техническим проблемам, которые перед нами стоят. И если в этом озере жизнь существует, значит, она может приспособиться и к таким необычным условиям — и это повышает шансы того, что и на других планетах жизнь существует. Вот с этой точки зрения это интересно.
— На ваш взгляд, можно ли говорить, что эпоха покорения Антарктиды ушла и жизнь полярников сегодня относительно спокойная?
— Нельзя сказать, что она прошла. В Антарктиде еще достаточно белых пятен, куда люди не ступали. Может быть, сейчас это еще и не очень нужно — благодаря спутникам можно изучать Антарктиду, не прикасаясь к ней напрямую. Но какие-то вещи можно делать только вручную на месте, — например, скважину бурить.
Но, конечно, жизнь полярников стала гораздо комфортнее, чем 100 лет назад. У нас на станции есть интернет, хотя я застал эпоху, когда была только радиосвязь, можно было послать лишь телеграмму. Кстати, без интернета как раз легко можно обойтись. Зато сейчас есть теплые дома, еда в достатке — не голодаем.
— В инстаграме вы публиковали фотографии с законсервированной советской станции «Русская». Как вы туда попали и как эта станция живет сейчас?
— В тот момент мы возвращались домой после сезона на станции «Восток». И пока судно плыло вокруг Антарктиды до Южной Америки, по пути оно заходило на разные станции, в том числе на станцию «Русская». Мы там стояли неделю, и была возможность что-то поделать (она есть не каждый год).
Обычно полярники сидят на судне — не всех пускают погулять по станции. А мне повезло. Я каждый день летал на вертолете с судна на станцию, так как помогал одному геологу таскать пробы камней — они тяжелые, а геолог — девушка. Ну и заодно пейзажами любовался.
Общий вид станции «Русская». На заднем плане — оазис мыса Беркс
Интерьер на станции «Русская» сохранился нетронутым с советских времен, и оказаться внутри было очень необычно. Хотя внешне станция такая же, как наша «Восток». По новой стратегии развития деятельности России в Антарктике ее хотят снова открыть, сделать постоянно действующей станцией.
— А какой предмет на вашей станции может стать потом символом эпохи?
— Думаю, бильярд старенький, на котором мы все играли, будет таким музейным экспонатом, когда нам построят новую современную станцию, а на старую будут водить туристов.
— Перевезти этот стол на новую станцию не получится?
— На новой станции будет новый стол, я надеюсь. Так исторически сложилось, что в свободное время полярники играют в бильярд.
Антарктическая наука — дорогая игрушка
— Проект по бурению озера Восток сейчас приостановлен. Почему?
— К сожалению, все банально — нет денег. Ведь как наука функционирует в России? Есть финансирование базовое — каждый НИИ ежегодно получает из бюджета какие-то денежки, которые в основном идут на зарплаты, закупку оборудования. Эти средства, как правило, небольшие.
Есть гранты. Их выдают два фонда — Российский научный фонд и Российский фонд фундаментальных исследований (РФФИ), который хотят сейчас сливать с РНФ. И ученые этим недовольны — у нас будет меньше возможностей получать финансовую поддержку. Но и это все деньги не очень большие.
Есть нацпроект «Наука», по которому можно получить какие-то мегагранты. Сумма самого большого — порядка 100 млн рублей в год. Как будто вроде бы и ничего, но на самом деле это тоже относительно маленькие деньги. Для изучения озера Восток нужно на порядок больше финансирование.
Российская антарктическая экспедиция занимается логистикой, и на нее деньги выделяются ежегодно — порядка полутора миллиардов рублей на логистическое обеспечение всех станций, содержание двух судов и так далее. Станция «Восток», кстати, самая дорогая в плане обслуживания. Но на сами научные исследования надо в пять раз больше денег, чем на логистику.
В общем, антарктическая наука — довольно дорогая игрушка. И только государство может целевым финансированием это обеспечить. До 2012 года такое финансирование было — работала федеральная целевая программа «Мировой океан», но уже 8 лет ее нет.
— На лекциях о климате Земли и Антарктиде вы всегда говорите о проблемах финансирования. И в целом открыто выражаете свою позицию, в том числе по поводу нового законопроекта о лицензировании просветительской деятельности. Такая открытость ученых может что-то изменить?
— Думаю, в демократическом государстве так бы и работало: мы говорили бы о проблемах, и люди бы узнавали и думали: а действительно, почему в России не выделяются деньги на науку, почему принимаются идиотские законы, связанные с просветительской деятельностью, и голосовали бы за тех людей, которые готовы науку поддерживать и правильные законы принимать. Поэтому надо сейчас уже начинать в эту сторону идти и обо всех проблемах говорить открыто.
— У вас есть рецепт, как сделать Антарктиду и ее проблемы — казалось бы, такие далекие — ближе к нашей повседневной жизни?
— Нам, ученым, нужно больше заниматься просветительской деятельностью — читать лекции про Антарктиду, рассказывать людям, почему тают льды и как мы на это влияем. И тогда людям не будет казаться, что все это далеко и не важно.
Антарктида на самом деле ближе, чем нам кажется.
Людям нужно подумать о своих потребительских привычках, поменять их так, чтобы производить меньше отходов, чтобы был меньше углеродный след. Сегодня весь Тихий океан загрязнен пластиком, его уже находят в антарктических водах. Мусорные острова — это вообще запредельная ситуация.
Ну, и нужно просвещаться.
Я будто проживаю несколько жизней
— Можете ли вы представить себя в другой профессии — не среди ученых-географов, не в институте Арктики и Антарктики, не в Антарктиде?
— Я с детства хотел путешествовать и нашел для этого такой способ — пойти в географы. А так как увлекался географией еще со школы, то вполне логично оказался на нашем географическом факультете в Санкт-Петербургском государственном университете. Плавно перешел в институт Арктики и Антарктики, а оттуда уже попал в Антарктиду. И с тех пор с огромным удовольствием ее изучаю.
Арктический и антарктический научно-исследовательский институт
А о какой-то другой карьере, кроме как карьере ученого, не думал никогда. Еще в студенчестве как-то понял, что у меня получается работать с данными, анализировать, что-то руками делать — и приятно, и результаты неплохие.
— То есть декабрь и январь вы проводите в Антарктиде, а все остальное время — в Петербурге?
— Да, плюс бывают научные командировки или другие маленькие экспедиции. Одна из последних таких поездок — на Шпицберген. Еще работаю на четверть ставки в СПбГУ, читаю лекции магистрам и руковожу выпускными работами.
В поездке на Шпицберген
— Бывает ли у вас ощущение, что живете двумя жизнями — среди льдов и нашей обычной?
— Именно такое ощущение и есть — будто проживаю несколько жизней, причем каждая — насыщенная. И это позволяет здорово переключаться: ты пожил в Петербурге, к концу года начал от всего уставать, и р-р-раз — смена обстановки — уехал в Антарктиду. А потом вернулся обратно.
— А профессиональное выгорание бывает?
— В Антарктиде этого чувства не бывает — только в Петербурге. Устаешь иногда, очень много бюрократической работы, которая кажется ненужной — ученый должен статьи писать научные, а мы много времени тратим на отчеты.
Результат работы не всегда сразу виден. Если в Антарктиде у тебя что-то не получилось сделать, по причинам, может быть, от тебя даже не зависящим, то следующая попытка будет только через год. Вся эта наука медленно происходит.
— Какая исследовательская мечта у вас есть?
— Конечно, пробурить самый древний лед на Земле возрастом в полтора миллиона лет. Самое главное, что я знаю, как это сделать. И если бы у нас были возможности, мы бы это сделали в течение 5–10 лет. Поэтому и обидно, что нет этих средств у нас и у нашего государства.
И вторая мечта — изучение озера Восток и его донных осадков. Там тоже есть информация о палеоклимате за много миллионов лет, скорее всего.
— Если когда-то вам придется оставить полярную жизнь и поездки в Антарктиду, допустим, по возрасту, чем займетесь?
— Формальных ограничений по возрасту, конечно, нет — пока человек может пройти медкомиссию, он ездит. И я знаю людей возраста 70+, которые приезжали на станцию «Восток». Поэтому надеюсь, что лет 20 еще поезжу туда.
Потом, наверное, надо будет книги писать, может быть, научно-популярные. Или доделывать то, что не успел — данных же накапливается много. А в какой-то момент надо вовремя уйти и освободить место молодым, чтобы они пришли и начали работать.
— Спустя 20 лет Антарктида еще может вас чем-то удивить?
— Конечно, может. И еще наверняка удивит.
Фотографии из личного архива Алексея Екайкина