Дни нашей жизни книга о чем
Громкая книга об опыте взросления в гомосексуальной семье: зачем читать «Дни нашей жизни»
Роман воспитания о жизни в ЛГБТ-семье «Дни нашей жизни» вышел в издательстве Popcorn Books аккурат к месяцу прайда. Книга, аналогов которой трудно найти на российском рынке, стала настоящим событием, а ее чтение — чуть ли не политическим жестом. Рассказываем, почему стоит прочитать «Дни нашей жизни», если вы еще не сделали этого.
В центре сюжета — мальчик Мики, который после смерти матери оказывается на попечении своего дяди. Новому опекуну Славе чуть больше 20, он скорее подходит на роль старшего брата, чем строгого отца. А еще у Славы есть друг Лев, который живет с ними. Очень скоро Мики начинает подозревать, что между взрослыми не просто дружба. Их ждет серьезный разговор, с которого и начинается взросление главного героя: «Я был вынужден признать, что Золушку можно поменять на мальчика без потери основной сюжетной линии. Или принца — на принцессу. Но если все это правда, почему тогда писатели пишут только про мальчиков и девочек?»
С этого момента маленький Мики вынужден вести двойную жизнь. Самые обычные вещи — сочинение на тему «Моя семья», дружба с одноклассниками и приглашение домой друзей — становятся для него невозможными без страха разоблачения. Тайна Мики делает его непохожим на остальных ребят: он избегает участия в школьных перепалках, а мужской социализации предпочитает прогулки с одноклассницей Леной.
Школа и ее реалистичное описание занимают отдельное место в романе. Дед Мороз в найках, пластилиновые танки на уроке труда, исписанные ругательствами школьные туалеты — на эти и другие детали детской повседневности не взглянешь без слез то ли ностальгии, то ли сострадания. По точности передачи российского колорита книгу можно сравнить с другой смелой отечественной премьерой этого лета — сериалом «Чики». В обоих случаях локальность становится частью истории, утоляя нашу жажду видеть в книгах и на экране такую родную, хоть и убогую иногда, реальность.
По мере взросления главного героя меняется и сюжет. Первая часть романа строится на интриге с семейной тайной и антропологическом любопытстве к ЛГБТ-быту. Во второй же части проблематика меняется в сторону стандартного для литературы young adult набора: невзаимная любовь, проблемы в школе, поиск и принятие себя. Семейные отношения уходят на второй план, уступая место внутреннему миру Мики. Стремление быть «нормальным» и попытки успешной социализации каждый раз рушатся о всю ту же детскую травму — закрытую жизнь в нетипичной для России семье. Так, когда герой впервые оказывается на прайд-фестивале, где начинает осознавать собственную сексуальную идентичность, вместо солидарности он чувствует злость на родителей и самого себя.
Микита Франко сначала писал ВКонтакте, затем читатели предложили сделать из его записей книгу. Фото: Екатерина Луценко
Переживания и мысли воспроизводятся с такой честностью и прямолинейностью, что внешний мир и гнетущий российский контекст оказываются уже не так важны. Второстепенные герои исчезают так же внезапно, как появляются. Угроза в виде разоблачения в какой-то момент перестает нависать: кому бы Мики ни рассказал про двух отцов, все считают, что он просто виртуозно шутит.
Изначально главы романа были постами в закрытой группе во ВКонтакте. Восторженные подписчики и подписчицы предложили автору собрать их в книгу и заказали печать нескольких бумажных экземпляров. Пожалуй, из-за этого «Дни нашей жизни» можно даже в какой-то степени назвать сетевой прозой. Отсюда некоторая нестройность сюжета и стилистическая простота. Можно было бы втиснуть повествование в строгие рамки романа, но зачем? Автору удается сохранить главное в своей истории — неподдельную искренность, с которой она рассказана.
Появление первой громкой книги об опыте взросления в гомосексуальной семье именно в жанровой прозе не случайно — авторы романов young adult уже не раз доказывали, что сегодня не стоит бояться актуальных тем. Российская проза тоже все чаще обращается к событиям, происходящим здесь и сейчас. Весной на Bookmate появились сразу две антологии, откликающиеся на изменения в стране и мире: «Страсти по Конституции», где отправной точкой для художественных текстов стали статьи и поправки к Конституции, и «Окно во двор» — сборник историй о самоизоляции.
Не за горами и волна российских квир-текстов. К пионерам и пионеркам ЛГБТ-литературы в жанре young adult, кроме Микиты Франко, можно отнести автора романа «Письма до полуночи» и небинарную персону Максима Сонина. Эти два романа и теплый читательский отклик на них еще раз подтверждают, что пришло время писать не только про мальчиков и девочек.
Писатель Микита Франко — о романе «Дни нашей жизни» и видимости ЛГБТ
В Popcorn Books выходит книга Микиты Франко «Дни нашей жизни» — роман о взрослении мальчика, растущего в однополой семье в провинциальном российском городе. Егор Михайлов поговорил с Микитой о том, возможен ли хеппи-энд у такой истории в современной России.
— Как появилась эта книга? Как я понял, поначалу это вообще не был единый текст?
— Да, это началось с блога в «ВКонтакте», который я вел как закрытую группу. И там люди просто говорили, чтобы было бы неплохо, если бы это была книга. Я начал задумываться об этом. Потом предложили, чтобы мы в типографии сами для себя выпустили эти записи как книгу — что я и сделал. [Читатели] начали давать почитать ее в таком книжном виде своим знакомым, друзьям — и как‑то все ушло дальше группы. Мне начали писать незнакомые люди, что им понравилось, и тогда я задумался, что, наверное, сделал что‑то похожее на книгу (смеется).
— А какая из историй, вошедших в книгу, была первой? Самая первая — или…
— Да, там есть глава «С чего все началось» — так называется самая первая запись в блоге.
— То есть это не та история, когда сперва были набросаны какие‑то кусочки пазлов, из которых собралось цельное продуманное полотно?
— Нет. Вот все как было в блоге, я так все и закинул в книгу. (Смеется.) Наверное, так не делается, но я так сделал.
— Ого. Но насколько я понял, для той версии, которая сейчас выходит в «Попкорне», роман как‑то изменился?
— Нет, изменился только эпилог. Все остальное — просто заметил, что где‑то опечатка была и исправил ее. В версии Popcorn Books, за исключением того, что некоторые слова переставлены так, как больше нравится главному редактору, ничего не изменилось со времен самиздата.
— А тебе комфортно, когда редактор говорит: вот здесь лучше переставить слова, потому что так будет лучше?
— Ну да. Чаще всего я согласен с этим. Но если не согласен, я же имею право сказать «нет» — и, в принципе, со мной никто не спорит.
— А что изменилось в финале? Проспойлеришь?
— У меня было плохое настроение, когда я писал эту книгу. Я думал, что напишу — и хватит жить (смеется). Вот.
— Поэтому там все заканчивалось на суицидальной нотке: герой почти самовыпилился, но потом его остановил один из родителей. Конец. (Смеется.) Такой депрессивный финал был. Но потом, когда я закончил писать книгу, мне резко полегчало. Какое‑то время, пару месяцев, наверное, была вот эта версия эпилога в самиздате. (Вздыхает.) Я на нее посмотрел — и подумал, что мне не нравится, что все так заканчивается. Поскольку я уже начал себя чувствовать по-другому, я и сам перестал соглашаться с тем, как герой себя повел. Я подумал, что нужен более позитивный финал, в котором никто вообще не думает себя убивать. Просто все собираются уехать.
— В итоге получился финал, в котором главные герои — гомосексуальная пара с детьми, живущая в России, — отправляются в Канаду…
— Ну весьма конкретно уже планируют.
— И для тебя это хеппи-энд?
— Можно ли считать хеппи-эндом то, что ничего не изменилось в России? (Смеется.)
— Спрошу по-другому. Возможен ли хеппи-энд, в котором они не думают уезжать из России?
— Ну если они планируют жить [в России] так же закрыто, как и жили, то я не знаю, можно ли это считать хеппи-эндом. Думаю, что открытая жизнь, в которой всем комфортно, все чувствуют себя безопасно, — такой хеппи-энд невозможен сейчас в России. Хеппи-энд, в котором ты просто не сядешь в тюрьму и тебя не убьют… Ну такое возможно. Если повезет. (Смеется.)
И вот эти 5% берутся — и на них натравливаются остальные 95. Создается образ врага, в котором враг почему‑то среди своих же граждан.
— А если говорить не о самом ролике, а о том, как на него отреагировало общество? У меня есть ощущение, что ролик так полыхнул именно потому, что в России уже нет такого консенсуса по вопросу злобных гомосексуалов.
— В основном негативная реакция на ролик была у молодых людей. То есть это вообще другое поколение. В основном это либо очень молодые люди, либо сами представители ЛГБТ-сообщества независимо от возраста. Я думаю, что сменилось поколение… Ну пока не сменилось, но они уже выросли для того, чтобы начать высказывать свое мнение. И вот поэтому они могут поднять шум — тем более что у них есть доступ в интернет. Раньше у людей в принципе не было возможности посмотреть, как живут люди в других странах, cформировать свое мнение, независимое от того, что говорит государство. Сейчас у людей есть альтернативное мнение — и его все больше и больше.
— В твоем романе главный герой растет в однополой семье — и в связи с этим проходит через большое количество трудностей. Не возникало ли у тебя опасения, что книга может быть интерпретирована в пользу гомофобских взглядов? «Смотрите, вот как тяжело живется человеку в однополой семье. Вы такого хотите детям — чтобы вот человек так мучился?» (Смеются.)
— Мне кажется, что главный герой мучается не из‑за своих родителей, а из‑за того, что происходит вокруг. Я об этом не думал, честно скажу. Если кто‑то захочет это так интерпретировать, он, естественно, это сделает. Что угодно можно так интерпретировать. Можно было написать книгу, в которой вообще все хорошо, — ее тоже бы как‑нибудь интерпретировали.
— Как пропаганду, очевидным образом.
— Да, тогда это была бы пропаганда (смеется). Все слишком хорошо.
— Ты сейчас — когда у тебя есть поклонники, книга выходит в хорошем издательстве, на нее пишут отзывы — чувствуешь себя писателем?
— Есть ли ощущение, что можно быть профессиональным писателем, зарабатывать этим делом на жизнь?
— Не знаю, я только начал. Надо посмотреть, сколько мне будут платить. Пока вообще непонятно, сколько это приносит денег. Моя бабуля мне говорит, что я буду нищий. (Смеется.) Что все писатели нищие.
— К «Дням нашей жизни» ведь есть приквел…
— Уже нет?
— Я его… я его отменил.
— Можешь рассказать поподробнее?
— Все в том же блоге, где я писал «Дни», я после этого продолжал еще писать. И потом, когда я посмотрел, что книга вроде бы всем интересна, подумал, что можно и другие записи показать людям. В этом приквеле были короткие истории про детство родителей [главного героя] и про Ваню, который брат. Это очень короткая книжка, пятьдесят страниц, наверное. И я подумал, что пятьдесят страниц — это слишком мало для того, чтобы быть полноценной книгой. И нужно это дорабатывать. Потому что все начали говорить, что тоже хотят, чтобы эта книга была издана в нормальном издательстве. А я-то понимаю, что пятьдесят страниц — это как журнал, кто это будет издавать (Смеется). Поэтому нужно дорабатывать. Сильно. Я пока везде эту книгу удалил, и, скорее всего, это будет уже что‑то другое.
— Еще такой вопрос: важный сюжетный поворот в конце книги — это история про то, как главный герой с помощью базовых знаний о том, как работают социальные сети, вычисляет своего одношкольника, который оказывается геем или бисексуалом. Понятно, что большинство представителей ЛГБТ-сообщества довольно бережно относятся к своей приватности в России. Тебя не пугает, что люди довольно уявзимы в этом смысле? Я, когда готовился к интервью, узнал о тебе некоторое количество относительно личных подробностей — а я ведь вообще не старался их узнать.
— Если говорить про мою безопасность, то мне, естественно, некомфортно. Но еще есть такой момент, как видимость. Когда публичный человек говорит о себе как о представителе ЛГБТ-сообщества, это всегда идет в пользу ЛГБТ-сообщества, что есть люди среди обычных (смеется) людей, которые занимаются обычными делами. Актеры, писатели, кто угодно — и вот они тоже принадлежат к ЛГБТ-сообществу. И, с одной стороны, мне хочется быть полезным. Я не стараюсь слишком сильно раскрываться — но это больше инициатива скорее издательства, не говорить на эти темы. Они пока говорят: «Мы боимся, что это будет для тебя опасно». Сам я говорю, что, в принципе, если у кого‑то есть вопросы, я могу это обсуждать. Но даже если я соглашаюсь это обсуждать, это не отменяет того, что мне страшно. Просто я это делаю, потому что это важно. Вот. Но мне страшно.
— Книга мне показалась — это мое личное читательское впечатление — довольно оптимистичной. Несмотря на все, что переживает главный герой, на весь реализм, она, в принципе, очень… не люблю такое слово применительно к литературе, но уютная. В этом смысле — ты оптимистичный человек в том, что касается нашей страны? Ты говоришь, что молодые люди более толерантны, — а есть ощущение, что, возможно, в будущем будет получше?
— Я уверен, что в будущем будет получше, просто я не знаю, когда будет это будущее. Возможно, через тысячу лет (смеется).
— Ого!
— Ну я просто не знаю, доживу ли я до этого будущего. И доживем ли мы все до него. Я не сомневаюсь, что со временем должно становиться лучше: это закономерный процесс, до которого мы просто пока не дошли. Но мне трудно предположить, насколько мы от него далеко. В том, что это будет, я уверен. В том, что это будет, когда мы еще будем живы, я не уверен. (Смеется.) Я не знаю, считается ли это оптимизмом.
— Ну, в предложенных обстоятельствах, наверное, это должно считаться оптимизмом. (Смеются.) В какой стране живем, такой и оптимизм.
Зачем читать «Дни нашей жизни» Микиты Франко — роман о подростке, воспитанном гей-парой в современной России
Подписаться:
Поделиться:
В издательстве Popcorn вышел роман о повседневности ребенка, который растет в однополой семье в России. Умирая от рака, мама 3-летнего Мики просит своего брата, молодого художника Славу, чтобы после ее смерти заботу о мальчике взяла на себя не бабушка, безоговорочно верующая в Иисуса и авторитет Елены Малышевой, а Слава и его партнер – врач-реаниматолог Лев. Так у Мики, биологический отец которого давно скрылся в тумане, внезапно появляется сразу два приемных отца.
Уже два года Popcorn открывает российским читателям хиты западной литературы для «молодых взрослых». Зачастую это романы о сложностях пубертата, о нетерпимости и принятии себя, о расовых предрассудках и гомофобии (подростковая литература вообще охотнее высказывается на острые социальные темы). Читая эти книги, невольно задаешься вопросом: а что было бы с их героями, если бы они жили в России и ходили в наши школы? Их бы просто не поняли? Затравили бы, избили до полусмерти странице на десятой – тем бы все и кончилось, не получилось бы книжки? Микита Франко – первый русскоязычный автор издательства, и от его романа ждали в том числе ответов на эти вопросы.
«Дни нашей жизни» давно стали хитом в интернете, но появление романа на бумаге – все равно событие для нашей страны удивительное. Popcorn – не первое издательство, проявившее интерес к книге, но единственное, не побоявшееся табуированной темы. В печатном виде книга выходит необыкновенно своевременно: ей «посчастливилось» быть напечатанной через несколько недель после выхода небезызвестного ролика о карикатурной однополой семье, агитирующего за поправки в Конституцию. Впрочем, повышенного внимания книге Франко и без этого было бы не избежать.
Резонансная тема – к счастью, не единственный повод обсудить эту книгу. У «Дней нашей жизни» есть по крайней мере два редких достоинства, которыми произведения литературных вундеркиндов (а Франко юн) обычно не обладают. Во-первых, книга неожиданно оказалась очень смешной. Если бы в ней не было юмора, история о российской однополой семье легко могла бы превратиться либо в «чернуху», либо в одномерную утопию. Но Франко находит немало поводов для смеха. Взять хотя бы комичную историю знакомства Славы и Льва («А вот когда тебе нужна была берцовая кость, я тебе ее достала!» – так подруга убеждает Льва, необщительного студента-медика, сходить с ней в гей-клуб, где он и встречает Славу).
Во-вторых, книга не грешит упрощениями и отказывается давать однозначные ответы. Ее герои – противоречивые и не всегда приятные, проще говоря – самые обычные люди со своими слабостями и предрассудками. Слава и Лев – вовсе не идеальные родители. Да и с чего бы? Они не планировали заводить ребенка – просто когда он внезапно оказался на их попечении, оказались готовы принять на себя роль, которой они не просили, но которая принесла всем троим немало радости. Слава, сам еще почти ребенок, для Мики он поначалу скорее старший брат, чем отец. Лев, принципиальный и строгий к себе и окружающим, легко теряет терпение и пару раз даже поднимает на Мику руку (за что потом не может себя простить). Но, как говорит один из важных второстепенных персонажей книги, «все предки – косячники, от этого никуда не деться. [Ты] тоже будешь косячить – может, даже похлеще. Такой круговорот родительских ошибок». И действительно – сам Мики тоже не подарок. Он по-детски зациклен на самом себе, с трудом входит в положение других людей, легко поддается злости и не задумываясь обижает тех, кого любит.
Все это обычные проблемы, возникающие в любой семье. Единственное, что отличает эту семью от какой-нибудь другой – необходимость постоянно лгать. Лгать из страха, что кто-то узнает: Мика живет не с отцом-одиночкой (легенда, придуманная для школы), а в полной и вполне счастливой семье с двумя родителями и собакой. Эта ложь отравляет все, становится образом жизни и причиной львиной доли проблем, которые приходится решать героям. «Дни нашей жизни» оказываются в первую очередь историей подростка, который настолько привык лгать другим, что автоматически начинает лгать себе. Утопая в океане обмана, он рискует потерять сначала себя, а потом и своих близких: из-за боязни себя принять он становится непомерно строг к другим и ожесточается, несмотря на попытки близких ему помочь.
Выбранная перспектива повествования (точка зрения ребенка, обитающего словно на границе двух миров – семейного и школьного) позволяет Франко убедительно показать контраст между нормальной семейной жизнью и предрассудками, царящими за пределами дома. И даже то, что стилистически книга периодически напоминает «Марти Стью»-фанфик, выглядит вполне органично: ведь герой-рассказчик – современный ребенок, для которого такой язык куда естественнее языка произведений школьной программы.
Роман Франко не состоит из одних лишь достоинств. Несмотря на завидную композиционную стройность (400-страничное повествование не провисает практически нигде), некоторые сюжетные линии закрываются не слишком опрятно (Лена, Ярик), а арка с усыновлением второго ребенка и вовсе появляется ниоткуда, тормозит развитие основных персонажей и обрывается, словно автор вдруг теряет к ней интерес. Также не очень ясно, зачем автор настойчиво противопоставляет Славу и Льва другим гомосексуалам. Конечно, с одной стороны, это позволяет ему показать, что все люди разные и вопреки тиражируемому мнению обывателя, «геи» – это неоднородная масса, это очень разные люди, которых характеризует множество самых разных факторов. С другой стороны, этот контраст между родителями Мики и другими героями ЛГБТ+ кажется слишком искусственным – как будто для читательского принятия того факта, что два мужчины могут воспитывать ребенка, нужно непременно показать родительскую пару максимально нестереотипной и десексуализированной
И все-таки обаяние «Дней нашей жизни» компенсирует недостатки. Это не только очень своевременная и важная книга, помогающая прокачать эмпатию и в очередной раз задуматься о несовершенстве нашего общества. Это многослойный психологический роман, который все время держит читателя в напряжении заставляет смеяться и злиться вместе с главными героями. Микита Франко с успехом открывает русскоязычную программу издательства Popcorn и ставит очень высокую планку не только будущим авторам серии, но и самому себе.
«Дни нашей жизни»
В издательстве Popcorn Books выходит книга Микиты Франко «Дни нашей жизни» — основанный на личном опыте роман о жизни мальчика-сироты в приемной семье, выросший из рукописи «ВКонтакте». У всех есть мама и папа, а у Микиты — больше нет мамы, зато есть два любящих папы. Редкую для России ситуацию герою приходится сначала объяснить самому себе, а затем и скрывать от остальных. С разрешения издательства The Blueprint публикует отрывок из книги — о том, в каком вынужденном обмане приходится жить ЛГБТ-семьям в России.
Дома я не рассказывал, что обстановка в классе оставляет желать лучшего. Говорил, что никто никого не обижает, а учительница мной довольна. Про учительницу — правда. Ей понравилось мое сочинение «Как я провел лето». В нем я написал, что отдыхал с бабушкой на даче, ел немытые огурцы и брызгался из шланга. Все это, конечно, я выдумал.
Будь сочинение правдивым, я бы написал, что днем ходил на пляж со Славой. Но плавать я не любил, поэтому мы не купались, а строили дворцы из песка. Однажды мы построили настоящий замок с комнатами и балконом. Слава — очень талантливый, и шедевры у него получаются не только на бумаге, но и когда он творит руками.
Если у него было много работы, то днем мы обычно никуда не ходили; тогда я либо смотрел, как он рисует, либо выходил во двор один — иногда даже играл с другими детьми в прятки или казаки-разбойники, но не часто.
Вечером Лев возвращался с работы, и мы шли гулять втроем на набережную — мое любимое место в городе.
Но рассказывать об этом было нельзя. Поэтому я выдумал дачу, которой у бабушки даже нет. В одном советском фильме я видел, как дети проводят лето на даче, и мне понравилось. Поэтому я решил об этом написать. Инна Константиновна сказала, что сочинение очень хорошее. Хотя, по-моему, если бы я написал правду, вышло бы еще лучше. Я бы тогда смог рассказать ей, как мы однажды кинули «Ментос» в колу, может, она бы тоже попробовала.
Однако это было не самое тяжелое испытание для моего воображения. Через неделю нам задали сочинение о семье. Хорошо, что дали его на дом, потому что, если бы пришлось писать все на уроке, я бы запаниковал и ничего не успел придумать.
Дома я сидел над ним до позднего вечера. Было уже десять часов, а передо мной лежал лист всего с двумя предложениями: «В моей семье только я и папа. Моего папу зовут Слава».
Тогда я не в полной мере понимал всю серьезность происходящего. Мне было не ясно до конца, почему же все-таки важно не раскрываться. Я постоянно заключал сделки с совестью: мол, если расскажу, какие они классные, — все будет нормально.
Измотанный, сонный, уставший, не способный выдавить из себя ничего, я решил пойти по пути наименьшего сопротивления. Изложить все так, как есть.
Я не стал писать на черновик, потому что на переписывание не было сил. Я сразу открыл тетрадь:
«У меня два отца. Они говорят, что другие люди думают, что это плохо, но мне так не кажется. На самом деле один из них мой дядя, а другой — человек, которого он любит, но я стал называть их папами, потому что им это нравится и потому что мы живем вместе уже сто лет, как одна семья. Моя мама умерла, и я ее почти не помню. Она умерла от рака, но это не животное, а болезнь. Иногда я хожу на место, где она теперь лежит, и оставляю там рисунки. А еще мы с папой Славой иногда отправляем деньги на лечение людям, которые тоже болеют. Я думаю, что моя мама — тоже моя семья, хоть я и все про нее забыл. Просто она не может быть со мной рядом и воспитывает меня с небес, а на планете меня воспитывают Слава и Лев — так зовут моих пап. Кстати, они работают художником и врачом. Еще у меня есть бабушка, но на самом деле у нее нет дачи, я вас обманул. Я люблю бабушку, но иногда она ругается. И я люблю свою семью».
Поставив точку, я отложил ручку и почти на автомате поплелся к кровати. Когда я переоделся в пижаму и пошел чистить зубы, в коридоре меня остановил Лев.
Он спросил: — Ты написал сочинение? — Да. — Покажи. Он говорил почти приказным тоном. У него всегда был такой тон, когда речь шла об уроках. Будто считает меня обманщиком, который ничего не делает и которого нужно постоянно контролировать.
Мы вернулись в комнату, и я отдал ему свою тетрадь.
Думаю, он не дочитал до конца. Он смотрел в нее буквально секунд двадцать. Потом резко закрыл и кинул на стол.
— Ты что, придурок? — Этот тон не был похож ни на какой другой, который я слышал от него раньше.
Он не кричал. И не было похоже, что ругался. Но говорил так, словно. ненавидит меня.
Никогда раньше они меня не обзывали. У меня противно ослабели руки и ноги, как бывает от понимания, что сейчас случится что-то очень плохое.
— Какого хрена ты об этом написал? — Он снова поднял мою тетрадь и посмотрел на аккуратно подписанную обложку. — Даже не в черновик!
— Я не знал, что писать, — пробормотал я. И чувствовал, как у меня дрожат губы.
— В смысле — ты не знал, что писать. Тебе сто раз объясняли, что писать!
Я стоял, прижавшись спиной к дверце шкафа, и смотрел на него мокрыми глазами. Мне казалось, что я смотрю на чужого человека.
— И если бы я не перепроверил, ты бы просто сдал это завтра?
Я молчал. Сердце бешено колотилось от страха. Он снова бросил мою тетрадь на стол. — Вырывай лист и переписывай, — вдруг очень спокойно сказал он. Но это было какое-то пугающее спокойствие.
Я медленно подошел к столу, открыл тетрадь. — Тут с обратной стороны классная работа. — Значит, ее тоже переписывай. Сочинение не вместилось на одну страницу и заходило на второй лист. — Мне тогда придется вырвать два листа, — сказал я. — Да. И два с конца, потому что они все равно не будут держаться. — Тогда тетрадь станет совсем тонкой! — возмутился я.
Лев приблизился ко мне. Светила только настольная лампа, и его тень нависала надо мной так, будто вот-вот поглотит. А еще я подумал, что он ударит меня.
— Тогда будешь переписывать всю тетрадь, — сказал он.
Когда он вышел, я наконец-то смог расплакаться. Рыдая, я яростно вырывал листы ненавистного сочинения, комкал их и бросал под стол. Я понял, что мне действительно придется переписывать всю тетрадь — хотя бы потому, что от моих резких движений скрепляющие ее скобы совсем расшатались.
Когда я, заплаканный, сел переписывать все с самого начала, в комнату зашел Слава. Я сидел спиной к двери, поэтому, когда она со скрипом открылась, сначала вздрогнул от страха — подумал, что это Лев вернулся. Но я различаю их по шагам.
— Уходи! — буркнул я ему через плечо, не оборачиваясь. Славу я не боялся. — Я хочу прочитать твое сочинение, — сказал он. — Я его выкинул!
— Куда? — Никуда! Он прошел к столу и присел возле моего стула — начал доставать скомканные листы. Затем принялся разворачивать их в поисках сочинения. В какой-то миг он затих и перестал шуршать — видимо, нашел.
Мне было все равно, что он скажет. Даже если тоже начнет ругаться — плевать.
— Это очень хорошо, — наконец сказал он. — Нет. Это плохо!
— Это нельзя никому показывать, но это хорошо. — Выкинь его! — Не буду. Я его сохраню. — Зачем?
— Буду перечитывать, когда стану старым. Сидя в кресле-качалке у камина.
— Надеюсь, что без него, — съязвил я.
Слава ничего не ответил. Он поцеловал меня в макушку и вышел из комнаты вместе с моим сочинением.
А меня охватило злое, яростное вдохновение. Я был счастлив написать новое сочинение. Злорадно я рассказывал, что у меня только один папа, что его зовут Слава и что люблю я только его.
Перед тем как лечь спать, я специально оставил тетрадь открытой. Пускай зайдет утром и прочитает.