Джулиан барнс одна история о чем
Спорная книга: Джулиан Барнс, «Одна история»
Джулиан Барнс. Одна история
М: Азбука-Аттикус. Иностранка, 2018
Владислав Толстов в обзоре «Иностранная проза: один абсолютный шедевр и три просто хороших романа» («БайкалИНФОРМ») называет «Одну историю» «самой простой книгой Барнса» и пытается обосновать свой тезис отталкиваясь от сюжета: «Почему “Одна история” — самая простая из книг Барнса? Потому что там сюжет — та же набоковская “Лолита”, только наоборот: не стареющий мужчина соблазняет нимфетку, а зрелая дама 48 лет вступает в предосудительные отношения с 19-летним юношей. Даму зовут Сьюзан, юношу — Пол, или Кейси-Пол, как его называют. Время — конец 60-х, скучный британский курорт, Пол и Сьюзан посещают местный спортивный клуб, где играют в теннис. Вскоре спортивное соперничество перерастет в нечто большее. Потом их выгонят из клуба с формулировкой “за распутное поведение”, потом Полу набьет морду муж Сьюзан, который хоть и не спит с ней уже двадцать лет, не согласен мириться с тем, что у его жены роман с малолеткой. А потом они поженятся, и начнется вторая часть.
Нежный, глубокий, страстный и невероятно печальный роман, который дочитываешь, сглатывая непрошеный комок в горле. Одна из лучших книг Барнса, как я уже сказал. Простая манера изложения — но это та простота, которая достигается многолетним мастерством. И еще — одна из лучших книг о любви, написанная когда-нибудь. Шедевр. Абсолютный шедевр».
Серегей Кумыш в обзоре «Неодушевленная любовь и паранормальные явления: лучшие книжные новинки апреля» («Posta magazine») обращает внимание на низкую эмоциональность этого «романа о любви»: «Все это немного напоминает учебник по анатомии души состарившегося человека, привыкшего обходить стороной разговоры о собственной биографии: есть ощущение, что Пол, вроде бы предельно честно говоря о себе, о своей возлюбленной, о жизни, что оказалась длинной, не подпускает нас к чему-то действительно важному, к той самой — одной — истории. То ли потому, что и сейчас, по прошествии многих лет, пытается, но так и не может найти подходящие слова, то ли просто из-за вечно бодрствующего и сующего нос, куда не следует, внутреннего цензора. В романе много ума и рефлексии, но присутствие того самого чувства, о котором всю дорогу вроде бы идет речь, угадывается крайне редко. Впрочем, возможно, так все и было задумано. В конце концов, никому ведь не приходит в голову искать атмосферу места на географической карте: если рассматривать ее как своего рода источник определенной информации, например, об отдельно взятой стране, то и “Одна история” — вне всяких сомнений, источник определенной информации об отдельно взятой любви».
Анастасия Завозова в обзоре «20 главных переводных романов 2018 года» («Esquire»), написанном до появления русского перевода, вычленяет из этой истории главное: «Сюжет “Простой истории”, (а точнее — единственной) чем-то напоминает “Предчувствие конца”: былое и думы немолодого мужчины, у которого в юности был сокрушительный роман с женщиной вдвое старше него. Теперь ему кажется, что это и есть та самая единственная история, которую нужно успеть рассказать. Барнс, как всегда, пишет тихо и скупо, но у этой тишины — оглушительность сердечного приступа. Чтобы читать и не бояться, держите под рукой чью-то руку».
Наталия Ломыкина в обзоре «20 главных книг 2018 года» («Forbes») цитирует самого Джулиана Барнса: «“Почти у каждого из нас есть одна-единственная история, которую хочется рассказать. Это не значит, что в жизни больше ничего не происходит: бесчисленное множество событий, которые могут превратиться в бесконечный рассказ. Но лишь один будет что-то значить, лишь один стоит того, чтобы быть услышанным. И вот мой рассказ”. Такими словами предваряет свою новую историю интеллектуал Джулиан Барнс, один из лучших современных прозаиков.
Его новый герой, обаятельный Пол, очень во многом похожий на самого Барнса, свой рассказ начинает с философского и в то же время очень личного вопроса: “Вы бы хотели любить больше и страдать больше или любить меньше, но и меньше страдать?” Он вспоминает историю своей большой любви, студенческое лето, когда 19-летний Пол встретил замужнюю состоявшуюся 48-летнюю Сьюзан — и все в мире перестало иметь значение. Та самая “единственная история”, о которой Пол готов рассказать, стала определяющим событием в его жизни».
Игорь Кириенков в статье «Совершенная строгость: за что мы любим Джулиана Барнса» («РБК Stile») вписывает творчество Барнса в общелитературный контекст: «Cамая свежая его вещь — в авральном темпе переведенная на русский “Одна история”: 300 страниц упругого текста, где каждое слово понятно и каждое требует пояснений. Уподобление литературы сетевой инфраструктуре всегда отдает упрощением, но это, пожалуй, наиболее доходчивая аналогия: роман главного героя с женщиной вдвое старше его как будто пропущен через алгоритм фейсбука — читатель не сразу может восстановить причинно-следственную логику поворотных событий и обнаружить под отдельными сценами многослойную психологическую подкладку.
Все это — а еще редкое по нынешним временам умение Барнса говорить о заветном наособицу, мимо штампов — выглядит как заявка на то, чтобы на восьмом десятке опуститься в соседнее кресло с Рушди и Кутзее и смотреть на сверстников через окно иллюминатора. Обоснованы ли эти баснословные притязания? Пожалуй, да: совершенная строгость — и неизбывное обаяние — барнсовской прозы заключается не в грозном положении бровей (для этого он слишком британец), а в отношении писателя к своему искусству. При видимой легкости, с которой Барнс переходит на обобщения, его по-прежнему больше прочего интересуют отдельные, ни на что не похожие состояния. Одна история — это история, принадлежащая одному.
Именно этот автор сейчас — наш главный специалист по негромко, но уверенно проговоренным истинам о жизни и судьбе; не седативное, но отрезвляющее средство; литература, не знающая одышки. Это редкий эффект: последние десять лет мы наблюдаем непрерывное писательское восхождение, пугающе-безупречную вертикаль, становление классика в режиме реального времени — но отчего-то не боимся, что рецензенты переборщат с бронзой. В присутствии Барнса мы, кажется, вообще ничего не боимся».
Михаил Визель в обзоре «5 книг недели. Выбор шеф-редактора» («Год литературы») делает акцент на «русофильстве» британского писателя: «После триумфального — и организованного, подчеркнем особо, при активном участии Британского совета — приезда Барнса на “Нон/Фикшн” в декабре 2016 года, когда он представлял свой “русский роман” о Шостаковиче, 70-летний писатель пользуется в России — во всяком случае, в столицах — репутацией живого классика и русофила. Чьи новые опусы обязательны к немедленному переводу и прочтению. “Одна история” — из их числа. На языке оригинала она появилась в феврале 2018 года, и вот уже российские издатели с законной гордостью представляют ее нам. Гордость понятна: не только потому, что “Иностранка” очень профессионально сработала, но и потому, что роман действительно очень хорош. Нeпритязательное название The Only Story обманчиво. Смысл его не в том, что “да так, ничего особенного. обычная история”, а в том, что у каждого человека есть только одна история, которую он и рассказывает всю жизнь в разных регистрах. История рассказчика, Пола, далека от обычности: в 19 лет он влюбился в 48-летнюю женщину. и прожил с ней под одной крышей более десяти лет, причем их отношения постепенно мутировали от пылкой любви до тихой дружбы молодого преуспевающего юриста со старой тетушкой со средствами и “со странностями”. О том, как это происходит, Барнс рассказывает с тихой, сдержанной, чисто английской грустью. И при этом препарирует “странности любви” с виртуозностью поклонника Тургенева и Достоевского — недаром же русофил».
Анастасия Скорондаева в рецензии «Былое от ума» («Российская газета») разбирает структуру «Одной истории»: «В первой части, написанной в шутливой манере от первого лица, читатель будто бы в замочную скважину подсматривает за флиртом влюбленных, за легкостью дней, нежностью чувств и счастливым смехом. Но вскоре, когда Сьюзен переезжает в Лондон к Полу, беззаботность оборачивается бытовой тягостной трагедией, вскрываются былые раны. Пол, пытаясь справиться с происходящим, взрослеет раньше своих сверстников. Барнс рассказывает нам об этом уже в форме второго лица: и время в романе как будто бы останавливается.
В заключительной части, рассказанной холодно и скупо, — от третьего лица, Пол будет коротать время. В свои сорок с копейками он покажется стариком, проживающим оставшиеся дни. Его работа, друзья, женщины — вся эта суета для “Одной истории” лишь размытый фон. Любовь, единственная история, — ловушка, из которой не выпрыгнуть, даже когда все, казалось бы, сгорело дотла. Память предательски сохранит мелькающие картинки прошлого. Чувство вины забрезжит и испарится где-то в воздухе: останется лишь одна трагическая безысходность.
Барнс погрузит в настолько оглушительно тихую печаль, что даже платочек для утирания слез не понадобится. Просто помолчим. Сам автор лишь скромно усмехнется: он опять превзошел себя».
Вера Номеровская в рецензии «Немаленькие трагедии» («Rus.Lsm.lv») обращает внимание на смену ракурса в разных частях романа: «“Я” — регистр рассказчика в первой части книги, вообще-то разбитой на три. Пол Робертс (“я”) — девятнадцатилетний студент из вполне благополучной, ординарной британской семьи приезжает к родителям на каникулы. Безделье. Сплин. Безобидные, но не всегда, перепалки с матерью. Теннисный клуб по соседству — центр жизни респектабельного настолько же, насколько скучного пригорода Лондона, который обозначен в романе как Деревня (The Village).
“Ты” — регистр второй части романа. Ты (Пол) берешь и сбегаешь со своей возлюбленной в Лондон. И вдруг сталкиваешься с обстоятельством такой разрушающей силы, что сопротивление оказывается бесполезным. Неожиданно открывшаяся зависимость Сьюзен выстраивает твою жизнь по новому сценарию, который не предполагался ни тобой, ни читателем, который отныне тоже “ты” — настолько безапелляционно, но по-британски вежливо вводит Барнс своего героя в состояние со-зависимости.
“Он”. Третье лицо последней части. Слабая, но такая человеческая попытка анализа, почему все просто так сложилось: началось, продолжилось, закончилось. И почему эта история навсегда осталась определяющей. Исключающей саму возможность любой другой истории. Любой. Другой. По крайней мере, по Барнсу».
Галина Юзефович в рецензии «“Одна история” Джулиана Барнса: откровенное фото без фильтров» («Медуза») подчеркивает, что череда внешних событий почти не важна для автора: «Виртуозная, по-настоящему мастерская игра с ракурсом — одно из ключевых свойств романа. Барнс ни на миллиметр не отклоняется от первоначального намерения изложить всю жизнь Пола как “одну историю” — историю его отношений со Сьюзен, поэтому многие очевидно важные для каждого из героев в отдельности события остаются за скобками. Муж героини Гарольд, изувечивший душу и тело своей жены, ежевечерне накачивающийся пивом и заедающий его страшным количеством зеленого лука, так и остается не более чем заготовкой, наброском для образцового злодея. Дочери героини — любимые, великодушные, своенравные, щедрые — удивительным образом почти выпадают из повествования, потому что в “одной истории” Пола и Сьюзен у них нет своей роли. То же касается и поздних влюбленностей Пола, и его друзей, и его карьеры.
“Одна история” — книга для медленного, долгого и вдумчивого чтения. Скупая на события, но исключительно плотная по мысли, она, как и многие другие вещи Барнса, балансирует на тонкой грани, разделяющей художественную прозу и эссеистику. Размышления автора о юности и гордости, о любви (Барнс редкий писатель, который, рассуждая на эту тему, ухитряется не проронить ни единого банального слова), об ответственности и ее границах заставляют откладывать книгу, снова возвращаться к ней, перечитывать единожды прочитанное и обнаруживать в нем смыслы, не замеченные с первого раза. »
Тот же острый интерес Барнса к внутреннему пейзажу отмечает и Анна Наринская в рецензии «Пейзаж внутри нас» («Новая газета»): «Кадзуо Исигуро сказал в одном из интервью, что его совершенно не интересует пейзаж вокруг нас, только пейзаж внутри нас. И при всей разности этих двух писателей “пейзаж внутри нас” это именно то, к чему пришел Барнс в своих последних романах. Он занимается изображением нашей психики, ну или души. Он делает это без всяких романтических преувеличений, пристально, печально и сочувственно. Знать себе цену (не очень высокую) — совсем не значит себя презирать.
На этом месте можно было бы сказать множество возвышенных вещей, но хочется сказать одну, отчасти смахивающую на практическую. Именно в таком подходе, в таком взгляде состоит надежда современной литературы на существование в качестве отдельной вещи — важной вещи, которую совершенно невозможно заместить. Нельзя точно воспроизвести, запараллелить, сделать нечто точно такое же, но другими (визуальными, например) методами.
Кажется, таких надежд две — сам язык как вечное поле эксперимента и эта возможность, дающаяся большим писателям, глядеть внутрь человека (читай — внутрь себя) и описывать словами, что там происходит. Потому что подробно и узнаваемо этот пейзаж внутри нас можно описать только словами. »
Татьяна Сохарева в рецензии «Роман с рутиной» («ПРОчтение») добавляет, что новый роман Барнса еще и книга о механизмах памяти: «“Одна история” держится на мотиве ускользания — дружбы, любви и, в конце концов, личности, не способной просто взять и забыть про старые раны. Однако структура книги куда сложнее и интереснее, чем простая документация постепенного умирания чувства. С точки зрения формы “Одна история” сродни записной книжке, заметки в которой делаются по случаю. С виду они хаотичны и часто бессвязны. В них нет места строгой хронологии и пространным описаниям пейзажей. В этой расхристанности структуры проявляется еще один важный лейтмотив романа — ненадежность памяти, которая цепляется за светлые моменты, не желая воскрешать все то неприятное, что последовало за ними.
Таким образом разворачивается довольно типичный для Барнса конфликт между памятью и литературой. Он специально выметает со страниц книги всю литературную бутафорию (“Ну, не могу я упомнить погодные условия, сопутствовавшие моей жизни”), высушивает текст до тех пор, пока от него не остается одно лишь оголенное чувство жалости и опустошения, которое охватывает героя, когда он смотрит на то, что осталось от некогда милых черт. Но такой степени психологической остроты Барнс, пожалуй, достигает впервые».
Одна история
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Впервые на русском – новейший (опубликован в Британии в феврале 2018 года) роман прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, командора Французско го ордена искусств и литературы, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии. «Одна история» – это «проницательный, ювелирными касаниями исполненный анализ того, что происходит в голове и в душе у влюбленного человека» (The Times); это «более глубокое и эффективное исследование темы, уже затронутой Барнсом в „Предчувствии конца“ – романе, за который он наконец получил Букеровскую премию» (The Observer).
«У большинства из нас есть наготове только одна история, – пишет Барнс. – Событий происходит бесчисленное множество, о них можно сложить сколько угодно историй. Но существенна одна-единственная; в конечном счете только ее и стоит рассказывать». Итак, познакомьтесь с Полом; ему девятнадцать лет. В теннисном клубе в тихом лондонском пригороде он встречает миссис Сьюзен Маклауд; ей сорок восемь. С этого и начинается их единственная история – ведь «влюбленным свойственно считать, будто их история не укладывается ни в какие рамки и рубрики»…
После того случая она беззаветно ухаживала за отцом. Увлеклась собаками, хотела стать заводчицей. Научилась коротать время. В этой жизни все мы ищем для себя безопасную гавань. А не найдя, учимся коротать время.
После того случая она беззаветно ухаживала за отцом. Увлеклась собаками, хотела стать заводчицей. Научилась коротать время. В этой жизни все мы ищем для себя безопасную гавань. А не найдя, учимся коротать время.
судьбе мужчин любовь не основное, / Для женщины любовь и жизнь – одно.[4]
судьбе мужчин любовь не основное, / Для женщины любовь и жизнь – одно.[4]
в ее власти. Одних тревога подталкивает к Богу, других к отчаянию, одни с головой уходят в благотворительность, другие в пьянство, одни погружаются в эмоциональную отрешенность, а другие выбирают для себя такой образ жизни, который, по их мысли, ограждает человека от серьезных потрясений.
в ее власти. Одних тревога подталкивает к Богу, других к отчаянию, одни с головой уходят в благотворительность, другие в пьянство, одни погружаются в эмоциональную отрешенность, а другие выбирают для себя такой образ жизни, который, по их мысли, ограждает человека от серьезных потрясений.
Называй, как хочешь. Все равно это будет неточно. Слова редко бывают точны. Как бы ты назвал себя? А меня? – (Я промолчал.) – Джоан просто помешалась на этом негодяе.
Называй, как хочешь. Все равно это будет неточно. Слова редко бывают точны. Как бы ты назвал себя? А меня? – (Я промолчал.) – Джоан просто помешалась на этом негодяе.
Что бы вы предпочли: любить без меры и без меры страдать или же любить умеренно и страдать умеренно? Это, на мой взгляд, кардинальный вопрос.
Что бы вы предпочли: любить без меры и без меры страдать или же любить умеренно и страдать умеренно? Это, на мой взгляд, кардинальный вопрос.
С этой книгой читают
Отзывы 32
С Барнсом такая ерунда, попробую объяснить. Вот, допустим, у вас насморк, а перед вами горячий кровавый душистый стейк topblade (ну или нежнейший тирамису, тут уж кому что ближе). Пробуете, конечно, вы же так это любите. По всем внешним признакам вы должны прямо сейчас умереть от счастья. А оно на вкус как овсянка, ни запаха, ни вкуса. У меня масса метафор, еще, например, шифр, к которому не подобрать ключа, или мелодия, которую никак не получается запомнить. Я не знаю, как ему удается на каждой странице метать умозаключения, которые хочется записывать куда-нибудь в специальную книжечку, и оставаться при этом таким пресным и неудобоваримым в целом. И еще, Джулиан, история любви у каждого, вообще-то, не одна, хоть ты это и утверждаешь изо всех сил.
С Барнсом такая ерунда, попробую объяснить. Вот, допустим, у вас насморк, а перед вами горячий кровавый душистый стейк topblade (ну или нежнейший тирамису, тут уж кому что ближе). Пробуете, конечно, вы же так это любите. По всем внешним признакам вы должны прямо сейчас умереть от счастья. А оно на вкус как овсянка, ни запаха, ни вкуса. У меня масса метафор, еще, например, шифр, к которому не подобрать ключа, или мелодия, которую никак не получается запомнить. Я не знаю, как ему удается на каждой странице метать умозаключения, которые хочется записывать куда-нибудь в специальную книжечку, и оставаться при этом таким пресным и неудобоваримым в целом. И еще, Джулиан, история любви у каждого, вообще-то, не одна, хоть ты это и утверждаешь изо всех сил.
После прочтения осталось ощущение, что съела целую кастрюлю манной каши на воде без сахара и соли. Еще раз убедилась, что Барнс – не мой автор. Что ни книга, то разочарование. Удалила без сожаления из своего каталога.
После прочтения осталось ощущение, что съела целую кастрюлю манной каши на воде без сахара и соли. Еще раз убедилась, что Барнс – не мой автор. Что ни книга, то разочарование. Удалила без сожаления из своего каталога.
Прочла книгу с интересом. Необычно описание с разных ракурсов:
начало – от первого лица знакомит нас с героем, его отношением к жизни и любви в юности, в это время он очарован своей возлюбленной Сьюзен и склонен идеализировать всё, что соприкасается с её присутствием; вторая часть – от второго лица, в ней герой разочаровывается в своей любви, но не перестаёт любить и пытается разобраться в своих чувствах; третья часть – от третьего лица, герой опустошён, его любовь не уходит, но это не приносит облегчения.
Жизнь прожита. Было ли счастье? Правильно ли он себя вёл с возлюбленной, с родителями, с друзьями? Могло ли всё случиться по другому в его судьбе? Сам человек руководит своими поступками или всё, что с ним происходит предначертано судьбой? На эти вопросы пытается ответить Пол и, естественно, читатель ведь автор заставляет нас пофилософствовать, а это ли не наилучший результат от прочтения книги.
Прочла книгу с интересом. Необычно описание с разных ракурсов:
начало – от первого лица знакомит нас с героем, его отношением к жизни и любви в юности, в это время он очарован своей возлюбленной Сьюзен и склонен идеализировать всё, что соприкасается с её присутствием; вторая часть – от второго лица, в ней герой разочаровывается в своей любви, но не перестаёт любить и пытается разобраться в своих чувствах; третья часть – от третьего лица, герой опустошён, его любовь не уходит, но это не приносит облегчения.
Жизнь прожита. Было ли счастье? Правильно ли он себя вёл с возлюбленной, с родителями, с друзьями? Могло ли всё случиться по другому в его судьбе? Сам человек руководит своими поступками или всё, что с ним происходит предначертано судьбой? На эти вопросы пытается ответить Пол и, естественно, читатель ведь автор заставляет нас пофилософствовать, а это ли не наилучший результат от прочтения книги.
Сильная вещь. И хорошая работа переводчика. Яркий язык, стиль, и очень живые персонажи, даже второстепенные: всего несколько слов, а в них рассказана вся прошлая (или предсказана вся будущая) жизнь героя, причем так, что ты по-настоящему «видишь» этого человека. Да, Барнс назвал роман «Одна история»: обычные люди (казалось бы), живут обычной жизнью, они совершенно точно- рядом с тобой. Но вдруг совершают совершенно непредсказуемые (с точки зрения читателя) поступки. В общем, я получила настоящее удовольствие от прочтения. Как, полагаю, и остальные миллионы поклонников этого автора по всему миру.
Сильная вещь. И хорошая работа переводчика. Яркий язык, стиль, и очень живые персонажи, даже второстепенные: всего несколько слов, а в них рассказана вся прошлая (или предсказана вся будущая) жизнь героя, причем так, что ты по-настоящему «видишь» этого человека. Да, Барнс назвал роман «Одна история»: обычные люди (казалось бы), живут обычной жизнью, они совершенно точно- рядом с тобой. Но вдруг совершают совершенно непредсказуемые (с точки зрения читателя) поступки. В общем, я получила настоящее удовольствие от прочтения. Как, полагаю, и остальные миллионы поклонников этого автора по всему миру.
Интересно, что мнения так различаются, и у каждого своё восприятие, основанное на опыте. Для меня эта книга об отвественности мужчины за любимую женщину, добровольной и всегда жертвенной, как основы любви.
Сама она справится была не в состоянии, постепенно погружаясь в депрессию и алкоголизм. Особенно страшно для меня было описание исчезновения ее внутреннней сущности, которую он любил. То есть остаётся оболочка, но человек уже другой, нет ее чувств к нему и даже памяти о прошлых событиях, их любви.
Книга заставляет размышлять о том, как можно было бы избежать этой трагедии. Конец был заранее известен, но, как пишет Барнс, у молодых нет ещё способности правильно оценить степень риска. Это действительно так, если подумать об опасном вождении подростков, историях исчезновения в море. Родители доказывают, что у их детей был опыт и знания, забывая о том, что мозг недостаточно зрелый, чтобы правильно оценить риск ситуации.
История трагическая, герой мне глубоко симпатичен, он действительно любил, чувства были взаимными, но ответственность не для его молодых плеч, и он был под этим грузом раздавлен. И в целом правильно, когда мужчина старше женщины и может успокоить всех ее «тараканов», поддержать и дать уверенность.
Рецензии на книгу «Одна история» Джулиан Барнс
Любовь. R.I.P.
Лето. 1960-е гг. Маленький и чинный британский городок потрясен скандальной историей, которая не случалась здесь со времен его основания. 19-летний Пол, приехавший к родителям на летние каникулы «был совращен и втянут в порочную связь» с 48-летней Сьюзен Маклауд. Любовники познакомились в теннисном клубе на парной игре, которая никак не предполагает по своим правилам такого продолжения. Все жители города возмущенно жужжали в своих домах, как сердитые пчелы в ульях. Исключили развратников за неподобающее поведение из клуба. Но им было всё равно. Они были счастливы.
Такова завязка этой истории. И, как в любой честной истории про жизненный цикл любви (короткий период влюбленности, далее вялые фрикции эмоций и душевная импотенция в конце), всё самое интересное здесь и заканчивается.
Эта книга обманчива, как хищный цветок. Крошечная с виду, она придавливает читателя тяжестью могильной плиты. Я читала ее две недели, принимая по несколько абзацев в день, как горькое лекарство, больше впихнуть в себя была просто не в силах. После примерно двадцати страниц уже наблюдались все признаки передозировки: тошнота, головокружение, нарушение сна. Еще немного и дошло бы до сыпи. Читать ее тягостно, как тягостно смотреть на смертельные судороги живого существа. Грустно наблюдать, как главный герой всеми силами пытался не стать похожим на жалких в своей унылости взрослых, которых видел вокруг себя с обличающей ясностью юности, но лабиринт жизни, петляя по трудным окольным путям, в итоге привел его туда же.
Мораль: не возлагайте на любовь слишком больших надежд, она и так разваливается под грузом каждого прожитого дня. И скоро её, как раненого товарища, придется тащить на себе.
Любовь здесь больше не живет
Впервые читая Джулиана Барнса ни любви, ни понимания, в общем никакой взаимности не случилось, но надо отдать должное, совсем равнодушной история тоже не оставила, но скорее все впечатления получились в критическом ключе.
В одной из рецензий на другую книгу автора наткнулась на слова
Очень продуманная, буквально до каждой запятая, книга, но выхолощенная,
(спасибо, kittymara )) и поняла, что они как нельзя лучше характеризуют и данный роман.
Автор буквально с первых строк задаёт тон всему повествованию и заведомо ложно настраивает читателя на определенное отношение к происходящему на страницах, говоря о том, что есть в жизни каждого человека определенная история (любовная), определяющая всю его дальнейшую жизнь, ну и соответственно, сейчас речь пойдёт именно о ней. Ок, допускаю, соглашаюсь и настраиваюсь услышать собственно историю, перевернувшую жизнь двоих.
Знаю, верю, понимаю, что не обязательно она должна быть сногсшибательная и невероятная, достаточно того, что двоим она кажется именно такой. Но предложенный автором вариант развития событий кажется неубедительным равно как и невероятным (тут дело даже не в разнице, а собственно в возрасте женщины, приближающейся к 50-летию, что физиологически сомнительно описанному в романе).
Затем я не могу довериться автору, если он сразу идет по пути наименьшего сопротивления и в качестве мужа героини прорисовывает уродливого персонажа (пьёт, бьёт, косноязычен, толстый, некрасивый и вообще она по ошибке/случайности вышла за него), тем самым не утруждая себя особо прорисовкой психологической подоплеки трений/измен в семье.
Не хочется грешить на перевод, но некоторые отдельные моменты и выражения вводили в ступор, если допустить, что общаются вроде как интеллигентные люди. И наконец, объясните мне кто-нибудь этот абзац
— Кстати, — говорю я, — кто такой «Чтоский»? Как это понимать?
— А, ты имеешь в виду «Чтоский и Ктоский»?
— Возможно.
— Так говорят друг другу русские шпионы, глупыш, — отвечает она.
Подводя итог, дОлжно сказать, что роман написан хорошо качественно, есть интересные мысли, но при этом в нём совершенно не чувствуется души, эмоций, все пустое и безжизненное, искусственное и надуманное.
И все-таки, пожалуй, данный роман один из немногих книг, могущих вызвать диаметрально противоположные мнения касательно самих героев, их отношений и возможности совместного будущего, могущий сподвигнуть на мысленный диалог с автором. Поэтому читайте, вдруг кто-то увидит больше, чем смогла я.
Он, она и 30 лет между ними
Хотелось бы написать, что живут припеваючи, но нет, петь в их отношениях никому не хочется, только пить. В общем, ГГ попадает в ловушку созависимости жизни с алкоголичкой, и вся их жизнь строится по типичному кругу, а вернее, треугольнику Карпмана. Автор как будто с учебника психологии списывал. И ни одного психотерапевта вокруг, чтобы помочь им выпутаться.
Если б молодость знала, а старость могла.
Хотя и это не совсем точно.
Вот и сам герой книги уже за 50 размышляет о том, стоило ли вообще начинать этот роман тогда, когда ему было 19, а ей 48. Это была большая разница, но любовь не приемлет ограничений и моральный норм. Этот роман изначально был обречен, но амбиции молодого человек и желание жить, а не существовать его пассии захлестнули обоих.
По мере продвижения сюжета эмоции и накал сменяют друг друга. Первая Глава повествует о начале этой Любви. Когда оба практически одинаково окрыленных людей забывают о существовании всего мира и наслаждаются этим великим чувством пробуя и смакуя его. Конечно порой встречаются редкие вкрапления непонимания, каких-то не состыковок. Но в целом двое против целого мира, пусть и без открытой войны, но они новые Ромео и Джульетта, изменившие судьбу в угоду себе.
Вторая Глава разительно отличается от первой. Здесь уже и повествование от второго лица, а оно ведется от лица героя на протяжении всей книги. И Место Любви начинает занимать Долг и Привычка. Уже нет двоих против целого мира, есть Мир, есть Она и есть Он. И каждый уже сам по себе. Они пытаются сохранить еще хоть что-то. Но увы и ах. Ее депрессия от достижения мечты только усугубляется, а плюс возможный стыд и коренее себя. Но и алкоголь не является лекарством, а он… он пытается пока еще борется. Он пока не утратил амбиции, хотя уже порядком поистерял.
Что ж и как подведение итогов пред нами возникает Третья Глава. Где большее место отведено размышлениям на тему, а что же это было, почему все сложилось так, а не иначе, почему сердце очерствело, а мир, он как был просто миром так им и остался.
На эту историю любви ушло небольшое количество страниц, которые при этом включили в себя промежуток времени в тридцать лет, десять из которых продолжалась сама эта история, а двадцать заняли познания и становления. Он так и остался жить с тенью ее и отпечатком ее на своем сердце и душе. Он так и не стал с кем-то еще кроме нее. Сама ли Она или же сама история оставила такой след. Все вместе, без нее не было бы истории, без истории не было бы его таким, какой он есть.
Жалеть ли о прошлом или ностальгировать им, каждый решает для себя сам. В любом случае прошлое неподвластно изменениям из будущего, никто из нас не в состоянии это сделать. Так возможно тогда проще его отпустить и оставить лишь сухой остаток в виде памяти без эмоций, без чувств.
Примерно к такому же выводу, наверное, и пришел герой в последнем абзаце.
PS: конечно можно было бы покуражиться и над разницей в возрасте и над несмышленостью и наивностью как его так и ее, но это было бы поверхностное отношение. А здесь, здесь все же больше эмоций, амбиций и становлений. И не важно какая разница, и не важно какой возраст ведь главное, что в душе они были одинаковые… практически одинаковые.
В «Предчувствии конца» Джулиана Барнса есть эпизод, когда юный главный герой пишет письмо бывшей девушке. По его воспоминаниям это изящное и тактичное послание, полное достоинства и уничтожающей иронии. Когда он видит это письмо, будучи взрослым, то поражается: на самом деле он написал истерический, глуповатый и полный желчи подростковый вопль. «Одна история» является развернутой иллюстрацией этого фрагмента, в котором беспристрастные факты никак не соотносятся с тем, что может помнить о себе и окружающем мире человек, потому что время и субъективное восприятие истирают реальность до состояния трухлявой ветоши, поверх которой можно нарисовать что угодно.
Первая часть — от первого лица рассказчика, когда банальная любовная история между юношей и зрелой дамой выглядит скучноватой пасторалькой. Он наивен и почти безлик, она умна и притягательно запретна, ее муж — добродушный садовый гном, не видящий дальше собственного носа. Любили, сбежали, пожили, не сложилось, конец. Скучно до зевоты. Любую «одну историю» можно рассказать так от первого лица, опустив все детали и оставив только тривиальный костяк, повторяющий десятки и сотни других таких же историй.
Вторая часть — наращивание «мяса» из деталей на этот костяк, и вот тут-то от первого лица рассказчик выступать больше не хочет. Приходится отстраниться, перейти на условное «ты» и отступить на шаг, чтобы увидеть больше. Тут уже и дама не так умна, и он не так благороден, и муж не карикатурен, а окружающий мир не заполнен пони, радугами и общими местами. С деталями приходит беспокойство, живость и жизнь, но портрет рассказчика и главного героя перестает быть идеальным.
Интереснее же всего последняя часть, когда рассказчик полностью уходит к третьему лицу и картинка получается еще ближе к действительности. Если первая часть — это письмо «Предчувствия конца» из воспоминаний, вторая — как герой прочитал его в зрелости, то третья — как это послание выглядело на самом деле, вовсе без оптики главного героя. Та еще картина!
Если есть возможность прочитать на английском, то берите оригинал. В тексте много параллелей и зеркальных сцен, в том числе языковых и речевых, но в рваном переводе многое затерялось и не просматривается четко.
Стоит прочитать тем, кто хочет соотнести собственные ощущения и память с объективной реальностью.
«. взаимная любовь не обязательно приносит счастье. «
Вы можете считать меня ханжой, занудой, снобом или кем угодно, но я считаю, что Сьюзен испортила Полу жизнь. До конца книги меня не покидала мысль о том, как бы сложилась бы его судьба, не встреть он ее в то лето или если бы он смог вовремя прекратить эти отношения. В моем понимании их связь похожа на больной зуб. Он болит, ноет, мешает нормально жить, ты понимаешь, что надо решиться и вырвать его с корнем, но все почему-то медлишь и откладываешь свой визит к стоматологу. Но при этом ты прекрасно понимаешь, что долго так продолжаться не сможет и бесконечно увиливать у тебя не получится. Зато когда наконец-то отважишься и сделаешь это, испытываешь огромное облегчение и сам не понимаешь, почему так долго шел к этому.
Джулиан Барнс написал, что «. у большинства из нас есть наготове только одна история. Событий происходит бесчисленное множество, о них можно сложить сколько угодно историй. Но существенна одна-единственная; в конечном счете только ее и стоит рассказывать. Вот я теперь сижу и думаю, были ли в моей жизни такая история? Или ей только предстоит произойти? И захотела бы я поделиться ею с кем-то. Наверное, если бы я была на месте Пола именно об этой истории я бы умолчала.
Любовь творит зло
Что же могли мужчины как род сделать с ней, что она смотрит на такого представителя этого рода, как я, кого она и видит-то впервые, – а если бы и видела прежде, то второй раз уже и не взглянула бы, – с ненавистью, сквозь которую тому приходится проходить каждый раз, когда он возвращается с берега, неся связку дров, чтобы для нее же приготовить еду.