За что афиняне возненавидели сократа апология сократа

Краткое содержание Платон Апология Сократа

Главный герой считал, что после того, как он умрет, никто не будет содействовать развитию Афин, поэтому другие, соседние полисы начнут как-то воздействовать на город, но это будет не эффективно, потому что другие не интересуются городом по-настоящему. Конечно, были и другие мудрецы, но они только прославились своей невежественностью и глупостью.

Сократ в своих длинных речах раскрывает все пороки общества, он говорит, что людям насильно внушали то, чего не существует, поэтому они и лгут на суде. Некоторые же люди были обижены тем, что их самих когда-то оклеветали, таким образом, они вымещают свое недовольство на невинном человеке и мстят ему.

На суде собрались и другие люди, у которых нет своего мнения, они не знают о чем спор и кого судят, их дело примкнуть к большинству, что эти люди и делают. Для Сократа это дико и непростительно, о чем он и говорит в своей речи.

Платон ярко показывает, что начиная с древности, социальные и общественные проблемы существовали в мире и в обществе. Сократ не зря говорит длинные речи, он делает попытку направить людей на верный путь, пытается показать ценности, которые верны, обличить ложные, установившиеся в обществе.

Сократа жестоко оклеветали, но он ни на минуту не отказался от своих убеждений, а только следовал им до самого конца.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Платон. Все произведения

Апология Сократа. Картинка к рассказу

Сейчас читают

Повествование ведется от лица мужчины, живущего с женой и детьми в доме на два хозяина. Соседями супругов являются Нюшка (Анна Павловна) и ее отец – восьмидесятилетний дядя Павел.

В одном древнегреческом городе случилось большое несчастье — на него напала злая Колдунья, которую звали Медуза Горгона

За порцией табака слуга Сганарель и конюх Гусман обсуждали своих хозяев. По убеждениям слуги, хозяин дон Жуан не отличался постоянством в выборе женщин, меняя их едва ли не каждый месяц.

Источник

Апология Сократа

Платон. Собрание сочинений в 4 т. Т. 1 // Философское наследие, т. 112. Академия Наук СССР, Институт философии. М.: Мысль, 1990.
Перевод М. С. Соловьева (изд. 1903), заново сверен Шейнман-Топштейн.
Примечания А. А. Тахо-Годи. Преамбула А. Ф. Лосева.
Общая редакция А. Ф. Лосева, В. Ф. Асмуса, А. А. Тахо-Годи.
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

Греческий текст: Ed. C. Cron, H. Uhle. Lipsiae, Teubner, 1895.
От ред. сайта: пагинация по Стефану (Этьену) — на левом поле, нумерация глав по Беккеру (?) — в тексте; проставлены нами по тойбнеровскому изданию 1872 г.

По свиде­тель­ству визан­тий­ско­го лек­си­ко­на Суда, « фило­соф-сто­ик Теон из Антио­хии напи­сал апо­ло­гию Сокра­та » (см.: Sui­dae le­xi­con grae­ce et la­ti­ne / Rec. G. Bernhar­dy. Ha­lis et Brunsvi­gae, 1853. Θέων ). Ари­сто­тель в « Рито­ри­ке » (II 23, 13) упо­ми­на­ет Тео­дек­та, из Фасе­лиды в Ликии, ора­то­ра и тра­ги­че­ско­го поэта, уче­ни­ка Пла­то­на и Исо­кра­та, в каче­стве авто­ра одной из апо­ло­гий Сокра­та. Дио­ген Лаэр­ций сооб­ща­ет, что апо­ло­гию Сокра­та напи­сал так­же Демет­рий Фале­рей­ский (IV— III вв.), уче­ник Фео­ф­ра­с­та (см.: Дио­ген Лаэр­ций. О жиз­ни, уче­ни­ях и изре­че­ни­ях зна­ме­ни­тых фило­со­фов / Пер. Гас­па­ро­ва. М., 1986, X 15, 37, 57). Через 600 лет после это­го зна­ме­ни­тый ритор Либа­ний (IV в. н. э.) создал зано­во речь Сокра­та на суде, дошед­шую до нас сре­ди так назы­вае­мых декла­ма­ций это­го зна­ме­ни­то­го учи­те­ля крас­но­ре­чия (см.: Li­ba­nii Apo­lo­gia Soc­ra­tis / Ed. H. Rog­ge. Amster­dam, 1891, а так­же Li­ba­nii ope­ra / Ed. Forster. Vol. V. Dec­la­ma­tio­nes. Lip­siae, 1909).

Поме­щае­мый в насто­я­щем томе пере­вод « Апо­ло­гии Сокра­та » и « Кри­то­на » взят из изда­ния 1903 г. и зано­во све­рен Шей­н­ман-Топ­ш­тейн.

ПОСЛЕ ОБВИНИТЕЛЬНЫХ РЕЧЕЙ*

8. Под конец уж пошел я к ремес­лен­ни­кам. Про себя я знал, что я попро­сту ниче­го не знаю, d ну а уж про этих мне было извест­но, что я най­ду их знаю­щи­ми мно­го хоро­ше­го. И в этом я не ошиб­ся: в самом деле, они зна­ли то, чего я не знал, и этим были муд­рее меня. Но, о мужи афи­няне, мне пока­за­лось, что они гре­ши­ли тем же, чем и поэты: отто­го, что они хоро­шо вла­де­ли искус­ст­вом, каж­дый счи­тал себя самым муд­рым так­же и отно­си­тель­но про­че­го, само­го важ­но­го, e и эта ошиб­ка засло­ня­ла собою ту муд­рость, какая у них была; так что, воз­вра­ща­ясь к изре­че­нию, я спра­ши­вал сам себя, что бы я для себя пред­по­чел, оста­вать­ся ли мне так, как есть, не будучи ни муд­рым их муд­ро­стью, ни неве­же­ст­вен­ным их неве­же­ст­вом, или, как они, быть и тем и дру­гим. И я отве­чал само­му себе и ора­ку­лу, что для меня выгод­нее оста­вать­ся как есть.

10. c Кро­ме того, сле­дую­щие за мною по соб­ст­вен­но­му почи­ну моло­дые люди, у кото­рых все­го боль­ше досу­га, сыно­вья самых бога­тых граж­дан, рады быва­ют послу­шать, как я испы­ты­ваю людей, и часто под­ра­жа­ют мне сами, при­ни­ма­ясь пытать дру­гих; ну и я пола­гаю, что они нахо­дят мно­гое мно­же­ство таких, кото­рые дума­ют, что они что-то зна­ют, а на деле ниче­го не зна­ют или зна­ют одни пустя­ки. От это­го те, кого они испы­ты­ва­ют, сер­дят­ся не на самих себя, а на меня и гово­рят, что есть d какой-то Сократ, негод­ней­ший чело­век, кото­рый раз­вра­ща­ет моло­дых людей. А когда спро­сят их, что он дела­ет и чему он учит, то они не зна­ют, что ска­зать, но, чтобы скрыть свое затруд­не­ние, гово­рят то, что вооб­ще при­ня­то гово­рить обо всех люби­те­лях муд­ро­сти: он-де зани­ма­ет­ся тем, что в небе­сах и под зем­лею, богов не при­зна­ет, ложь выда­ет за исти­ну. А ска­зать прав­ду, думаю, им не очень-то хочет­ся, пото­му что тогда ока­за­лось бы, что они толь­ко дела­ют вид, буд­то что-то зна­ют, а на деле ниче­го не зна­ют. Ну а так как они, дума­ет­ся мне, често­лю­би­вы, могу­ще­ст­вен­ны e и мно­го­чис­лен­ны и гово­рят обо мне соглас­но и убеди­тель­но, то и пере­пол­ни­ли ваши уши, кле­ве­ща на меня издав­на и гром­ко. От это­го обру­ши­лись на меня и Мелет, и Анит, и Ликон: Мелет, него­дуя за поэтов, Анит — за ремес­лен­ни­ков, а Ликон — 24 за рито­ров. Так что я уди­вил­ся бы, как гово­рил вна­ча­ле, если бы ока­зал­ся спо­соб­ным опро­верг­нуть перед вами в столь малое вре­мя столь вели­кую кле­ве­ту. Вот вам, о мужи афи­няне, прав­да, как она есть, и гово­рю я вам без утай­ки, не умал­чи­вая ни о важ­ном, ни о пустя­ках. Хотя я, может быть, и знаю, что через это ста­нов­люсь нена­вист­ным, но это и слу­жит дока­за­тель­ст­вом, что я ска­зал прав­ду и что в этом-то и состо­ит кле­ве­та b на меня и тако­вы имен­но ее при­чи­ны. И когда бы вы ни ста­ли иссле­до­вать это дело, теперь или потом, все­гда вы най­де­те, что это так.

12. — Ну вот, Мелет, ска­жи-ка ты мне 24 : не прав­да ли, для тебя очень важ­но, d чтобы моло­дые люди были как мож­но луч­ше?

— В таком слу­чае ска­жи-ка ты вот этим людям, кто имен­но дела­ет их луч­ши­ми? Оче­вид­но, ты зна­ешь, коли забо­тишь­ся об этом. Раз­вра­ти­те­ля ты нашел, как гово­ришь: при­вел сюда меня и обви­ня­ешь; а назо­ви-ка теперь того, кто дела­ет их луч­ши­ми, напом­ни им, кто это. Вот видишь, Мелет, ты мол­чишь и не зна­ешь что ска­зать. И тебе не стыд­но? И это не кажет­ся тебе доста­точ­ным дока­за­тель­ст­вом, что тебе нет до это­го ника­ко­го дела? Одна­ко, доб­рей­ший, гово­ри же: кто дела­ет их луч­ши­ми?

— Да не об этом e я спра­ши­ваю, любез­ней­ший, а о том, кто эти люди, что преж­де все­го зна­ют их, эти зако­ны.

— А вот они, Сократ, — судьи.

— Что ты гово­ришь, Мелет! Вот эти самые люди спо­соб­ны вос­пи­ты­вать юно­шей и делать их луч­ши­ми?

— Все? Или одни спо­соб­ны, а дру­гие нет?

— Но в таком слу­чае, Мелет, не пор­тят ли юно­шей те, что участ­ву­ют в Народ­ном собра­нии? Или и те тоже, все до еди­но­го, дела­ют их луч­ши­ми?

— По-види­мо­му, кро­ме меня, все афи­няне дела­ют их доб­ры­ми и пре­крас­ны­ми, толь­ко я один пор­чу. Ты это хочешь ска­зать?

— Боль­шое же ты мне, одна­ко, при­пи­сы­ва­ешь несча­стье. Но ответь-ка мне: кажет­ся ли тебе, что так же быва­ет и отно­си­тель­но лоша­дей, что улуч­ша­ют b их все, а пор­тит кто-нибудь один? Или же совсем напро­тив, улуч­шать спо­со­бен кто-нибудь один или очень немно­гие, имен­но зна­то­ки вер­хо­вой езды, а когда уха­жи­ва­ют за лошадь­ми и поль­зу­ют­ся ими все, то пор­тят их? Не быва­ет ли, Мелет, точ­но так же не толь­ко отно­си­тель­но лоша­дей, но и отно­си­тель­но всех дру­гих живот­ных? Да уж само собою разу­ме­ет­ся, соглас­ны ли вы с Ани­том на это или не соглас­ны, пото­му что это было бы уди­ви­тель­ное сча­стье для юно­шей, если бы их пор­тил толь­ко один, осталь­ные же при­но­си­ли бы им поль­зу. c Впро­чем, Мелет, ты доста­точ­но пока­зал, что нико­гда не забо­тил­ся о юно­шах, и ясно обна­ру­жи­ва­ешь свое рав­но­ду­шие: тебе нет ника­ко­го дела до того само­го, из-за чего ты при­вел меня в суд.

13. А вот, Мелет, ска­жи нам еще, ради Зев­са: что при­ят­нее, жить ли с хоро­ши­ми граж­да­на­ми или с дур­ны­ми? Ну, друг, отве­чай! Я ведь не спра­ши­ваю ниче­го труд­но­го. Не при­чи­ня­ют ли дур­ные како­го-нибудь зла тем, кото­рые все­гда с ними в самых близ­ких отно­ше­ни­ях, а доб­рые — како­го-нибудь добра?

— Так най­дет­ся ли кто-нибудь, кто желал бы ско­рее полу­чать d от ближ­них вред, чем поль­зу? Отве­чай, доб­рей­ший, ведь и закон повеле­ва­ет отве­чать. Суще­ст­ву­ет ли кто-нибудь, кто желал бы полу­чать вред?

— Ну вот. А при­вел ты меня сюда как чело­ве­ка, кото­рый пор­тит и ухуд­ша­ет юно­шей наме­рен­но или нена­ме­рен­но?

— Кото­рый пор­тит наме­рен­но.

— Как же это так, Мелет? Ты, такой моло­дой, настоль­ко муд­рее меня, что тебе уже извест­но, что злые при­чи­ня­ют сво­им ближ­ним e какое-нибудь зло, а доб­рые — доб­ро, а я, такой ста­рый, до того неве­же­ст­вен, что не знаю даже, что если я кого-нибудь из близ­ких сде­лаю негод­ным, то дол­жен опа­сать­ся от него како­го-нибудь зла, и вот такое-то вели­кое зло я доб­ро­воль­но на себя навле­каю, как ты утвер­жда­ешь! В этом я тебе не пове­рю, Мелет, да и никто дру­гой, я думаю, не пове­рит. Но или я не пор­чу, или если пор­чу, то нена­ме­рен­но; 26 таким обра­зом, у тебя-то выхо­дит ложь в обо­их слу­ча­ях. Если же я пор­чу нена­ме­рен­но, то за такие неволь­ные про­ступ­ки не сле­ду­ет по зако­ну при­во­дить сюда, а сле­ду­ет, обра­тив­шись част­ным обра­зом, учить и настав­лять; пото­му, ясное дело, что, ура­зу­мев­ши, я пере­ста­ну делать то, что делаю нена­ме­рен­но. Ты же меня избе­гал и не хотел научить, а при­вел меня сюда, куда по зако­ну сле­ду­ет при­во­дить тех, кото­рые име­ют нуж­ду в нака­за­нии, а не в науче­нии.

— Вот имен­но это самое.

— Так ради них, Мелет, ради этих богов, о кото­рых теперь идет речь, ска­жи еще раз то же самое яснее и для меня, и для этих вот мужей. c Дело в том, что я не могу понять, что ты хочешь ска­зать: то ли, что неко­то­рых богов я учу при­зна­вать, а сле­до­ва­тель­но, и сам при­знаю богов, так что я не совсем без­бож­ник и не в этом мое пре­ступ­ле­ние, а толь­ко я учу при­зна­вать не тех богов, кото­рых при­зна­ет город, а дру­гих, и в этом-то ты меня и обви­ня­ешь, что я при­знаю дру­гих богов; или же ты утвер­жда­ешь, что я вооб­ще не при­знаю богов, и не толь­ко сам не при­знаю, но и дру­гих это­му научаю.

— Вот имен­но, я гово­рю, что ты вооб­ще не при­зна­ешь богов.

— Уди­ви­тель­ный ты чело­век, Мелет! Зачем ты это гово­ришь? Зна­чит, я не при­знаю бога­ми d ни Солн­це, ни Луну, как при­зна­ют про­чие люди?

— Пра­во же так, о мужи судьи, пото­му что он утвер­жда­ет, что Солн­це — камень, а Луна — зем­ля.

— То есть вот ничу­точ­ки!

— Это неве­ро­ят­но, Мелет, да, мне кажет­ся, ты и сам это­му не веришь. Что каса­ет­ся меня, о мужи афи­няне, то мне кажет­ся, что чело­век этот боль­шой наг­лец и озор­ник и что он подал на меня эту жало­бу про­сто по наг­ло­сти и озор­ству да еще по моло­до­сти лет. Похо­же, что 27 он при­ду­мал загад­ку и про­бу­ет: заме­тит ли Сократ, наш муд­рец, что я шучу и про­ти­во­ре­чу сам себе, или мне удаст­ся про­ве­сти и его, и про­чих слу­ша­те­лей? Пото­му что мне кажет­ся, что в сво­ем обви­не­нии он сам себе про­ти­во­ре­чит, все рав­но как если бы он ска­зал: Сократ нару­ша­ет закон тем, что не при­зна­ет богов, а при­зна­ет богов. Ведь это же шут­ка!

15. Ну вот посмот­ри­те, так ли он это гово­рит, как мне кажет­ся. Ты, почтен­ней­ший Мелет, отве­чай нам, а вы помни­те, о чем я вас про­сил вна­ча­ле, — b не шуметь, если я буду гово­рить по-сво­е­му. Есть ли, Мелет, на све­те такой чело­век, кото­рый дела бы люд­ские при­зна­вал, а людей не при­зна­вал? Ска­жи­те ему, о мужи, чтобы он отве­чал, а не шумел бы то и дело. Есть ли на све­те кто-нибудь, кто бы лоша­дей не при­зна­вал, а все лоша­ди­ное при­зна­вал бы? Или: флей­ти­стов бы не при­зна­вал, а игру на флей­те при­зна­вал бы? Не суще­ст­ву­ет тако­го, любез­ней­ший! Если ты не жела­ешь отве­чать, то я сам буду гово­рить тебе, а так­же вот и им. Ну а уж на сле­дую­щее ты дол­жен сам отве­тить: есть ли на све­те c кто-нибудь, кто бы зна­ме­ния боже­ст­вен­ные при­зна­вал, а гени­ев 29 бы не при­зна­вал?

— Нако­нец-то! Как это хоро­шо, что они тебя заста­ви­ли отве­тить! Итак, ты утвер­жда­ешь, что боже­ст­вен­ные зна­ме­ния я при­знаю и научаю дру­гих при­зна­вать — новые или ста­рые все рав­но, толь­ко уж самые-то боже­ст­вен­ные зна­ме­ния при­знаю, как ты гово­ришь, и ты под­твер­дил это клят­вою; а если я при­знаю боже­ст­вен­ные зна­ме­ния, то мне уже никак невоз­мож­но не при­зна­вать гени­ев. Раз­ве не так? Конеч­но, так. При­ни­маю, что ты согла­сен, если не отве­ча­ешь. d А не счи­та­ем ли мы гени­ев или бога­ми, или детьми богов? Да или нет?

— Итак, если гени­ев я при­знаю, как ты утвер­жда­ешь, а гении суть сво­его рода боги, то оно и выхо­дит так, как я ска­зал, что ты шутишь и пред­ла­га­ешь загад­ку, утвер­ждая, что я не при­знаю богов и в то же вре­мя что я при­знаю богов, пото­му что гени­ев-то я по край­ней мере при­знаю. А с дру­гой сто­ро­ны, если гении вро­де как побоч­ные дети богов, от нимф или каких-то еще существ, как это и при­ня­то думать, то какой же чело­век, при­зна­вая божьих детей, не будет при­зна­вать богов? Это было бы так же неле­по, как если бы кто-нибудь при­зна­вал, что суще­ст­ву­ют мулы — лоша­ди­ные и осли­ные дети, e а что суще­ст­ву­ют лоша­ди и ослы, не при­зна­вал бы. Нет, Мелет, не может быть, чтобы ты подал это обви­не­ние ина­че, как желая испы­тать нас, или же ты недо­уме­вал, в каком бы насто­я­щем пре­ступ­ле­нии обви­нить меня. А чтобы ты мог убедить кого-нибудь, у кого есть хоть немно­го ума, что один и тот же чело­век может и при­зна­вать и демо­ни­че­ское, и боже­ст­вен­ное и в то же вре­мя не при­зна­вать ни демо­нов, ни богов, 28 это нико­им обра­зом невоз­мож­но.

16. Впро­чем, о мужи афи­няне, что я неви­но­вен в том, в чем меня обви­ня­ет Мелет, это, мне кажет­ся, не тре­бу­ет даль­ней­ших дока­за­тельств, доволь­но будет и ска­зан­но­го. А что у мно­гих яви­лось про­тив меня силь­ное оже­сто­че­ние, о чем я и гово­рил вна­ча­ле, это, будь­те уве­ре­ны, истин­ная прав­да. И если что погу­бит меня, так имен­но это; не Мелет и не Анит, а кле­ве­та и недоб­ро­же­ла­тель­ство мно­гих — то, что погу­би­ло уже нема­ло чест­ных людей, думаю, что и еще погу­бит. Не думай­те, что дело на мне оста­но­вит­ся!

24. Не гово­ря уже о чести, мне кажет­ся, что это и непра­виль­но, о мужи, — про­сить судью c и избе­гать нака­за­ния прось­бою, вме­сто того чтобы разъ­яс­нять дело и убеж­дать. Ведь судья поса­жен не для того, чтобы мило­вать по про­из­во­лу, но для того, чтобы тво­рить суд; и при­ся­гал он не в том, что будет мило­вать кого захо­чет, но в том, что будет судить по зако­нам. А пото­му и нам не сле­ду­ет при­учать вас нару­шать при­ся­гу, и вам не сле­ду­ет к это­му при­учать­ся, а ина­че мы можем с вами оди­на­ко­во впасть в нече­стие. Так уж вы мне не гово­ри­те, о мужи афи­няне, буд­то я дол­жен про­де­лы­вать перед вами то, чего я и так не счи­таю ни хоро­шим, ни пра­виль­ным, d ни соглас­ным с волею богов, да еще про­де­лы­вать это теперь, когда вот он, Мелет, обви­ня­ет меня в нече­стии. Ибо оче­вид­но, что если бы я вас уго­ва­ри­вал и вынуж­дал бы сво­ею прось­бою нару­шить при­ся­гу, то научал бы вас думать, что богов не суще­ст­ву­ет, и, вме­сто того чтобы защи­щать­ся, попро­сту сам бы обви­нял себя в том, что не почи­таю богов. Но на деле оно совсем ина­че; почи­таю я их, о мужи афи­няне, боль­ше, чем кто-либо из моих обви­ни­те­лей, и пре­до­став­ляю вам и богу рас­судить меня так, как будет все­го луч­ше и для меня, и для вас.

ПОСЛЕ ОБВИНИТЕЛЬНОГО ПРИГОВОРА 42

ПОСЛЕ СМЕРТНОГО ПРИГОВОРА

33. Но и вам, о мужи судьи, не сле­ду­ет ожи­дать ниче­го дур­но­го от смер­ти, и уж если что при­ни­мать за вер­ное, так это то, что с чело­ве­ком хоро­шим d не быва­ет ниче­го дур­но­го ни при жиз­ни, ни после смер­ти и что боги не пере­ста­ют забо­тить­ся о его делах; тоже вот и моя судь­ба устро­и­лась не сама собою, напро­тив, для меня оче­вид­но, что мне луч­ше уж уме­реть и осво­бо­дить­ся от хло­пот. Вот поче­му и зна­ме­ние ни разу меня не удер­жа­ло, и я сам не очень-то пеняю на тех, кто при­го­во­рил меня к нака­за­нию, и на моих обви­ни­те­лей. Поло­жим, что они выно­си­ли при­го­вор и обви­ня­ли меня не по тако­му сооб­ра­же­нию, а думая мне повредить; e это в них заслу­жи­ва­ет пори­ца­ния. А все-таки я обра­ща­юсь к ним с такою малень­кою прось­бой: если, о мужи, вам будет казать­ся, что мои сыно­вья, сде­лав­шись взрос­лы­ми, боль­ше заботят­ся о день­гах или еще о чем-нибудь, чем о доб­ле­сти, ото­мсти­те им за это, пре­сле­дуя их тем же самым, чем и я вас пре­сле­до­вал; и если они будут мно­го о себе думать, будучи ничем, уко­ряй­те их так же, как и я вас уко­рял, за то, что они не заботят­ся о долж­ном и вооб­ра­жа­ют о себе невесть что, меж­ду тем как на самом деле ничтож­ны. И, делая это, вы нака­же­те 42 по спра­вед­ли­во­сти не толь­ко моих сыно­вей, но и меня само­го. Но вот уже вре­мя идти отсюда, мне — чтобы уме­реть, вам — чтобы жить, а кто из нас идет на луч­шее, это ни для кого не ясно, кро­ме бога.

Источник

[Преамбула к диалогу Платона «Апология Сократа»]

АПОЛОГИЯ СОКРАТА

ЛИЧНОСТЬ СОКРАТА; ЕГО СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИДЕИ

Сократ вме­сте с софи­ста­ми открыл новую эпо­ху исто­рии антич­ной фило­со­фии, обра­тив­шись от кос­мо­ло­гии и натур­фи­ло­со­фии к про­бле­ме с. 686 чело­ве­ка, и в част­но­сти к про­бле­ме разу­ма. В свое вре­мя это, несо­мнен­но, было чем-то вро­де фило­соф­ской рево­лю­ции. А вся­кая рево­лю­ция тре­бу­ет геро­ев и по необ­хо­ди­мо­сти долж­на идти на вели­кие жерт­вы. Таким геро­ем и такой жерт­вой как раз и ока­зал­ся Сократ. Его посто­ян­ное стрем­ле­ние ана­ли­зи­ро­вать тра­ди­ци­он­ные чело­ве­че­ские поня­тия, доби­вать­ся их ясно­сти, ста­рать­ся сохра­нить все луч­шее и сокру­шить все худ­шее в них есте­ствен­но вызы­ва­ло у мно­гих его совре­мен­ни­ков недо­уме­ние или боязнь, а неко­то­рые даже испы­ты­ва­ли ужас и испуг перед тако­го рода еще небы­ва­лым в Гре­ции кри­ти­циз­мом. Сокра­та ста­ли обви­нять в без­бо­жии, в раз­вра­ще­нии моло­де­жи, в под­ры­ве суще­ст­ву­ю­ще­го государ­ст­вен­но­го строя и даже во введе­нии каких-то новых божеств.

Та сила духа, с кото­рой Сократ про­во­дил свои идеи и выяв­лял ложь, при­кры­вае­мую бла­го­при­лич­ным поведе­ни­ем людей и их яко­бы бла­го­на­ме­рен­ны­ми суж­де­ни­я­ми, все­гда вызы­ва­ла у Пла­то­на неиз­мен­ный вос­торг, так что Сократ навсе­гда остал­ся для него живым сим­во­лом самой фило­со­фии. Образ это­го вели­ко­го мыс­ли­те­ля и рису­ет нам Пла­тон в « Апо­ло­гии » и « Кри­тоне » *.

« Апо­ло­гия Сокра­та » — един­ст­вен­ное про­из­веде­ние Пла­то­на, напи­сан­ное не в диа­ло­ги­че­ской фор­ме. Пла­тон вкла­ды­ва­ет в уста Сокра­та боль­шую речь, кото­рая в свою оче­редь состо­ит, как пока­жет ана­лиз, из трех отдель­ных речей. Про­из­ведем этот ана­лиз.

КОМПОЗИЦИЯ РЕЧИ

I. Речь Сокра­та после обви­не­ния, пред­ше­ст­ву­ю­ще­го при­го­во­ру (17a— 35d)

1. Вступ­ле­ние. Про­тив Сокра­та обви­ни­те­ли гово­ри­ли крас­но­ре­чи­во, но оши­боч­но и кле­вет­ни­че­ски; он же будет гово­рить попро­сту и без вся­ких при­крас, но толь­ко одну прав­ду, так, как он ее гово­рил все­гда и рань­ше в сво­их спо­рах с раз­ны­ми про­тив­ни­ка­ми (17a— 18a).

2. Два рода обви­ни­те­лей. Преж­ние обви­ни­те­ли более страш­ны, пото­му что они неиз­вест­ны и обви­не­ния их слиш­ком глу­бо­кие, хотя и кле­вет­ни­че­ские. Тепе­реш­ние же обви­ни­те­ли — Анит, Мелет и Дикон — менее страш­ны и более огра­ни­чен­ны (18a— 18e).

3. Кри­ти­ка преж­них обви­ни­те­лей. Кле­ве­та — утвер­жде­ние, буд­то Сократ зани­мал­ся тем, что ́ нахо­дит­ся под зем­лей, и тем, что ́ на небе, т. е. натур­фи­ло­со­фи­ей или аст­ро­но­ми­ей, хотя в самой нау­ке Сократ не нахо­дит ниче­го пло­хо­го. Кле­ве­та и обви­не­ние в том, буд­то он счи­та­ет себя обла­да­те­лем какой-то осо­бой муд­ро­сти, ибо хотя дель­фий­ский бог и объ­явил Сокра­та муд­рей­шим из людей, но эта его муд­рость, как он сам убедил­ся, рас­спра­ши­вая людей, при­зна­вае­мых муд­ры­ми, заклю­ча­ет­ся толь­ко в том, что он при­зна­ет отсут­ст­вие у себя какой бы то ни было муд­ро­сти. За это и озло­би­лись на него все, кого счи­та­ют муд­рым и кто сам себя счи­та­ет тако­вым (19a— 24a).

4. Кри­ти­ка новых обви­ни­те­лей. а) Невоз­мож­но дока­зать, что Сократ раз­вра­щал юно­ше­ство, ибо ина­че вышло бы, что раз­вра­щал толь­ко он, а, напри­мер, зако­ны, суд, или судьи, а так­же Народ­ное собра­ние или сам обви­ни­тель его, Мелет, нико­го нико­гда не раз­вра­ща­ли. Кро­ме того, если Сократ кого-нибудь и раз­вра­щал, то еще надо дока­зать, что это раз­вра­ще­ние было наме­рен­ным; а неволь­ное раз­вра­ще­ние не под­ле­жит суду и мог­ло бы быть пре­кра­ще­но при помо­щи част­ных уве­ща­ний (24b— 26a). б) Невоз­мож­но дока­зать, что Сократ вво­дил новые боже­ства, ибо Мелет одно­вре­мен­но обви­нял его и в без­бо­жии. Если Сократ вво­дил новые боже­ства, то он во вся­ком слу­чае не без­бож­ник (26b— 28a).

5. Общая харак­те­ри­сти­ка, кото­рую Сократ дает само­му себе. а) Сократ не боит­ся смер­ти, но боит­ся лишь мало­ду­шия и позо­ра. с. 687 б) Отсут­ст­вие бояз­ни смер­ти есть толь­ко резуль­тат убеж­де­ния в том, что Сократ ниче­го не зна­ет, в част­но­сти, об Аиде и сам счи­та­ет себя незнаю­щим. в) Если бы даже его и отпу­сти­ли при усло­вии, что он не станет зани­мать­ся фило­со­фи­ей, то он все рав­но про­дол­жал бы зани­мать­ся ею, пока его не оста­ви­ло бы дыха­ние жиз­ни. г) Убий­ство Сокра­та будет страш­но не для него само­го, но для его убийц, пото­му что после смер­ти Сокра­та они едва ли най­дут тако­го чело­ве­ка, кото­рый бы посто­ян­но застав­лял их стре­мить­ся к истине. д) Ради вос­пи­та­ния сво­их сограж­дан в истине и доб­ро­де­те­ли Сократ забро­сил все свои домаш­ние дела; в то же вре­мя он за это вос­пи­та­ние ни от кого не полу­чал денег, поче­му и оста­вал­ся все­гда бед­ным. е) Внут­рен­ний голос все­гда пре­пят­ст­во­вал Сокра­ту при­ни­мать уча­стие в обще­ст­вен­ных делах, что и сам Сократ счи­та­ет вполне пра­виль­ным, ибо, по его мне­нию, спра­вед­ли­во­му и чест­но­му чело­ве­ку нель­зя ужить­ся с той бес­ко­неч­ной неспра­вед­ли­во­стью, кото­рой пол­ны обще­ст­вен­ные дела. ж) Сократ нико­гда нико­го ниче­му не учил, он лишь не пре­пят­ст­во­вал ни дру­гим в том, чтобы они зада­ва­ли ему вопро­сы, ни себе само­му — в том, чтобы зада­вать такие же вопро­сы дру­гим или отве­чать на них. Это пору­че­но Сокра­ту богом. И нель­зя при­ве­сти ни одно­го свиде­те­ля, кото­рый бы утвер­ждал, что в вопро­сах и отве­тах Сокра­та было что-нибудь дур­ное или раз­вра­щаю­щее, в то вре­мя как свиде­те­лей, даю­щих пока­за­ния про­ти­во­по­лож­но­го рода, мож­но было бы при­ве­сти сколь­ко угод­но. з) Сократ счи­та­ет недо­стой­ным себя и судей, да и вооб­ще без­бож­ным делом ста­рать­ся раз­жа­ло­бить суд, при­во­дя с собою детей или род­ст­вен­ни­ков и при­бе­гая к прось­бам о поми­ло­ва­нии (28b— 35d).

II. Речь Сокра­та после обще­го обви­не­ния (35e— 38b)

1. Сократ гово­рит о себе самом. Сократ удив­лен, что выдви­ну­тое про­тив него обви­не­ние под­дер­жа­но столь незна­чи­тель­ным боль­шин­ст­вом голо­сов.

2. Сам Сократ за то, что он совер­шил, назна­чил бы себе дру­гое, а имен­но бес­плат­ное пита­ние в При­та­нее.

3. С точ­ки зре­ния Сокра­та, его нака­за­ние не может состо­ять ни в тюрем­ном заклю­че­нии (ибо он не хочет быть чьим-либо рабом), ни в изгна­нии (ибо он не хочет быть в жал­ком и гони­мом состо­я­нии), ни в нало­же­нии штра­фа (ибо у него нет ника­ких денег), ни в отда­че его на пору­ки состо­я­тель­ным уче­ни­кам, кото­рые внес­ли бы за него залог (ибо он в силу веле­ния бога и ради чело­ве­че­ской поль­зы все рав­но нико­гда не пре­кра­тит сво­их иссле­до­ва­ний доб­ро­де­те­ли и настав­ле­ния в ней всех людей).

4. Это­го нико­гда не пой­мут его обви­ни­те­ли и судьи, ибо они ни в чем не верят ему.

III. Речь Сокра­та после смерт­но­го при­го­во­ра (38c— 42a)

1. Те, кто голо­со­вал за смерт­ную казнь Сокра­та, при­чи­ни­ли зло не ему, пото­му что он, как ста­рый чело­век, и без того ско­ро дол­жен был бы уме­реть, но себе самим, пото­му что их все будут обви­нять, а Сокра­та будут счи­тать муд­ре­цом.

2. Пусть не дума­ют, что у Сокра­та не хва­ти­ло слов для защи­ты: у него не хва­ти­ло бес­стыд­ства и дер­зо­сти для уни­же­ния перед не с. 688 пони­маю­щи­ми его судья­ми. От смер­ти лег­ко уйти и на войне, и на суде, если толь­ко уни­зить­ся до пол­но­го мораль­но­го паде­ния. Но Сократ себе это­го не поз­во­лит.

3. Осудив­шие Сокра­та очень быст­ро будут отмще­ны теми обли­чи­те­ля­ми, кото­рых он же сам и сдер­жи­вал рань­ше.

4. Обра­ща­ясь к тем из голо­со­вав­ших, кто хотел его оправ­дать, Сократ гово­рит, что внут­рен­ний голос, все­гда оста­нав­ли­ваю­щий его перед совер­ше­ни­ем про­ступ­ков, на этот раз все вре­мя мол­чал и не тре­бо­вал при­ни­мать каких-либо мер для избе­жа­ния смер­ти, кото­рая в дан­ном слу­чае есть бла­го.

6. Что же каса­ет­ся обви­ни­те­лей, то Сократ про­сит их нака­зы­вать его детей (если они будут иметь слиш­ком высо­кое мне­ние о себе и отли­чать­ся коры­сто­лю­би­ем), при­ни­мая такие же меры, какие сам Сократ при­ни­мал в отно­ше­нии сво­их обви­ни­те­лей, т. е. меры убеж­де­ния.

КРИТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГУ

Тут важ­но дру­гое. Важ­но то озлоб­ле­ние, кото­рое вызы­вал в сво­их некри­ти­че­ски мыс­ля­щих сограж­да­нах этот посто­ян­ный кри­тик и раз­об­ла­чи­тель, — озлоб­ле­ние, в силу кото­ро­го тогдаш­ние кон­сер­ва­то­ры пред­по­чли разде­лать­ся с ним физи­че­ски, а не отве­чать на его кри­ти­ку, при­во­дя какие-нибудь разум­ные дово­ды.

Одна­ко в насто­я­щее вре­мя под­лин­ность « Апо­ло­гии » едва ли кем-нибудь серь­ез­но отри­ца­ет­ся. Само­уве­рен­ный же тон Сокра­та в этом сочи­не­нии Пла­то­на вполне объ­яс­ним офи­ци­аль­ной обста­нов­кой суда, где ему при­шлось волей-нево­лей защи­щать­ся. В такой обста­нов­ке Сокра­ту нико­гда не при­хо­ди­лось высту­пать, поче­му для него и ока­за­лось необ­хо­ди­мым сме­нить свое обыч­ное доб­ро­ду­шие и бла­го­же­ла­тель­ность на более твер­дый и само­уве­рен­ный тон.

Так, у Сокра­та одним из основ­ных аргу­мен­тов про­тив како­го-либо утвер­жде­ния часто высту­па­ет здесь толь­ко отри­ца­ние это­го послед­не­го. Обви­ни­те­ли Сокра­та утвер­жда­ли, что он зани­ма­ет­ся натур­фи­ло­со­фи­ей. Сократ же гово­рит, что он ею не зани­мал­ся. Это едва ли мож­но счи­тать логи­че­ским аргу­мен­том, посколь­ку про­стое отри­ца­ние фак­та еще не есть дока­за­тель­ство его отсут­ст­вия. Тол­ко­ва­ние сво­ей муд­ро­сти как зна­ния само­го фак­та отсут­ст­вия вся­ко­го зна­ния тоже носит в « Апо­ло­гии » ско­рее кон­ста­ти­ру­ю­щий, чем аргу­мен­ти­ру­ю­щий, харак­тер. В ответ на обви­не­ние в раз­вра­ще­нии моло­де­жи пла­то­нов­ский Сократ доволь­но бес­по­мощ­но гово­рит сво­им обви­ни­те­лям: а сами вы нико­го не раз­вра­ща­ли? Это, конеч­но, тоже не логи­че­ская аргу­мен­та­ция, а ско­рее чисто жиз­нен­ная реак­ция.

Отве­чая на обви­не­ние в без­бо­жии, пла­то­нов­ский Сократ тоже рас­суж­да­ет весь­ма фор­маль­но: если я без­бож­ник, зна­чит, я не вво­дил новые боже­ства; а если я вво­дил новые боже­ства, зна­чит, я не без­бож­ник. Такое умо­за­клю­че­ние пра­виль­но толь­ко фор­маль­но. По суще­ству же древ­ние натур­фи­ло­со­фы, объ­яс­няв­шие миро­зда­ние не мифо­ло­ги­че­ски, но посред­ст­вом мате­ри­аль­ных сти­хий, несо­мнен­но, были без­бож­ни­ка­ми с тра­ди­ци­он­но-мифо­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния, хотя их мате­ри­аль­ные сти­хии наде­ля­лись вся­ки­ми атри­бу­та­ми все­мо­гу­ще­ства, везде­су­щия, веч­но­сти и даже оду­шев­лен­но­сти. Если бы, напри­мер, Сократ дей­ст­ви­тель­но при­зна­вал боже­ства­ми обла­ка (как мы чита­ем в извест­ной комедии Ари­сто­фа­на « Обла­ка » ), то это, конеч­но, с тра­ди­ци­он­но-мифо­ло­ги­че­ской точ­ки зре­ния было бы самым насто­я­щим без­бо­жи­ем. Пла­то­нов­ский Сократ, одна­ко, не вхо­дит в суще­ство вопро­са, а огра­ни­чи­ва­ет­ся ука­за­ни­ем на логи­че­скую несов­ме­сти­мость веры и неве­рия вооб­ще.

Далее Сократ утвер­жда­ет, что он нико­гда не зани­мал­ся обще­ст­вен­ны­ми дела­ми. Но тут же в пол­ном про­ти­во­ре­чии с самим собой он неод­но­крат­но настой­чи­во утвер­жда­ет, что все­гда борол­ся и будет бороть­ся с неспра­вед­ли­во­стью, высту­пая в защи­ту спра­вед­ли­во­сти, а зна­чит, его фило­со­фия ока­зы­ва­ет­ся вовсе не невин­ны­ми вопро­са­ми и отве­та­ми, но, как гово­рит сам Сократ, борь­бой за обще­ст­вен­ное бла­го и за устои государ­ства.

Все это, рав­но как и про­яв­ля­ю­щи­е­ся в дру­гих слу­ча­ях логи­че­ская непо­сле­до­ва­тель­ность, неяс­ность и недо­го­во­рен­ность, конеч­но, нисколь­ко не сни­жа­ет обра­за вели­ча­во­го и самоот­вер­жен­но­го слу­жи­те­ля исти­ны — Сокра­та, каким он был фак­ти­че­ски и каким хотел обри­со­вать его Пла­тон. Жиз­нен­ная мощь тако­го обра­за лома­ет чисто логи­че­скую аргу­мен­та­цию и полу­ча­ет огром­ное фило­соф­ское и мораль­ное зна­че­ние для вся­ко­го непредубеж­ден­но­го иссле­до­ва­те­ля антич­ной фило­со­фии.

Источник