За что батька махно расстрелял начальника станции

18.04.202230.04.2022 admin 0 Comments

Против банд Махно и Григорьева

Зимним утром 1919 года ко мне в вагон (штаб Украинского фронта в то время размещался в вагонах) вошел человек выше среднего роста, лет тридцати пяти, одетый в темно-синюю поддевку, в валенках. Бросились в глаза синие очки и длинные волосы. Он отрекомендовался:

— Гусев, начальник штаба отряда Махно. Мне указали на ваш вагон. С кем я разговариваю?

— Начальник контрразведки фронта Фомин, — в свою очередь представился я.

Часа два мы с Кушнаревым слушали Гусева, который подробно рассказывал о Махно, о зарождении махновщины на Украине, о том, что собой представляет отряд в настоящее время, какую цель он преследует и с кем ведет борьбу. Конечно, Махно и махновцы подавались в самом привлекательном свете и расписывались как «борцы за дело народа».

Кушнарев, усмехаясь, многозначительно посматривал на меня, но не стал перебивать. Мы-то знали, что за птица Махно!

На специальном заседании реввоенсовета Украинского фронта под председательством Антонова-Овсеенко обсуждалось предложение Махно. Мнения разделились. Одни высказывались за то, чтобы отряд Махно расформировать и влить небольшими группами в подразделения частей Красной Армии. Другие предлагали переформировать отряды Махно в бригаду Красной Армии, а его оставить командиром, но направить туда политинспекцию, которой поручить всесторонне обследовать бригаду и выяснить, что требуется для того, чтобы бригада была боеспособной.

Это предложение и было принято. Новообразованная бригада вошла в состав Заднепровской дивизии, которой командовал П. Е. Дыбенко. Спустя некоторое время военным комиссаром бригады назначили стойкого большевика бывшего председателя военно-революционного трибунала Виллера. Вместе с ним была направлена в бригаду группа политработников.

23 января бригада Махно заняла Александровск, а затем Волноваху, Мариуполь и другие города. Однако сам Махно по-прежнему выжидал, надеясь, что Советская власть падет в схватке с иностранными интервентами и их наймитами — белогвардейскими генералами и офицерами. Ярый анархист, он только на словах признавал Советскую власть, а на деле люто ненавидел ее и при первом удобном случае готов был изменить.

10 апреля 1919 года Екатеринославский городской комитет партии сообщил в реввоенсовет фронта:

«Махновцы ведут переговоры с Григорьевым об одновременном выступлении против Советов. Нами задержан сегодня делегат Махно к Григорьеву. Просим принять срочные меры к ликвидации махновцев, так как сейчас в районе расположения Махно нет никакой возможности работать коммунистам, которых подпольно убивают, в дальнейшем могут возникнуть волнения».

Вскоре махновцы объявились в тылу нашей армии и стали орудовать как большая организованная банда. Они жестоко издевались над мирным населением, грабили и убивали крестьян, жгли села, беспощадно уничтожали всех сочувствовавших Советской власти. Это продолжалось вплоть до осени 1921 года.

Спешно вызванная группа особого отдела ВЧК Южного фронта совместно с буденновцами восстановила порядок. Многие махновцы тогда были порубаны клинками конноармейцев, остальные разбежались.

После Февральской революции атаман Григорьев служил в контрреволюционных войсках Центральной рады, а потом и в петлюровских войсках. В конце января 1919 года Григорьев установил со станции Раздельная первую связь с нами, а в начале февраля мы получили из Вознесенска уже официальное донесение о том, что Григорьев со своими частями перешел на нашу сторону.

В этих частях было немало кулаков, буржуазных националистов и просто деклассированных элементов. Очень скоро особый отдел ВЧК стал получать сведения, что атаман Григорьев и его приближенные крайне недоброжелательно относятся к коммунистам и чекистам. Решено было взять штаб Григорьева под особое наблюдение и прикрепить туда специального сотрудника. Многое в деятельности Григорьева было еще неясно, но авантюристическая сущность его устремлений уже стала очевидной. А это могло привести к печальным последствиям.

Хотя о приезде Скачко Григорьев был предупрежден, ни самого Григорьева, ни его начальника штаба Тютюника на месте не оказалось. Оба накануне уехали на фронт. В григорьевском штабе Скачко увидел лишь группу бойцов, около двухсот человек, лежавших вповалку около цистерны со спиртом. На станции железной дороги стояло около 500 груженых вагонов со всяким добром: спиртом, бензином, сахаром, сукном и прочим. Григорьев не захотел отправлять их в тыл, оставил при себе.

Неделей позже командующий фронтом Антонов-Овсеенко тоже решил поехать в Александрию. Но Григорьев и на этот раз избежал неприятной для него встречи и вместе с Тютюником уехал.

25 марта он извещает, что окружает Одессу и скоро возьмет ее. Всех товарищей-партизан он приглашает приехать к нему на торжество по случаю взятия города. И действительно, вскоре части под его командованием заняли город.

6 апреля Григорьев дает телеграммы: «Харьков — Антонову-Овсеенко, Александрия — штаб — Дыбенко, Гуляй-Поле — батьке Махно, командирам полков, Николаев — председателю Совета Соколову. Исключительными усилиями, лишениями и жертвами командуемых мною революционных войск банды хищников трижды разбиты наголову, вытолкнуты с позором в море, вместе с попами и двумястами благороднейших девиц из института. Одесса взята штурмом… В Одессе захвачено нами мануфактуры на миллиард рублей, и этим мы спасли Украину от мануфактурной и галантерейной хворобы… Атаман Григорьев».

После этого Григорьев уже почувствовал себя совсем героем. Между прочим, и командование решило отметить Григорьева. 13 апреля 1919 года за боевые отличия он назначается по предложению командующего 3-й армии Худякова командиром дивизии. 18 апреля Григорьеву и его войскам разрешено отправиться на отдых в Александрию. Он забирает с собой вагоны с продуктами, мануфактурой, галантереей и другими трофеями.

Поведение Григорьева с первого дня прибытия в Александрию стало откровенно разнузданным. Пьянки, гульба не прекращались. Одновременно Григорьев стал подкупать мелкобуржуазную часть населения. Вот когда пригодились вагоны с мануфактурой! Григорьев бесплатно раздает товары крестьянам и горожанам, стараясь вызвать сочувствие и обеспечить себе поддержку. Обнаглев, он выбрасывает лозунг: «Долой ЧК!», устраивает погромы транспортных и уездных чрезвычайных комиссий.

К тому времени мы получили сведения о том, что Петлюра желает примирения с Григорьевым и послал к нему специального уполномоченного, чтобы склонить вновь выступить против Советской власти.

Командование фронтом решило направить в дивизию Григорьева несколько десятков партийных работников. Им удалось отдельные части вывести из-под влияния Григорьева, а два полка перебросить — один в Крым, другой в Одессу.

Особый отдел ВЧК ставил перед командованием вопрос о разоружении частей Григорьева, но тогда этого осуществить не удалось.

Командующий фронтом Антонов-Овсеенко еще раз поехал к Григорьеву в Александрию и убедился, что население в этом районе настроено недоброжелательно по отношению к Советской власти. Сам Григорьев, в сущности, всегда был враждебен большевикам, но первое время, почувствовав силу Красной Армии, вынужден был идти на уступки. Главными вдохновителями его на измену Советской власти был начальник штаба Тютюник и партия левых эсеров Украины, которая цепко держала его в своих руках. Она поддерживала с ним связь и тогда, когда Григорьев перешел на сторону Красной Армии.

Нужны были срочные и решительные меры к уничтожению банд.

А Григорьев тем временем не дремал. В мае 1919 года его банды вторично занимают Елизаветград и ряд других населенных пунктов. Бандиты устраивают погромы еврейского населения, казнят коммунистов и советских работников. Григорьевцы стали полновластными хозяевами города и окрестностей. Партийная организация города ушла в подполье.

Как только это стало известно, я получил приказ немедленно выехать вместе с отрядом особого назначения для ликвидации банды Григорьева и восстановления Советской власти в Елизаветграде. Мне было предоставлено право действовать по своему усмотрению, лишь бы как можно скорее уничтожить банду. Командиром отряда был назначен чекист матрос Васильев. Получив вагоны, мы быстро сформировали эшелон, погрузили конницу, пехоту, грузовые автомашины, а также боеприпасы — патроны, гранаты, пулеметные ленты. Из сотрудников особого отдела ВЧК я взял с собой самых опытных, боевых людей. До Елизаветграда доехали благополучно. Не успели выгрузиться на станции, а в городе уже разнеслась весть о нашем прибытии. И вот во всех церквах Елизаветграда ударили в колокола. Этим население выражало свою радость по случаю прибытия советских войск. Для жителей города это означало, что бандитским бесчинствам наступил конец.

Вместе с командиром отряда Васильевым, возглавив конную группу, мы произвели разведку. Бандитов в городе не было. Оказывается, когда мы ехали из Одессы, на станции Помошная нашлись люди, сочувствующие атаману Григорьеву. Они по телефону сообщили ему, что в Елизаветград идет эшелон с чекистскими войсками. Григорьев вывел свою банду в лес.

По всему городу мы пустили конные разъезды, а основные силы двинули на окраину.

Ужасная картина предстала перед нами в городе. На мостовых и тротуарах лежали трупы. Население частично бежало, многие попрятались на чердаках и в подвалах.

Первая схватка с бандитами произошла в тот же день за городом. Силы противника намного превосходили наши. Но недаром ядро нашего отряда составляли коммунисты и комсомольцы. Все бойцы были народ обстрелянный, не раз участвовали в боях. Большинство из них, как и сам командир Васильев, были моряки Черноморского флота.

После четырехдневных боев банда Григорьева, орудовавшая в Елизаветграде, была разгромлена. Вместе с секретарем Елизаветградского уездного комитета партии товарищем Ткачевым мы пошли к рабочим Сельмашзавода, предложили им организовать рабочую дружину и принять город под свою охрану. Но убедить людей было нелегко. Рабочие были напуганы бандой Григорьева. Некоторые из них заявляли: «Пока красные войска в городе, нам некого бояться и никакой дружины не понадобится. А уйдете вы, Григорьев опять объявится и расправится с нами».

В конце концов нам все же удалось убедить рабочих организовать охрану города. За два дня в дружину записалось более двухсот человек. Мы вооружили их винтовками, отобранными у григорьевцев, снабдили патронами.

Секретарь укома товарищ Ткачев собрал общегородское партийное собрание, на которое пригласил меня, командира отряда Васильева. Много теплых слов сказали коммунисты по адресу чекистов, командиров и бойцов отряда. Ткачев от имени всей городской партийной организации поблагодарил нас и пожелал дальнейших успехов.

Через неделю наш отряд покинул Елизаветград и вернулся в Одессу.

Реввоенсовет 3-й Украинской армии объявил благодарность всему личному составу отряда за успешную ликвидацию банды Григорьева в Елизаветграде.

Однако с Григорьевым еще не было покончено. На Херсонщине у него были значительные силы, в частности в Знаменке, Користовке, Александрии и Пятихатке. В скором времени он вновь собрал отряд, насчитывавший несколько тысяч человек. Это были люди главным образом из местного кулачества.

Херсонщина опять стала местом разгула банд. Здесь систематически устраивались железнодорожные диверсии: выбивали из шпал костыли, разводили рельсы. Поезда летели под откос.

Под ударами Красной Армии Махно быстро отступает. Котовцы и буденновцы нигде не дают ему задержаться. Надежды Махно собраться с силами и связаться с другими бандами полностью проваливаются. Местное население не только не оказывает ему поддержки, но само активно участвует в истреблении бандитов. Банда была уничтожена полностью.

Сам Махно 28 августа 1921 года с небольшой шайкой своих приспешников перешел Днестр, чтобы найти убежище в буржуазной Румынии. Правительства Российской Федерации и Украины обратились к румынскому правительству с официальной нотой, в которой требовали выдать Махно и его сообщников, как уголовных преступников, совершивших тягчайшие преступления на русской и украинской земле. Однако на эту ноту буржуазно-помещичье правительство Румынии ответило, что Махно нет на территории Румынии. Между тем в румынской газете «Универсул» от 2 сентября 1921 года сообщалось: «Контрреволюционные банды гетмана Махно, будучи полностью разгромленными советскими войсками, перешли Днестр около Вадуллуй-Водэ…»

В конце осени 1921 года меня направили для работы на границе в город Проскуров. Всеукраинская чрезвычайная комиссия во избежание каких-либо «неожиданностей» поручила пограничникам внимательно следить за «движением» и действиями Махно за кордоном. Это было не так уж трудно: зарубежные газеты, а также перебежчики довольно подробно сообщали о поведении Махно.

В буржуазно-помещичьей Румынии Махно встретил хороший прием, он пользовался всеми почестями, полагающимися «мученику цивилизации и прогресса», как его называла антисоветская пресса.

Надо сказать, что румынский пролетариат с гневом осудил поведение своего правительства. Румынская газета «Сочиализмул» (орган компартии) писала 27 марта 1922 года: «Мы хотим мира с Россией! Прекратить контрреволюционные происки на нашей земле! Требуем высылки всех лиц, которые подготавливают в Румынии и с ее помощью уничтожение первого в мире пролетарского государства».

Вскоре стало известно, что вместе с женою и двадцатью сопровождавшими его приближенными людьми Махно решил пробраться на нашу территорию через Польшу. Хорошо вооруженный, он пустился в путь. Верный своей старой привычке, в селе Жилава (Ильфовского уезда) он ограбил группу крестьян, забрав у них лошадей, повозки и продукты. Войдя во вкус, он в селе Писэу снова ограбил группу крестьян. Жандармам, направившимся по его следам, удалось 6 апреля 1922 года поймать Махно вместе с шестью сообщниками. Впоследствии были пойманы и остальные. На допросе в жандармском отделении Махно признался в совершенном им грабеже. После этого его с шайкой отправили в Бухарест.

Через несколько дней румынское правительство выслало Махно и сопровождавших его людей в Польшу. Но «батько» везде оставался верным своим бандитским обычаям. Время от времени он совершает грабительские налеты на польских крестьян. Правительство Польши и хотело бы сквозь пальцы смотреть на эти махновские «проказы», да уж слишком распоясался «батько». Его арестовывают и сажают в тюрьму, где он находился до 4 января 1924 года. По распоряжению министра внутренних дел Польши Махно освобождают и направляют на жительство в один из городов Познанского воеводства под надзор местной полиции. Приближенных Махно — атамана Хмару, адъютанта Домашенко и других — направили на жительство в другие города. За ними также учреждается полицейский надзор. Но правильно гласит народная мудрость: горбатого могила исправит. Махно, по-видимому, уже не мог жить без грабежей и насилий. Он ухитряется связаться с сообщниками и снова принимается за старое. Затем, опасаясь ответственности за свои черные дела, он бежит из Польши в Париж. После этого следы Махно теряются надолго. Его имя вынырнуло лишь спустя 10 лет. Газеты сообщили, что 25 июля 1934 года Махно был убит в Париже.

За батькой в пекло

Автор: Илья Носырев

Он первым взял на вооружение воспетую в советских песнях тачанку. Был четвёртым по счёту кавалером ордена Красного Знамени. Его приёмы партизанской войны оказались настолько гениальны, что их изучали в советских военных академиях. Но в учебники истории он попал как бандит, отморозок, враг народа. Кем же он был на самом деле, Нестор Махно?

Революция, прокатившись по России и схлынув, оставила на берегу бюсты небожителей – непогрешимого Ленина, которого большевики почитали среди сонма грешных преемников, Николая II, которого со временем даже церковь причислила к лику святых, и менее уважаемых божков вроде Деникина и Колчака, у которых до сих пор есть небольшие секты поклонников.

Нестор Махно

От официальной большевистской пропаганды ему досталось как мало кому – его изображали беспринципным головорезом, окружённым бандой алкоголиков с гранатами. Убеждённому интернационалисту, ему приписали авторство лозунга «Бей жидов – спасай Россию!». Но ещё поколение наших бабушек и дедушек – людей, родившихся в 1910-е годы и раньше, – хорошо помнило, что этот долговолосый человек с пьяным от жестокости взором громил деникинские войска под Мариуполем и помогал красным брать Крым.

Старики с восторгом рассказывали полуанекдотические истории, как ловко Махно грабил помещиков, отбирал заводы у капиталистов – и лишь потом «перекинулся»: пошёл против большевиков, с которыми не мог ужиться. И даже в сталинском фильме «Александр Пархоменко», где Махно изображён кровожадным иродом, наяривающим на гармошке «Любо, братцы, любо», его персонаж умудряется пронести через все идеологические фильтры легко считываемое зрителем одиночество авантюриста и одарённого полководца.

Робин Гуд из Гуляйполя

Наш персонаж имел самое что ни на есть пролетарское происхождение. Его отец, житель запорожского села Гуляйполе, всю жизнь проработал конюхом у местного заводчика-богатея Кернера. Когда у него родился пятый сын, он не понёс младенца к священнику крестить, а сделал это только через год, утаив настоящий возраст – позже в армию призовут.

Впрочем, младшему брату приходилось легче, чем старшим, – пока они работали на чугунолитейном заводе, принадлежавшем всё тому же Кернеру, Нестор зимой прогуливал школу, бегая на коньках по льду местной речки, а летом нанимался к богатым хуторянам пасти овец и телят. А ещё играл в школьном самодеятельном театре – уже тогда чувствовал тягу к публичным выступлениям.

В пятнадцать лет лафа кончилась – подросший мальчуган должен был вслед за братьями поступить учеником столяра на завод. Жизнь стала безрадостной – работа с утра до вечера, копеечное жалованье да осьмушка хлеба в неделю. Тяготы, которыми была наполнена жизнь рабочего класса, он изучал не по книгам, а на своей шкуре: пролетариат в провинции был куда бесправней, чем в столицах.

Но родное село Нестора недаром носило громкое имя Гуляйполе: в людях бурлили негодование и жажда вольной жизни. Когда Махно ещё был подпаском, старший конюх поучал его: «Если кто-то из хозяев попробует тебя ударить, хватай вилы и проткни его!» – и не раз, складывая в конюшне сено, мальчик сладострастно воображал, как вонзает сельхозорудие в пузо выпучившему глаза крикуну-хозяину.

В первую русскую революцию Александровск, который большевики потом переименуют в Запорожье, стал одной из столиц российского анархизма. Подростки с восторгом пересказывали друг другу подвиги, совершаемые сорвиголовами из «Кружка молодёжи Украинской группы хлеборобов-анархистов-коммунистов», возглавляемого студентом Семенютой: бесстрашные молодчики с револьверами и бомбами являлись к помещикам, требуя «помочь голодающим», врывались в дома купцов и промышленников, силой отбирая у них деньги и драгоценности, тоже «в пользу бедных». Теперь уже и не узнать, правда ли «робингуды» делились награбленным с бедняками или попросту пропивали в шинках.

Паренька несколько месяцев томили в камере смертников, пока он не выдержал и не написал тюремному начальству письмо: сколько можно? почему не вешаете? Оказалось, что руководивший подавлением бунтов премьер-министр Столыпин, ознакомившись с делом банды, лично помиловал Махно как несовершеннолетнего. Правда, от застенка не спас – приговорённого к двадцати годам каторги юношу перевели в Москву, в Бутырки. Тюрьма, где беспокойного узника порой хлестали кнутом, а однажды на несколько месяцев заковали в кандалы, чуть было не сломила его – восемь месяцев он провалялся на больничной койке, терзаемый подхваченным в камере туберкулёзом.

Как и для многих бунтарей, тюрьма стала для Махно университетом: не зная, куда девать бесконечное время, он глотал книгу за книгой и следил за политическими событиями – горевал о рабочих, расстрелянных на Ленских приисках, радовался убийству помиловавшего его Столыпина.

Бутырская тюрьма тогда была пристанищем многих видных революционеров – например, одновременно с Махно тут сидел Серго Орджоникидзе, а его сокамерником был знаменитый анархист Пётр Аршинов. Именно он и познакомил юношу с учением о безвластии: цитировал Бакунина и Кропоткина, набрасывал планы общества, где вся власть принадлежала бы самоуправляющимся коммунам свободных земледельцев. Махно слушал, как завороженный: наконец-то ему вручили сосуд, в который можно было налить плескавшуюся внутри необузданную жажду свободы, чтоб она приняла форму.

Апостол свободы

Освобождение пришло неожиданно. В один прекрасный день товарищей Махно одного за другим вдруг стали куда-то уводить тюремщики. Нестор всполошился: что вы с ними собираетесь делать? Непривычно ласковое начальство призналось: революция, царь низложен, а всех политических скоро освободят по амнистии Временного правительства.

Уже ночью Махно впервые увидел образ того беспорядка, который станет нормой жизни в стране на несколько лет. Сперва солдаты конвойной команды призвали заключённых ломать двери своих камер, не дожидаясь, пока у начальства руки дойдут до их освобождения. Но только узники радостно побежали на улицу, как к тюрьме прискакал отряд городской думы и загнал всех обратно: нельзя без приказа! В итоге их всё-таки отпустили на волю.

В Москве Махно никого не знал и не понимал бурной жизни этого города – его тянули к себе родные запорожские просторы. На первом же поезде он отправился в Гуляйполе. Село встретило его горилкой и плясками на три дня – как бывший член шайки «робингудов», к тому же побывавший в тюрьме, он имел огромный авторитет у крестьян, твёрдо решивших забрать землю у помещиков. Мужики были взбудоражены надеждами пополам со страхом. Махно собрал уцелевших товарищей и вместе с ними стал агитировать: справимся без центрального правительства, сами сумеем взять и поделить.

Обнадёженные земляки выбрали его председателем сразу нескольких организаций – крестьянского союза, профсоюза рабочих и даже районным комиссаром милиции. С оравой сторонников Махно заявился к Кернеру на завод: повысьте рабочим зарплату! Хитрый Кернер согласился моментально: не могу больше сволочью быть, повышу даже больше, чем просите! Знал, мироед, что инфляция сожрёт любые повышения – берите эту резаную бумагу, не жалко.

Что делать дальше, Махно не знал – его теоретические знания вертелись вокруг провозглашённых Кропоткиным самоуправляющихся общин, практические навыки ограничивались «экспроприациями» и «реквизициями» – проще говоря, вымогательством и грабежом. За идеями, как нам обустроить Гуляйполе, он поехал к анархистам Екатеринослава, занявшим в городе роскошное здание Английского клуба, но застал анархию во всей красе – поборники свободы орали друг на друга среди опрокинутых стульев, меча на стол скелеты селёдок, которыми закусывали в перерывах между дискуссиями.

Впрочем, помощь нашла его сама – вскоре в Гуляйполе приехала знаменитая анархистка Маруся Никифорова, яркая личность, хорошо известная далеко за пределами России. Рассказывали, что она, дворянка, дочь героя русско-турецкой войны, в шестнадцать лет бежала из дома и работала посудомойкой, желая узнать жизнь народа. Познакомившись с анархистами, она была очарована концепцией «безмотивно-классового террора». Увидел эксплуататора – делай с ним что хочешь: ограбь, зарежь, застрели.

Маруся занялась воспитанием Махно, прежде всего подговорила его напасть на расквартированную под Гуляйполем часть Преображенского полка. Гарнизон находился тут для обороны от немцев, но анархистка Маруся проклинала войну и мечтала об оружии. Объединившись с Махно, они застали солдат врасплох. Командир бежал, солдаты, уставшие от хаоса военной службы, легко сдались, пленных офицеров Маруся расстреляла лично, безо всяких сожалений – эксплуататоры. Почувствовавшие свою силу соратники принялись ездить по округе, отбирая землю у богатых крестьян и деля её между бедными.

Уездный комиссар Временного правительства по фамилии Михно попытался пресечь эти художества, арестовав Никифорову и пригрозив тем же самым Махно. Нестор собрал шестьдесят смельчаков, готовых идти в поход на тюрьму Александровска. Но баталии, в которой, словно в индийском фильме, сошлись почти тёзки Махно и Михно, не вышло – уже грузясь в поезд, махновцы узнали от кондуктора о том, что Временное правительство свергнуто большевиками. Михно благоразумно освободил Марусю.

Протест красноармейцев против «линии Керзона»

К Октябрю анархисты отнеслись хорошо – видели в большевиках спасителей революции, не давших Керенскому вернуть власть кулакам и фабрикантам. Что нам делить? Они такие же, как мы: грабят богатеев в пользу бедных, – а про доктринальные вопросы можно на время позабыть. Махно с Никифоровой вступили в большевистский ревком, где им поручили разбирать дела «врагов революции».

Но сюрпризы, которые несла с собой разгоравшаяся Гражданская война, только начинались. Созданная вслед за падением Временного правительства Центральная рада подписала с немцами мир, и в Гуляйполе вошли оккупационные войска. Махно, в это время ехавший по делу в штаб красных, узнал от односельчан о бесславном конце его анархистского «батальона»: большинство безропотно разоружилось, а некоторые, чтобы выслужиться, даже громили своё помещение и рвали портреты Бакунина и Кропоткина.

Месть крупным планом

И снова Махно оказался в Москве. Ходил на сборища анархистов, слушал большевистских ораторов – и всех презирал: отвлечённого от жизни философа свободы Льва Троцкого, болтуна Мартова, щелкопёра Зиновьева. Разве что встреча с вернувшимся из эмиграции престарелым Кропоткиным его порадовала. Впрочем, рассказывая впоследствии о беседе с учителем, он приписывал ему какие-то банальности – мол, в гроб сходя, благословил: борьба не знает сентиментальностей, только самоотверженность и твёрдость духа позволят добиться цели. Виделся и с Лениным, причём попал на приём к главе государства по анекдотическому поводу – пришёл просить ордер на бесплатную комнату в гостинице.

Возвращение на родину оказалось печальным. Переодевшись бабой, заядлый театрал Нестор пришёл в занятое вартовцами (гетмановскими полицейскими) Гуляйполе, чтобы узнать страшные вести. Враги сожгли родную хату, а два брата Махно нашли себе новое пристанище – в родной земле. Старшего, инвалида войны с немцами, вартовцы расстреляли, приняв за самого Нестора. Второму в шутку дали залп поверх головы, а потом выпороли плетьми и отпустили, но бедняга не перенёс унижений и умер.

Махно удалось собрать восемь человек, готовых помочь ему в отмщении. Первым делом смельчаки напали на владения соседа-помещика, сыновья которого служили в варте, и вырезали её целиком. Вооружившись захваченными винтовками и переодевшись в полицейские мундиры, махновцы поехали по большой дороге – без всякого плана, как это отныне и навсегда будет свойственно Махно.

Приключения сами шли к ним в руки. Сперва им повстречались ехавшие в родное имение офицеры. «Полицейские» дружески разговорились с ними, а потом перестреляли. В следующем городке им навстречу выскочил тамошний голова варты: что за пальба, панове, точно ли вы служите господину гетьману? Махно бросил: повесьте, как собаку, на самом высоком кресте на кладбище…

В Марфополе их нагнал шедший по их следам карательный отряд, но махновцы, продолжая убегать на своих повозках, спокойно расстреляли его из укреплённых на них пулемётов. Тачанка возродилась как давно забытый архетип: некогда древнейшие обитатели украинских степей – скифы – вот так притворно отступали перед сильным врагом, чтобы на скаку осыпать его тучей стрел, измотать, а потом добить. И сам Махно был по-древнему грозен – в его подвигах сквозила ничем не сдерживаемая жестокость каменных топоров и чаш из человеческих черепов.

Удача шла за удачей. На дороге партизанам попался начальник александровской уездной варты штабс-капитан Мазухин, до этого разгромивший дружественный Махно партизанский отряд анархиста Ермократьева. Штабс-капитана, ехавшего на именины к знакомому помещику, раздели догола, и сам Ермократьев, после разгрома ездивший с махновцами, принялся пытать его. Офицер умолял оставить ему жизнь, но палач был непреклонен: привязал ему к животу гранату и выдернул чеку. Переодевшись в свои полицейские мундиры, махновцы пересели в офицерский экипаж и прибыли на именины к помещику.

Батькой партизаны признали Нестора после другого подвига. Взбудораженное нападениями на полицию и помещиков гетманское правительство наводнило округу карательными отрядами – они накладывали контрибуцию на сёла, где совершались убийства, пытали крестьян и насиловали их жён. Когда на хвост партизанам сел целый батальон, Махно предложил предпринять акт чистого безумия – протащить на базарную площадь городка, где были расквартированы каратели, несколько пулемётов.

«Отныне будь нашим батьком, веди куда знаешь!» – воскликнули восхищённые смелым планом махновцы. Отдыхавшие каратели, которые уже предвкушали лёгкую расправу над «бандой», были разбужены треском пулемётов – выскакивая из хат в исподнем, они метались по узким улочкам и падали, сражённые очередями. Собрав кровавую жатву, Махно укрылся в лесах.

С коммунистом Дыбенко (слева) в 1918 году. Совсем скоро Дыбенко будет поручено разгромить «банду Махно»

Теперь в его отряд десятками стекались крестьяне со всей округи. Многие считали Махно «характерником» – человеком, заговорённым от пули. Вере в неуязвимость Махно немало помогало его умение обставить налёт как театральное представление – точно батька заранее смеялся над врагами. В усадьбу одного из помещиков он и вовсе въехал на свадебном кортеже – во фрачной паре, с розой в петлице и с целым табором празднично одетых женщин, детей и стариков. Пока хозяева дивились – кого сватать будем? – хлопцы достали из телег ружья.

К Махно примкнули менее удачливые «атаманы», потрёпанные гетманскими войсками, – хитрый Фёдор Щусь и отважный Лёвка Задов. Все понимали, кто в Гуляйполе хозяин. Вернувшись в родное село во главе нескольких сотен партизан, новоиспечённый батька задумал жениться. Он давно положил глаз на сельскую «учителку» – двадцатичетырёхлетнюю Галину Кузьменко.

Махно понял, что эту женщину будет не только любить, но и уважать. Разбойница из неё вышла замечательная – сопровождая гражданского мужа в походах, она расхаживала под огнём в котиковом пальто и светлых ботах, а однажды расстреляла нескольких партизан, которые на её глазах пытались изнасиловать крестьянок.

Красный командир

Рулетка Гражданской войны раскручивалась всё быстрее: гетман бежал из Киева, отступая под натиском петлюровских войск. Из России на Украину просачивались большевистские отряды, торопившиеся освобождать трудящихся от нового эксплуататорского режима. И Махно, и большевики видели в Петлюре националистически-карикатурное, в вышиванке и опереточном зипуне, отжившее прошлое.

Грохот стоял такой, что казалось, будто город проваливается в ад. Вскоре по улицам хлынули колоритные толпы партизан в енотовых шубах и женских капорах: Махно каждому разрешал брать только то, что он будет носить лично, а за остальное расстреливал как за мародерство. Беспорядочная на вид толпа творила чудеса храбрости. Но долго удержать город союзникам не удалось – на помощь подоспел свежий петлюровский отряд. Махно бежал с большими потерями – от его войска осталась треть. Когда побитые партизаны появились в Гуляйполе, жёны и матери партизан в слезах закричали: «Где остальные?!» «В Днепре», – мрачно отвечал батька.

Вскоре, правда, и сами петлюровцы покинули город, выбитые новой силой – Добровольческой армией. Деникин воспринимал махновцев как обычных бандитов, дикарей, с которыми не надо церемониться. Обоюдная ненависть была сильна: махновцы останавливали поезда, ссаживали белогвардейцев и прямо в поле, среди разнотравья, тыкали их в живот штыками; добровольцы, поймав отряд махновцев, развешивали их на деревьях.

Накал страстей была таков, что, когда на одной из станций священник обратился к партизанам с призывом прекратить братоубийственную войну – ведь гореть в аду все будете, Махно, не моргнув глазом, скомандовал: «В топку его, чёрта патлатого!» – и упиравшегося священника засунули в паровозную печь.

Благодарный батька принял важное для себя решение – согласился сформировать из своей армии, насчитывавшей уже десятки тысяч бойцов, бригаду Красной армии. Мудрый стратег Антонов-Овсеенко понимал, что на Украине красные должны привлечь на свою сторону местных «полевых командиров», иначе придётся сражаться не вместе с ними, а против них. Да что там Махно – Антонову удалось превратить в красного комбрига даже атамана Григорьева, патологически жестокого алкоголика и антисемита.

Легендарные командармы Красной армии: Тимошенко, Буденный, Ворошилов. 1929 год

Но красные смотрели на него с ещё большим подозрением – на занятых его войсками территориях он не давал продагентам отбирать у крестьян хлеб и призывал селян объединяться в советы, которые брали бы всю полноту власти. Всё это большевиков раздражало ещё сильнее, чем откровенный бандитизм Григорьева. Но до поры до времени они предпочитали не затрагивать спорных вопросов – дела шли хорошо, Махно выбил белых из Мариуполя и наступал на Таганрог.

Внезапно всё поменялось – кавалерия деникинского генерала Шкуро, совершив стремительный прорыв, опрокинула фронт. Красноармейцы побежали, а Махно ещё некоторое время удержал своих на позициях. Но героизм оказался неблагодарным делом. Пока войска батьки голодали и мёрзли в окопах под пулями, за спиной у него разворачивалась целая интрига – Троцкий нашёл в Махно удобного козла отпущения, на которого можно было возложить вину за отступление войск.

Наверное, авторитета Антонова вполне хватило бы, чтобы защитить любимца, но тут, как на грех, случилось страшное: честолюбивый Григорьев, осознав, что вместо блестящих побед впереди тяжёлые месяцы позиционной войны, восстал, призвав гнать красных с украинской земли. Мятеж против большевиков охватил Одессу и Николаев, а сам атаман колесил по степи, устраивая погромы, где от рук его молодчиков гибли евреи и «москали». Восстание напугало руководство армии, и получивший свободу рук Троцкий объявил махновцев вне закона, назначив за переход в их ряды расстрел.

Видя, что в тылу его сподвижников вовсю предают революционному суду, Махно вместе с войсками покинул позиции, дав в Кремль горькую телеграмму, где называл репрессии против его бригады «величайшим, непростительным преступлением в отношении трудящихся». В ответной телеграмме правительство заверяло Махно, что случилось недоразумение: высылаем к вам Ворошилова, он во всём разберётся.

Крестьянская утопия

На фото того времени у Махно улыбчивое лицо Емели-дурака, только злое: такой свою щуку не отпустит, пока та не исполнит хотя бы сотню желаний. Как мог такой человек несколько раз подряд довериться большевикам, которые то и дело подводили его под монастырь? Разрывом с батькой красные дали Деникину неплохую фору. Казалось, дни партизанщины на Украине сочтены.

Под Уманью уменьшившийся до пяти тысяч человек отряд Махно угодил в «котёл». Белые секли повстанцев ураганным огнём, и махновцы прощались с жизнью… Вдруг послышались крики: «Батька! Батька идёт в атаку!» – и бойцы увидели, как их командир несётся на врага. Мгновенно воодушевлённые, партизаны сумели прорвать кольцо и зайти белякам в тыл. Тут началось самое интересное: отряд двигался от города к городу, не встречая почти никакого сопротивления – деникинцы уже поверили в свою победу. За несколько дней, покрывая на своих махно-ногих лошадках по сто вёрст в день, партизаны взяли Мелитополь, Бердянск, Мариуполь, Александровск…

Конная тачанка, которую первым взял на вооружение именно Нестор Махно. 1919 год

Победа вдохновила Махно на мечту ещё более смелую, чем его подвиги. В тылах у Деникина он собирался построить настоящую крестьянскую республику. Крестьян освободили от налогов, дав возможность спокойно трудиться на своей земле. Сам Махно показательно трудился на полях два дня в неделю. Впрочем, основой благосостояния республики было не сельское хозяйство, а всё те же экспроприации – батька останавливал поезда и забирал уголь и продукты. А ещё – дань, которой анархисты обложили богатых горожан, арестовав их вклады в банках.

Махновцы даже выпускали свои деньги – и в отличие от других украинских правительств в финансовых вопросах проявили самоиронию: на купюрах были надписи «Чем наши хуже ваших!» и «Кто этих денег не станет брать, того Махно будет драть».

Утопия просуществовала недолго. Когда в России вспыхнул Антоновский мятеж, Махно призвал войско к «третьей революции» – свергнуть большевиков, как они свергли контрреволюционное Временное правительство. Но довольно быстро убедился, что ситуация ему уже не подконтрольна. Большевистская пропаганда пустила корни даже в его республике: повсюду возникали комитеты бедноты, занимавшиеся ликвидацией кулачества вполне в советском духе.

Махно мрачнел день ото дня – вместо гармонии выходила бойня. Поймал отряд белых – расстрелял, изловил комиссаров, занимавшихся продразвёрсткой, – расстрелял, встретил хищных бедняков – расстрелял. И его армия, и сам он неуклонно деградировали.

«Батька и сегодня выпил. Разговаривает очень много. Бродит пьяный по улице с гармошкой и танцует. Очень привлекательная картина. После каждого слова матерится. Наговорившись и натанцевавшись, заснул», – писала в дневнике Галина Кузьменко

И когда к Махно явился представитель РВС Южного фронта и предложил начать совместную борьбу с новым главой Добровольческой армии – Врангелем, он прямо обрадовался.

Большевики согласились на требования батьки – освободить из тюрем всех анархистов и признать автономию его республики. Снова чёрные и красные были заодно – прорвав врангелевский фронт в Таврии и форсировав воды Сиваша, махновцы заняли Симферополь и взяли Перекоп. История Добровольческой армии заканчивалась на глазах – беляки грузились на корабли, чтобы навеки покинуть Россию.

Батька хам, но…

Пару месяцев анархисты посидели в Одесском ГПУ, после чего… были приняты туда на работу. Кадровый вопрос в советских органах стоял остро, и до 1937 года Задов умудрился сделать неплохую карьеру. Потом ему припомнили всё – даже то, чего не было.

Махно, между тем, бежал из Румынии и обосновался там же, где большинство русских эмигрантов, – в Париже. И тут легендарный анархист впервые в жизни понял, что никому не нужен. Экспроприациями во Франции заниматься было нельзя, и Нестору пришлось искать работу – плёл женские сандалии, работал токарем на заводе Рено. Ударом стал уход жены. Под предлогом, что их общей дочери Люси нельзя жить в одной квартире с отцом-туберкулёзником, Галина его покинула.

С нарастающим отчаянием он следил, как гибнут бывшие друзья и враги – в Париже пал от руки потерявшего в погроме всю семью украинского еврея Петлюра, гибли в застенках ЧК друзья-однополчане… Махно застрелился бы, если бы не поселившийся в одном доме с ним Пётр Аршинов: вместе они издавали анархический журнал «Дело труда» и это отвлекало батьку от грустных мыслей.

В конце жизни к нему даже явились испанские анархисты, уверявшие, что на их родине сложилась революционная ситуация, и звавшие возглавить бунт. Но у Махно уже не было сил – летом 1934 года он слёг в больницу и вскоре умер. Прах батьки упокоился на кладбище Пер-Лашез, в приятном соседстве со многими деятелями Великой французской революции.

Граффити Махно в городе Луганске

Куда фантасмагоричней оказалась судьба его супруги. Во время Второй мировой Галина перебралась в Германию к дочери, трудившейся на заводе «Сименс». После победы над гитлеровцами обеих женщин арестовали. Галина за своё анархистское прошлое отсидела девять лет в Дубровлаге, а потом поселилась в Казахстане, где благополучно дожила до последних лет брежневской эпохи.

Трудно спорить с какой-либо из многочисленных характеристик Махно, данных ему историками. Садист? Да. Не разбираясь, порешил много ни в чём не повинного народа. Алкоголик? Пил много, когда не было более интересного дела. Революционер? И это правда. До самого конца верил в революцию и чувствовал себя обязанным идти на союз с предававшими его большевиками. Анархист? Несомненно. Неуклюже, но искренне пытался построить крестьянскую утопию.

И всех определений будет недостаточно – потому что в легендарном батьке есть и что-то вневременное: он был рождён древним героем, жестоким, изобретательным, мстительным, но и великодушным, мечтательным, в чём-то даже простодушным. Не все герои прекрасны – у некоторых козлиные ноги и сверкающие в темноте глаза.

Священная книга индусов «Махабхарата», повествующая о великой братоубийственной войне, заканчивается таким эпизодом: царь одной из противоборствующих сторон умирает и попадает в рай. Боги его приглашают за пиршественный стол, но вдруг он замечает, что за столом нет ни его павших соратников, ни героев из вражеского стана. «Кроме подвигов они натворили немало злых дел, вот и сидят теперь в аду, – говорят ему боги. – Лишь ты, не творивший зла, достоин быть здесь». «Нет, – возражает царь, – если эти великие герои теперь в аду, то и моё место там». Боги улыбаются: «Мы подвергли тебя последнему испытанию, чтобы убедиться, что ты поистине царь справедливости», – и открывают ему глаза: за столом давно пируют его былые друзья и враги. Они радостно приветствуют царя и встают, чтобы пропустить его к его месту.

Мудрая книга. Вероятно, и нам, уже сто лет не способным простить титанам Гражданской их грехи, пора наконец усадить их тени за один, общий пиршественный стол героев.

фото: TOPFOTO, IGOR GOLOVANOV/ALAMY STOCK PHOTO/ТАСС; TOPFOTO/FOTODOM; INTERFOTO/ALAMY STOCK PHOTO/ТАСС; TOPFOTO, BRIDGEMAN/FOTODOM

Источник

Для чего мы создаем…

За что батька махно расстрелял начальника станции

Против банд Махно и Григорьева

Читайте также

Б. Ф. Егоров. Художественная проза А.П. Григорьева

Краткая летопись жизни Ап. Григорьева[544]

По адским кругам Олега Григорьева

ВОСПОМИНАНИЯ РЕЖИССЕРА БОРИСА ГРИГОРЬЕВА

Лариса СЕДЫХ-ГРИГОРЬЕВА

ПРОТИВ МАХНО НА УКРАИНЕ НА УКРАИНУ

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА АП. ГРИГОРЬЕВА

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ М. Г. ГРИГОРЬЕВА

Глава седьмая РАЗГРОМ КУЛАЦКИХ БАНД

КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЕ ВОССТАНИЕ ГРИГОРЬЕВА И МАХНО

Разгром петлюровских банд

Из воспоминаний Григория Григорьева