Дворяне и аристократы в чем разница
О дворянах и аристократах до их последующего вырождения.
Эти понятия не всегда совпадали. До Петра 3го дворяне не были аристократами. Аристократами были бояре. А дворяне были служивым сословием. Более физически сильные служили в войске, а более слабые в цивильных комитетах
Вначале дворяне такими не были. Они служили в войске. Потомственные солдаты. И соответственно отличались недюжинными наследственными физическими качествами и здоровьем. Значительно более сильными, чем средний мужик. Дворянин не мог не служить. Их пороли плетьми. И только Екатерина 2я их окончательно уровняла с боярами. И дворяне тоже после этого обаристократились за 200 лет до полной никчемности.
Кстати: русские дворяне до екатерининской эпохи не дрались на шпагах и тем более на пистолетах Они дрались на кулаках. В отличие от европейских дворян.
Вот про первоначальных дворян несколько историй:
При Екатерине служили мелкопоместные дворяне Орловы. Числом 10 братьев. Братья были один здоровее другого и крайне задиристы. (Будущая великая императрица любила таких мужчин и сделала одного из них впоследствии своими фаворитом. И все прочие её фавориты были такими же). Это был Григорий Орлов. Случай («Вельможа в случае» – слышали такое выражение?) произошёл без согласия Екатерины. Григорий Орлов по пьяни поспорил с другими гвардейцами, что выебет тогда ещё принцесску Екатерину при императрице Елизавете..
И, однажды, скинув лакеев-телохранителей с запяток кареты, вскочил в саму карету принцесски. И выиграл спор. Принцесске понравилось. Впоследствии великая императрица сделала Григория Орлова своим любовником (фаворитом).
А погорел он на том, что влюбился в императорскую фрейлину и попросился у Екатерины дозволения жениться на ней. Екатерина по женски обиделась и по царски отомстила: объявила Григория Орлова сумасшедшим. Его заперли голого в железную клетку и макали вместе с клеткой с помощью ручного подъёмного крана голого в прорубь в качестве медицинских процедур. И так несколько лет.
Так вот, этот Алексей, уже сосланный в своё имение, уже в возрасте за 50 лет выходил на лёд местной речки драться стенка на стенку с мужиками. И мужики, увидев 150ти килограммового кабана в дорогой собольей шубе до пят, разбегались. Ещё бы! Этот барин ударом кулака крошил челюсти и ломал грудины. Ну кому охота?
А ещё был в более ранние времена (когда Орловых ещё не знали при дворе) в Петербурге ещё один дворянин по фамилии Шванвич. Он в одиночку бил любого из Орловых. Но в тоже время два любых Орловых его били. Чтобы постоянно не драться, Шванвич и Орловы выработали конвенцию: если в кабаке встречаются два Орлова и Шванвич, то уходит Шванвич. А если встречаются Шванвич и один Орлов, то уходит Орлов. Чтобы зря не драться.
Как то раз Шванвич избил в кабаке тогда уже фаворита императрицы Григория Орлова.
Екатерина предложила за это сослать служить Шванвича или на Камчатку, или даже на Аляску. Но Григорий отговорил: “Зачем, матушка так далеко? Он тебе и поближе пригодится. Пошли его командиром в Кронштадт. Там матросики бузят. Офицеров и обывателей бьют. Пусть он там наведёт порядок.” (Видимо, у Григория Орлова было в понятиях некоторое благородство и чувство справедливости).
И Шванвич навёл порядок в Кронштадте…
Кулаками..
Аналогичный случай был позже.
Кажется, это было то ли в царствование Александра Первого, то ли Николая Первого.
Придворный генерал пожаловался императору, что его гвардейцы-гренадёры от рук отбились. Обывателей и офицеров избивают. Мародёрствуют.
А гренадёры – метатели гранат, (как и все метатели – спортсмены во все времена) были люди огромного роста и атлетического сложения. Самые сильные из пехотинцев. (Самые сильные из кавалеристов были кавалергарды. Как писал Л.Толстой: “Огромные люди на огромных лошадях”)
Император только небрежно свысока спросил: “А как у них со службой?”
“Службу знают” – ответил генерал.
Тогда император, ничего не сказав, повернулся и ушёл.
Раз император не отдал распоряжений, надо было решать проблему самим.
Решили назначить командиром полка гренадёров графа Ягужинского.
Того при первом же визите в казармы гренадёров, те попробовали бить. Однако, у них ничего не получилось. Ягужинский в драке сломал им несколько челюстей, рёбер и рук. После этого, гренадёры, утомившись, перестали на него нападать и начали разговаривать.
И Ягужинский навел таки постепенно порядок в вверенной ему части. Где словом, а где кулаком.
А вы говорите: “аристократы – тонкая кость! Куда им супротив мужиков?!”
Об аристократии и не только
Если внимательно посмотреть на жизнь дворян 19 века, то не такая уж она была сладкой. Были, конечно, помещики, жившие за счет труда своих крепостных, были и аристократы-бездельники, но большая часть дворян служила. Как-никак дворяне происходят из служилых людей. Кто-то, конечно, имел возможность не служить. Но для большинства дворян не служить считалось стыдно. Служба для дворян (особенно во времена Петра) стала нормой. И каждый дворянин служил отечеству, как мог: кто в гражданской службе, кто в военной. Подготовка к службе начиналась с ранних лет. Поэтому жизнь у дворянских детей не была сладкой. Дворян с детства муштровали: их учили иностранным языкам, разным наукам, правилам этикета. Дворяне считались элитой, но в то же время они не были отгорожены от народа: у них были няни-простолюдинки, например, как Арина Родионовна у Пушкина. Когда наступала война, дворяне разделяли судьбу народа: шли воевать за отчизну. Дворяне-офицеры стояли под теми же пулями, что и мужики-солдаты. Были дворяне, которые не брезговали физическим трудом. Я говорю не только о мелкой шляхте (это явление белорусско-польских земель), но и о российских дворянах, например о графе Толстом, который, как известно, ходил за плугом. Да что дворяне! Первый дворянин государства, царь Николай Второй, как известно не был белоручкой: занимался физическим трудом и приучал к нему своих детей. Так было до революции. А что можно сказать о нынешнем времени? Что можно сказать о современной элите – о буржуазии? Мне кажется никакой дворянин, никакой царь не был так далек от народа, как какой-нибудь современный буржуа. Дворянин изучал отечественную историю, его учили любить свою родину и заботиться о ее благе. Дворяне в большинстве своем не отделяли своей судьбы от судьбы страны. Патриотизм для дворян был нормой. Современный же буржуа заботится только о себе, и ему нет никакого дела ни до отечества, ни до ее истории, ни до ее народа. И в этом трагедия нашего времени.
У обывателей психология трусов. Обыватели боятся быть не такими, как все, боятся иметь свое личное мнение, иметь свой голос, боятся думать о высоком, бояться творить…Страх – вот стержень и стимул обывателя. Обыватели ходят на работу не из-за страха обленеть и деградировать, а из-за страха стать нищими. Была бы возможность не работать, обыватель бы не работал, прожигал бы жизнь, купался бы в роскоши, не считая это дурным. И лишь единицы занимались бы самообразованием и саморазвитием, искусством и науками, меценатством и благотворительностью, и думали не только о себе, но и о своих ближних…
Былая аристократия обладала привилегиями, имела права и независимость. Будучи свободной, она занималась искусством, наукой, просвещением. Плебс завидовал аристократии, желая уравняться с нею в правах. Произошла революция, наступило равенство, плебеи получили долгожданные права, буржуа заняло место аристократии, но что эта новоявленная аристократия могла и может предложить? Былая аристократия хотя бы имела вкус, была благородной по духу, тянулась к искусству, занималась меценатством. А новая аристократия – выбившаяся буржуазия – живет лишь для себя. И дальше золотого унитаза и дорогих машин ее фантазия не простирается. С такой аристократией мы далеко не уйдем.
Гитлер ошибался в том, что есть народ-аристократ, а есть народ-раб. Нет народа-аристократа и нет народа-раба. В каждом народе есть свои аристократы и в каждом народе есть свои рабы. Если бы не случились революции в России и в Германии, если бы у власти оставалась аристократия, нацизм бы не поднял голову, ибо, на мой взгляд, нацизм есть порождение ума раба. Никакой аристократ не додумался бы до такого, что есть народ-аристократ, а есть народ-раб. Ему, аристократу, ни к чему было бы так думать.
Быть рабом стыдно. Но являться рабовладельцем еще более стыдно, чем быть рабом.
Мещане подражают дворянам, но это чисто внешнее подражание.
Жениться лучше на дворянках: у них меньше понтов.
Быть богатым еще не означает быть аристократом. Быть аристократом – это прежде всего иметь вкус.
Настоящие аристократы служат идее. Этим они и отличаются от буржуазии, живущей, в основном, для себя.
Конечно, есть и теперь такие паны, которые к себе на вы обращаются. Но надо понимать: в наше время бьют не по гербовнику, а по морде!
Что может быть пошлее сытого буржуа?
Нет худшего пана, чем вчерашний холоп, ставший паном.
Аристократы и дворяне
Аристократы и дворяне
Московские жители прослыли гостеприимством, откровенностью, услужливостью, добротой; они легко знакомятся, щедры и вообще любят рассеянный и просторный образ жизни, – такова общая характеристика, данная современником.
Дворянство разделяет Вистенгоф на высшее и среднее. С того времени, как Петербург сделался постоянным местопребыванием Двора, аристократы постепенно стали переселяться в Петербург, куда их призывали государственная служба и светские удовольствия, но число их зато пополнилось мнимыми аристократами.
«Вот почему аристократия в Москве сороковых годов разделяется: на настоящую и мнимую. Настоящую аристократию составляют высшие государственные сановники с их семействами и не служащее дворяне, которые посредством отличного образования, древней знаменитости своего рода и огромного состояния, так сказать, слились в одно общество с первыми».
Настоящее аристократы ведут образ жизни тот же самый, какой ведут подобные им люди в других просвещенных городах Европы; если аристократ на службе, то большая половина времени посвящена занятиям, сопряженным с его должностью; если же он не служит, то, живя в Москве, весело проводит время в своем приятном и неприступном для других людей круге.
Женщины высшего общества отлично образованы, увлекательны своею любезностью и тонким познанием светской жизни, многие из них дипломатки, с особенным удовольствием читают о парламентских прениях в Лондоне и речи французских пэров и министров; получают множество иностранных газет, журналов, а преимущественно любят французскую литературу; пожилые и немного поотсталые предпочитают легкое русское чтение и преферансы.
Девицы получают блестящее воспитание и служат украшением московских обществ. Они также читают лучшие произведения русских и иностранных писателей и следят за современным просвещением как в России, так и других государствах.
В своем семейном кругу они занимаются рисованием, музыкою и пением; по благородному стремлению облегчать участь бедных они устраивают в пользу их базары, где продают свои рукоделья или учреждают благородные концерты, которые украшают своими часто блестящими талантами.
Иногда, в порыве человеколюбия, и самому почтенному аристократу приходит блажь притвориться меломаном; он улаживает концерт аматеров <3>, хватается за виолончель, контрабас или какой-нибудь другой инструмент и садится на переднем плане; но тут он часто украшает оркестр не талантом, а собственно своею важною, аристократическою физиономиею и благородным стремлением помочь несчастным.
Московский вельможа всегда большой хлебосол, совсем не горд в обществе, щедр, ласков и чрезвычайно внимателен ко всем посещающим его дом. Из любви к просвещению он делает чертоги свои доступными для образованных литераторов, ученых и известнейших артистов. Часто доступ в общество аристократа не представляет большого затруднения для молодого человека самого небогатого состояния, если он только превосходно образован.
Впрочем, во время зимних балов стоит только порядочному молодому человеку быть представленным в один из домов высшего общества, и если он там, как говорится, не ударил лицом в грязь, в особенности же если не будет изъявлять никаких притязаний на руку дочери хозяина, то его будут приглашать всюду, не заботясь, как иногда бывает, о том: из каких он и что у него.
Молодые люди – не многие остаются в Москве, они большею частию спешат на службу в Петербург, их влечет надежда на блистательное поприще по военной и дипломатической части.
Мнимые аристократы – это не что иное, как отломок среднего круга дворян, отставший от сего последнего и не приставший к высшему кругу; мнимую аристократию иногда составляют: некоторые семейства дворян не совсем значительных, но удачно при разных благоприятных обстоятельствах достигших на службе до порядочного чина и составивших себе порядочное благоприобретенное имение; люди, не достигшие до большого чина, но имеющие, как говорят, средний изрядный чинок и занимающие такие места, что часто бывают необходимы самим аристократам; люди, находящиеся в отставке с самым крошечным чином, имеющие при значительном количестве душ еще значительнейшее количество долгов и одаренные от природы счастливою способностью воображать, что все, что ни есть лучшего и высокого на свете, это все они.
Мнимые аристократы несравненно более горды, чем настоящие: у них честолюбие играет главную роль, и, чтобы удовлетворить ему, они, что называется, лезут вон из кожи.
Они дают зимою блистательные балы, устраивают катанья и пикники, а летом праздники на дачах; смотрят с видом покровительства на всех, даже на тех, которые его не ищут, делают добро для того только, чтоб им удивлялись и завидовали.
В обществе режут глаз их принужденность и натяжка, в доме как мебель, так хозяин и гости не на своих местах.
Дамы и девушки – жеманны, горды, иные притворно не произносят буквы р (грассируют), делают какие-то странные, сладострастно-томные глазки, неискусно притворяются близорукими, восхищаются произведениями французской литературы, не понимая хорошенько не только французской литературы, но даже не зная правильно своего природного языка; толкуют о заграничной жизни, зная ее очень плохо, по наслышке, гонят все русское, не хвалят Москву, где живут спокон века, все, что не они, – то худо, тогда как худое всего скорее может быть там, где они.
Старухи обыкновенно играют в карты и злословят.
Беда милой, образованной девушке, которая им чем-нибудь не угодит или которой по уму и красоте общество оказывает более внимания, чем их племянницам и дочкам, часто несносным своими пошлыми выходками и избитыми фразами парижских гостиных; горе жениху, на которого они взъедятся, они непременно расстроят свадьбу; от них все новости и сплетни; они желчны и сердиты от того, что чувствуют свою ничтожность в обществе, и со всеми этими качествами часто удивительно как богомольны.
Молодые люди этого круга большею частью фаты <4>, самые злейшие, безалаберные европейцы, необузданные, бессовестные львы, каких только видел свет Божий от Адама до нашего времени. Главная их цель: блистать в обществе своею не всегда занимательною наружностью, сомнительною любезностью, модным фраком, в котором всегда стараются перехитрить существующую моду для того, чтоб быть более заметными. Они-то имеют «странное поползновение к отращиванию незаконных усов и бороды, а иногда каких-то песиков». Говорят и судят обо всем, часто ни в чем не имея никакого толку и понятия, добиваются, чтобы, ничего не делая, попасть в камер-юнкеры или схватить крестик, всегда показывают вид, что им все надоело и они все видели, между тем как они ничего не видали, а занимают их сущие пустяки – именно то, чтоб ими занимались.
Иные из них нестерпимые педанты, пишут даже стихи и пробираются в литераторы; в этом-то классе людей являются: никем непонятые поэты, люди, которых не сумели оценить на поприще гражданской службы, расстроившиеся спекулянты, рано промотавшееся моты, несчастно-влюбленные, глупые от рождения. Некоторые из них, окружив себя громадами книг в кабинетах, занимаются следующими предметами: старинным вопросом о начале всех начал, определением, утратилась ли какая-нибудь часть вечности от существования ее в природе, что вероятнее: и immermarende nichts или immer marende ailes, есть ли возможность превращения всего в ничто, добродетель и зло суть ли только одни условия или они нам предписаны законом естественным, есть ли возможность чтоб не существовало прошедшее, может ли существовать мысль отдельно от тела и т.п., от чего кружится голова, портится мозг, теряется рассудок; или, углубляясь в пружины политики иностранных держав, они, не зная истории своего отечества, следят без всякой нужды и цели за тем, что сделали доброго Кабрера <5>и китайцы с англичанами; занимаются разысканием законов, которыми управлялись допотопные государства, исследованием состояния шелковых фабрик во время царствования Семирамиды или генеалогиею всех китайских мандаринов <6>.
Средний круг – самый обширнейший; он имел от себя множество отростков и самых мельчайших подразделений, едва заметных без особенного пристального наблюдения; самое же замечательное подразделение заключается в езде по городу четверкою или парой.
Здесь нет той натяжки и принужденности, как в мнимых аристократах; гостеприимство и радушие хозяина часто неподдельны, нет напыщенности и гордости, делающих общество несносным; здесь главную роль играло маленькое простительное женское кокетство.
Молодые люди – служащие или в отставке, а из военных, причисленные к армейским полкам и живущие в Москве по отпускам.
В каждой гостиной среднего круга вы найдете рояль или фортепьяно, разное женское рукоделье и книги.
Девушки играют и поют, смотря по тому, к какому отростку принадлежала их гостиная. В одной разыгрывают вариации Моцарта и Россини, в другой повторяют мотивы из опер: «Роберта», «Цампы», «Фенеллы», «Капулетти и Монтекки» и т.д., в иных гостиных музыка ограничивается наигрыванием разного рода вальсов и качучи, или весьма невинно поется: «Ах, подруженьки, как грустно, целый век жить взаперти», кончаемое обыкновенно: «Уж как веет ветерок»; а в иных дошли еще только до романсов: «Талисмана», «Голосистого соловья» и удалой «Тройки».
Дамы и девушки среднего общества также занимаются чтением французских романов, но они предпочитают русские книги. Они очень любят повести, печатаемые в «Библиотеке для чтения», стихи Пушкина, сочинения Марлинского и Лермонтова, некоторые московские романы: «Ледяной дом», «Милославский», «Никлас медвежья лапа» и другие.
Молодые люди, не получающие от родителей лишних денег, стремятся сблизиться с аристократическими юношами. Зимою последние усердно ищут случая, чтобы попасть к какому-нибудь вельможе на бал, о котором в Москве начинают поговаривать за неделю. Если юноша достигает своего желания, то немедленно сообщает о том знакомым и старается, чтоб ему завидовали; наконец настает вожделенный день – и он едет на бал. Но что же? Он встречает там общество ему незнакомое, хозяин хотя и протянул ему ласково руку, но это было так рассеянно, что вельможа не заметил ни его пестрых чулок, ни натянутых ловко на руки перчаток, ни даже щегольской булавочки.
Молодой человек, часто развязный в своем круге, наперерыв делающий комплименты дамам – и их, можно сказать, любимец, – на этом балу чувствует в себе какую-то неловкость; женщины ему кажутся гордыми и неприступными; он наводит на них лорнет свой, а они не смотрят; он им выставит то ногу в клетчатом чулке, то протянет руку в чистой, узкой перчатке, но его все не примечают.
Наконец он идет в гостиную, охорашивается там и входит снова в залу; опять все то же невнимание.
Эта страсть пробираться в высшее общество и подделываться под жизнь богатых и знатных людей имеет влияние более, нежели может показаться сначала, на всю жизнь многих молодых людей. Человек невысокого происхождения, без больших средств, по мнению благомыслящей части общества сороковых годов, должен службою протаптывать себе дорогу в обществе и не раз испытать горькое чувство обиды.
И сколько молодых людей испытало не раз самые страдальческие терзания самолюбия, когда, подъехав к богато освещенному крыльцу вельможи на флегматичном ваньке, они с досадою торопливо вылезали из неуклюжих саней, в которых как-то назло, всегда застрянут калоши, а в самое это время въезжала на двор карета щеголя, и форейтор-забияка кричал во все горло неповоротливому извозчику: «отъезжай прочь, погонялка, раздавлю»; или когда, приехав на бал, они возились в тесной, заваленной шубами и лакеями передней, где швейцар лениво снимал с них теплые сапоги, а они отряхали со своей шляпы хлопья снега, приводя в порядок взбуровленную вьюгой прическу; между тем счастливый богач, гордо сбросив плащ своему усатому гайдуку, влетал спокойный и веселый в залу. Если всмотреться внимательно в лица людей на балу, то можно тотчас угадать, кто из них приехал туда в карете, кто в санях с завивною пристяжкою и кто на погонялке.
Девушки, «по своему нежному полу», не имели, конечно, той свободы, как мужчины, и потому они посещали то общество, куда их везли родители; но в них зато преобладало другое желание, впрочем, позволительное желание: выйти поскорее замуж и выйти повыгоднее. Выгоды эти состояли, по разумению дочек: чтоб жених нравился и был богат или хоть по крайней мере чтоб нравился; по разумению матушек: чтоб он был непротивен, да богат; по разумению злых теток, бабок и опекунов: чтоб был хоть и противен, но только богат, да не просил бы приданого. Каждое из этих лиц прибегает к тем мерам, которые оно по своему соображению найдет необходимыми, чтобы пристроить свою дочку, племянницу или внучку – иногда ребенка, едва вышедшего из пансиона, которая еще ничего и не понимает, а иногда такую взрослую, что уж, с позволения сказать, понимает все.
Часто случаются препечальные свадьбы; причиною тому: взаимные ошибки; женихи наезжают в Москву со всех концов России, здесь и статские и военные, сухопутные и морские, всякие женихи, какие вам угодно.
Все они думают, что в Москве богатые невесты нипочем, что они здесь спеют, как на грядах ягоды, и что 400 душ чистого имения взять за московскою невестою – сущая безделица. Матушки также в свою очередь думают: «Моя дочь красавица, я ее отдам без приданого, мне надобно еще Ванюшу содержать в кирасирах»; а у иной если нет Ванюши, и рада бы что дать за дочерью, но все заложено и перезаложено, а батюшка изволит забавляться по вечерам в клубе, – тут иногда не до приданого.
Что же тут делают? Обыкновенно живут как можно роскошнее, сверх своего состояния; дают вечера, обеды и балы, иногда даже большие балы. Случалось, впрочем, что вечера не приносили большого убытка хозяину, а, напротив, доставляли ему выгоды; на этих вечерах гостей обыкновенно потчевали теплою водою с сахаром, имеющею признаки чая, домашним лимонадом и аршадом; ужинать подавали в 6-м часу, до которого оставались самые терпеливые из поручиков и студентов, а на деньги, вырученные во время этих вечеров за карты, шили людям верхнее платье и сапоги.
А что же делали женихи? Они также часто щеголяли с заложенными имениями, до поры до времени разыгрывали из себя богачей, наконец, влюблялись и сватались. Они рассуждали: «Вот постой, возьму приданое и поеду на жениной шее»; а там в свою очередь, обещая, что «даем столько-то и еще подмосковную после свадьбы, с лесами и различными угодьями», – думают: «ну женишься, сам богат, на своих подождешь»; наконец уладили свадьбу: смотришь, муж за женою взял только одни тряпки да несколько серег; деревня ее в залоге, и в неурожаи надо еще кормить крестьян, да платить проценты; а у мужа, своего, – просто ни кола ни двора. Пройдет год, жена живет в заложенной деревне, муж бьет баклуши в Москве, или жена франтит, черт знает на какие деньги, в Москве, а муж убрался на Кавказ с горя резаться с черкесами.
Если бывали, так сказать, обстоятельные браки, это когда человек, занимающий довольно значительное место, отдавал свою дочку за степенного человека, никогда не метившего в аристократы, который, смотришь, и начнет понемногу возвышаться: вдруг дадут должность, там другую, а наконец и крестик; явятся хорошенькие лошадки, каретка, хорошо убранный домик, – живут себе припеваючи.
Красавицы часто про степенных женихов говорили, что будто они дряни, или mauvais genre, а они-то самые лучшие женихи на белом свете, – замечает Вистенгоф, столь наглядно описавший матримониальные тенденции, пробуждаемые в его современниках Москвою.
Читайте также
Дворяне изначальной России
Дворяне изначальной России Крепостных дворянин имел до тех пор, пока служил он и служили его дети. Прекращалась служба – отбирались крепостные. Заметим, служба русского дворянина князю, как и служба человека своей семье, не имела сроков. Уйдя на службу в 15 лет, он мог до
Часть третья. ПРУССКИЕ АРИСТОКРАТЫ ПРОТИВ ГИТЛЕРА
Часть третья. ПРУССКИЕ АРИСТОКРАТЫ ПРОТИВ ГИТЛЕРА Правителям живется хуже всего: когда они обнаруживают заговоры, им не верят, покуда их не убьют. Домициан, римский император. Так что, как видим, при малейшей попытке применить по назначению, как любил говорить Эркюль