За что бог дает одиночество

Одиночество – бездна души, предназначенная для Бога

Что такое одиночество? Наверное, это когда мы не пускаем никого в свою душу. А может быть, оно приходит тогда, когда мы остро чувствуем, что наша душа никому не нужна. Иногда оба варианта соединяются.

А может, это просто осознание человеком своего бытия? Я есть, и по-настоящему, опытно, я знаю только то, что я есть. Поэтому я в принципе, экзистенциально один. Возможно, так бы ответили Сартр или Камю. Но в таком ответе не хватает чего-то. А лучше сказать, Кого-то.

Продолжаем искать ответ.

Одиночество – это страдание. Действительно, в одиночестве ты всегда остаешься один на один со своей болью. И, наверное, большая часть человечества поставит знак равенства между одиночеством и страданием.

Однако в истории всегда были люди, которые сами искали одиночества. Таковых много из писателей, художников, музыкантов. Они бегут от мира для того, чтобы впоследствии отдать ему плоды своего уединения. Гениальная музыка, которой мы восхищаемся. Картины, собирающие вокруг себя миллионы людей. Книги, поражающие глубиной мышления. Все это рождено творческим одиночеством – и оно всегда сопровождается внутренним страданием художника.

Гении – это люди, которые ищут одиночества и вместе с тем мучаются им. Все остальные тоже страдают от одиночества, но убегают от него.

Человеческая душа естественно желает открыть себя кому-то, делиться самой собою и питаться от другой души. Но в то же время, подпуская человека очень близко к себе, мы чувствуем неудобство из-за вторжения в святая святых нашего сердца и неминуемую горечь непонимания.

Эту ситуацию описал Шопенгауэр в знаменитой «дилемме дикобразов». Когда дикобразам бывает холодно, они прижимаются друг к дружке, чтоб согреться. Почувствовав боль от уколов игл, животные разбегаются, но вскоре замерзают и вновь сближаются, постепенно находя приемлемое расстояние. Так внутренние пустота и холод толкают людей друг к другу, но, получив взаимные раны, они расходятся – для того, чтобы вновь сойтись, когда одиночество сделается невыносимым. Светская вежливость и общепринятая культура поведения есть не что иное, как безопасное расстояние между нашими одиночествами.

Вообще, у Шопенгауэра есть просто сокрушительные афоризмы на эту тему, насколько точные, настолько и горькие. Например: «Общительность людей основана не на любви к обществу, а на страхе перед одиночеством». Или: «Каждый человек может быть самим собою только пока он одинок».

Нас не спросят на том свете, как здесь любили нас. Спросят, любили ли мы

Вместе с развитием мегаполисов широко распространился странный феномен одиночества в больших городах. Оказывается, чем больше толпа, суетящаяся рядом с тобой, тем острее может быть лезвие одиночества, режущее сердце. Почему? Потому что ты понимаешь, что они живут своей, а не твоей жизнью. Огромное множество «не тебя», которым до твоей персоны нет никакого дела, растравляют душу пропорционально их количеству. Чем больше вокруг «не тебя», тем более одиноким ты себя чувствуешь.

Для того, кто склонен к размышлению и любит учиться, одиночество может стать школой самопознания и богопознания. Если человек уединяется, сводит сообщение с миром до минимума, его ждут три возможных варианта развития ситуации. Либо он не выдерживает и прерывает свой покой, либо сходит с ума, либо в его душе начинается напряженная внутренняя работа.

Вспоминается замечательный рассказ Чехова «Пари». Состоятельный банкир и бедный молодой юрист поспорили: если юрист просидит в одиночной камере пятнадцать лет, получит от банкира два миллиона рублей. Поселившись во флигеле в саду банкира, молодой человек прошел несколько этапов развития. Первый год он скучал, читал романы и детективы, играл на рояле. Во второй год музыка умолкла, и отшельник потребовал тома классиков. В пятый год узник попросил вина, вновь зазвучал рояль. Книги в этот период не читались. В шестой год юрист начал скрупулезно изучать иностранные языки, философию и историю. После десятого года мудрец проводил дни и ночи за чтением одного только Евангелия. Затем были вытребованы книги по истории религий и богословию. В последние два года уединения затворник читал все без разбора. За пять часов до окончания пятнадцатилетнего срока он ушел из флигеля, нарушив тем самым пари. В оставленной им записке было сказано, что в миллионах он уже не нуждается. Годы одиночества, проведенные в самообразовании и самопознании, привели к Богу и разрешили вопрос о смысле бытия.

А вот уже случай не из литературы, а из жизни очень известного человека – последнего атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского. После упразднения Сечи 85-летний казак был отправлен в тюрьму Соловецкого монастыря, где 25 лет провел в тесной одиночной камере. На улицу его выпускали три раза в год: на Рождество, Пасху и Преображение. После помилования 110-летний Калнышевский отказался возвращаться на Украину и остался в монастыре. На Соловках он прожил еще почти три года, проводя большую часть времени в молитве. Ныне прославлен как местночтимый святой Запорожской епархии.

Когда Господь приходит к человеку, тот уже не одинок

Есть еще особое одиночество – монашество. Одиночество и монашество в некотором роде однокоренные слова. Монашество – от греческого слова «монос», что значит «один». Такой род добровольного одиночества определяется еще словами: и Бог. Монашество – это я и Бог. А лучше сказать: Бог и я. Если монашество таково, то оно становится подлинным и единственным оправданием одиночества. Однако, что мирянину толковать о монашестве? Оно как прекрасный, но закрытый ларец с сокровищем. Любоваться можно. Ощутить и понять нельзя, оставаясь в миру.

Впрочем, святитель Игнатий (Брянчанинов) писал о «монахах во фраках», то есть о мирянах, ведущих настоящую евангельскую жизнь, знающих об умной молитве и других подвигах не только из книг, но из личного опыта. И у святителя Феофана Затворника можно найти подобные мысли. Сам святитель посылал из затвора письма к некоему помещику-мирянину с просьбой совета в молитвенном делании. Впоследствии замечательный проповедник и писатель протоиерей Валентин Свенцицкий развил тему «монахов во фраках» в свою идею «монастыря в миру». Так что одиночество, наполненное Богом – это идеал, достижимый и вне стен монашеской обители. Только тогда, наверное, лучше употреблять слово «уединение». Когда Господь приходит к человеку, тот уже не одинок.

Мы никогда не сможем полностью избежать одиночества, но способны встретить внутри него Бога и выйти из скорлупы отчуждения навстречу людям. И скорее всего, другого выхода из проблемы нет.

Больница, тюрьма, дом престарелых, детский приют – вот места, которые помогают превратиться из философов в делателей. В этих стенах само качество нашего одиночества меняется. Во всяком случае, уныние и депрессия гарантированно потеснятся, потому что на них просто не найдется времени.

Одиночество неизбежно. Оно – постоянный спутник любого индивидуума на всех путях его бытия. Это чувство попущено Богом и нормально для отпавшего от Творца грешника. Отколовшаяся от лозы ветвь всегда будет ощущать свою недостаточность и потерянность. Счастлив ли человек в земном отношении или глубоко несчастлив, он до конца дней сохранит естественное, онтологическое переживание одиночества как личной уникальности и личной боли – то самое «я есть». Нам всегда дает о себе знать бездна нашей души, предназначенная для бесконечного Бога. Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих… (Пс. 41, 8).

Одиночество необходимо. Оно дарит самопознание и обнажает вековую боль согрешившего Адама, который и доныне прячется от Господа в кустах своего одиночества. Из-под этих ветвей нужно выходить навстречу Творцу и Его творению. Да, идти по данному пути может быть еще больней, чем сидеть в Адамовых кустах. Но только на этой дороге бездна нашей души найдет Того Единственного, Кто способен ее наполнить, и встретит тех, кто носит такие же глубины внутри. «Воззови к Творцу из пропасти своего сердца, и Он наполнит твою ограниченную бесконечность», – так говорит нам одиночество.

Для этой встречи и звучит в нас неумолкаемый голос одиночества, и для нее мы с вами живем на земле.

Источник

Одиночество – бездна души, предназначенная для Бога

Что такое одиночество? Наверное, это когда мы не пускаем никого в свою душу. А может быть, оно приходит тогда, когда мы остро чувствуем, что наша душа никому не нужна. Иногда оба варианта соединяются.

А может, это просто осознание человеком своего бытия? Я есть, и по-настоящему, опытно, я знаю только то, что я есть. Поэтому я в принципе, экзистенциально один. Возможно, так бы ответили Сартр или Камю. Но в таком ответе не хватает чего-то. А лучше сказать, Кого-то.

Продолжаем искать ответ.

Одиночество – это страдание. Действительно, в одиночестве ты всегда остаешься один на один со своей болью. И, наверное, большая часть человечества поставит знак равенства между одиночеством и страданием.

Однако в истории всегда были люди, которые сами искали одиночества. Таковых много из писателей, художников, музыкантов. Они бегут от мира для того, чтобы впоследствии отдать ему плоды своего уединения. Гениальная музыка, которой мы восхищаемся. Картины, собирающие вокруг себя миллионы людей. Книги, поражающие глубиной мышления. Все это рождено творческим одиночеством – и оно всегда сопровождается внутренним страданием художника.

Гении – это люди, которые ищут одиночества и вместе с тем мучаются им. Все остальные тоже страдают от одиночества, но убегают от него.

Человеческая душа естественно желает открыть себя кому-то, делиться самой собою и питаться от другой души. Но в то же время, подпуская человека очень близко к себе, мы чувствуем неудобство из-за вторжения в святая святых нашего сердца и неминуемую горечь непонимания.

Эту ситуацию описал Шопенгауэр в знаменитой «дилемме дикобразов». Когда дикобразам бывает холодно, они прижимаются друг к дружке, чтоб согреться. Почувствовав боль от уколов игл, животные разбегаются, но вскоре замерзают и вновь сближаются, постепенно находя приемлемое расстояние. Так внутренние пустота и холод толкают людей друг к другу, но, получив взаимные раны, они расходятся – для того, чтобы вновь сойтись, когда одиночество сделается невыносимым. Светская вежливость и общепринятая культура поведения есть не что иное, как безопасное расстояние между нашими одиночествами.

Вообще, у Шопенгауэра есть просто сокрушительные афоризмы на эту тему, насколько точные, настолько и горькие. Например: «Общительность людей основана не на любви к обществу, а на страхе перед одиночеством». Или: «Каждый человек может быть самим собою только пока он одинок».

Нас не спросят на том свете, как здесь любили нас. Спросят, любили ли мы

Вместе с развитием мегаполисов широко распространился странный феномен одиночества в больших городах. Оказывается, чем больше толпа, суетящаяся рядом с тобой, тем острее может быть лезвие одиночества, режущее сердце. Почему? Потому что ты понимаешь, что они живут своей, а не твоей жизнью. Огромное множество «не тебя», которым до твоей персоны нет никакого дела, растравляют душу пропорционально их количеству. Чем больше вокруг «не тебя», тем более одиноким ты себя чувствуешь.

Для того, кто склонен к размышлению и любит учиться, одиночество может стать школой самопознания и богопознания. Если человек уединяется, сводит сообщение с миром до минимума, его ждут три возможных варианта развития ситуации. Либо он не выдерживает и прерывает свой покой, либо сходит с ума, либо в его душе начинается напряженная внутренняя работа.

Вспоминается замечательный рассказ Чехова «Пари». Состоятельный банкир и бедный молодой юрист поспорили: если юрист просидит в одиночной камере пятнадцать лет, получит от банкира два миллиона рублей. Поселившись во флигеле в саду банкира, молодой человек прошел несколько этапов развития. Первый год он скучал, читал романы и детективы, играл на рояле. Во второй год музыка умолкла, и отшельник потребовал тома классиков. В пятый год узник попросил вина, вновь зазвучал рояль. Книги в этот период не читались. В шестой год юрист начал скрупулезно изучать иностранные языки, философию и историю. После десятого года мудрец проводил дни и ночи за чтением одного только Евангелия. Затем были вытребованы книги по истории религий и богословию. В последние два года уединения затворник читал все без разбора. За пять часов до окончания пятнадцатилетнего срока он ушел из флигеля, нарушив тем самым пари. В оставленной им записке было сказано, что в миллионах он уже не нуждается. Годы одиночества, проведенные в самообразовании и самопознании, привели к Богу и разрешили вопрос о смысле бытия.

А вот уже случай не из литературы, а из жизни очень известного человека – последнего атамана Запорожской Сечи Петра Калнышевского. После упразднения Сечи 85-летний казак был отправлен в тюрьму Соловецкого монастыря, где 25 лет провел в тесной одиночной камере. На улицу его выпускали три раза в год: на Рождество, Пасху и Преображение. После помилования 110-летний Калнышевский отказался возвращаться на Украину и остался в монастыре. На Соловках он прожил еще почти три года, проводя большую часть времени в молитве. Ныне прославлен как местночтимый святой Запорожской епархии.

Когда Господь приходит к человеку, тот уже не одинок

Есть еще особое одиночество – монашество. Одиночество и монашество в некотором роде однокоренные слова. Монашество – от греческого слова «монос», что значит «один». Такой род добровольного одиночества определяется еще словами: и Бог. Монашество – это я и Бог. А лучше сказать: Бог и я. Если монашество таково, то оно становится подлинным и единственным оправданием одиночества. Однако, что мирянину толковать о монашестве? Оно как прекрасный, но закрытый ларец с сокровищем. Любоваться можно. Ощутить и понять нельзя, оставаясь в миру.

Впрочем, святитель Игнатий (Брянчанинов) писал о «монахах во фраках», то есть о мирянах, ведущих настоящую евангельскую жизнь, знающих об умной молитве и других подвигах не только из книг, но из личного опыта. И у святителя Феофана Затворника можно найти подобные мысли. Сам святитель посылал из затвора письма к некоему помещику-мирянину с просьбой совета в молитвенном делании. Впоследствии замечательный проповедник и писатель протоиерей Валентин Свенцицкий развил тему «монахов во фраках» в свою идею «монастыря в миру». Так что одиночество, наполненное Богом – это идеал, достижимый и вне стен монашеской обители. Только тогда, наверное, лучше употреблять слово «уединение». Когда Господь приходит к человеку, тот уже не одинок.

Мы никогда не сможем полностью избежать одиночества, но способны встретить внутри него Бога и выйти из скорлупы отчуждения навстречу людям. И скорее всего, другого выхода из проблемы нет.

Больница, тюрьма, дом престарелых, детский приют – вот места, которые помогают превратиться из философов в делателей. В этих стенах само качество нашего одиночества меняется. Во всяком случае, уныние и депрессия гарантированно потеснятся, потому что на них просто не найдется времени.

Одиночество неизбежно. Оно – постоянный спутник любого индивидуума на всех путях его бытия. Это чувство попущено Богом и нормально для отпавшего от Творца грешника. Отколовшаяся от лозы ветвь всегда будет ощущать свою недостаточность и потерянность. Счастлив ли человек в земном отношении или глубоко несчастлив, он до конца дней сохранит естественное, онтологическое переживание одиночества как личной уникальности и личной боли – то самое «я есть». Нам всегда дает о себе знать бездна нашей души, предназначенная для бесконечного Бога. Бездна бездну призывает голосом водопадов Твоих… (Пс. 41, 8).

Одиночество необходимо. Оно дарит самопознание и обнажает вековую боль согрешившего Адама, который и доныне прячется от Господа в кустах своего одиночества. Из-под этих ветвей нужно выходить навстречу Творцу и Его творению. Да, идти по данному пути может быть еще больней, чем сидеть в Адамовых кустах. Но только на этой дороге бездна нашей души найдет Того Единственного, Кто способен ее наполнить, и встретит тех, кто носит такие же глубины внутри. «Воззови к Творцу из пропасти своего сердца, и Он наполнит твою ограниченную бесконечность», – так говорит нам одиночество.

Для этой встречи и звучит в нас неумолкаемый голос одиночества, и для нее мы с вами живем на земле.

Источник

Одиночество. Мысли священника

про­то­и­е­рей Алек­сандр Шестак

Что такое оди­но­че­ство?

Каждый из нас хотя бы одна­жды пере­жил ситу­а­цию, в кото­рой ощутил себя остав­лен­ным, и, прежде всего, близ­кими. От этого, бывает, наво­ра­чи­ва­ются слезы. А если уж остав­ляет люби­мый чело­век, то это почти тра­ге­дия, и хочется выть или пла­кать навзрыд оттого, что он (или она) вдруг ока­зы­ва­ется без своей поло­вины. По словам одной оди­но­кой жен­щины, она готова при­ле­питься, как осен­ний листок, на любую про­хо­дя­щую спину, либо все время попа­даться кому-нибудь на глаза с одной целью, чтобы заме­тили, чтобы как-то дога­да­лись, что кроме них есть еще и она, кото­рая нуж­да­ется в самом малом – в обще­нии, хотя бы просто попить вместе чаю, – и сча­стья на целый день.

Странно, но точно так же чув­ствуют себя оди­но­кие ста­рушки или ста­рики, у кото­рых есть дети и внуки, и даже пра­внуки. Но они живут одни и стра­дают оттого, что их не при­гла­шают даже в гости ни дети, ни внуки. И не звонят и не инте­ре­су­ются здо­ро­вьем, и не поду­мают, что, может быть, эта ста­рушка или этот предрях­лый старик давно умерли и запах смерти витает в их одно­ком­нат­ных квар­ти­рах.

Как страшно оста­ваться одному… И с каждым годом оди­но­че­ство ста­но­вится все более непе­ре­но­си­мой мукой. Навер­ное, поэтому заво­дят кошек или собак – хоть какая-то жив­ность в доме. А если всмот­реться вни­ма­тельно в эту прозу нашей жизни, то очень скоро нахо­дишь при­чины такого состо­я­ния. Его корни стыд­ливо скры­ва­ются в эго­и­сти­че­ской пленке гор­де­ли­вой души чело­века. Когда в еще моло­дые годы, мимо­хо­дом, рас­тра­чи­вая на пустое здо­ро­вье и душев­ные силы, про­хо­дишь, не заме­чая оди­но­кого соседа по лест­нич­ной пло­щадке. И вспо­ми­на­ешь о нем, когда при­ез­жает «скорая» или другая машина, чтобы увезти навсе­гда то, что оста­лось от чело­века, неза­метно ни для кого пере­шед­шего в иной мир.

Или к своим родным детям отно­сишься так, что они, по дости­же­нии ими опре­де­лен­ной взрос­ло­сти и мате­ри­аль­ной само­сто­я­тель­но­сти, бук­вально бегут из род­ного дома с одной целью – обре­сти сво­боду, чтобы их не тюкали каждый день за любую мелочь, и почув­ство­вать себя, нако­нец, чело­ве­ком, а не плодом дик­та­тор­ской любви роди­те­лей.

Впро­чем, оди­но­че­ством стра­дают не только ста­рики. Чув­ство оди­но­че­ства стало свое­об­раз­ной болез­нью совре­мен­ного обще­ства.

Даже совсем моло­дые люди нередко жалу­ются на оди­но­че­ство, хотя внешне у них все нор­мально: семья, дети, но, тем не менее, чув­ство оди­но­че­ства пери­о­ди­че­ски воз­ни­кает не только у взрос­лых членов семьи, но даже и у детей. У под­рост­ков это чув­ство появ­ля­ется после того, когда они с раз­дра­же­нием гово­рят своим роди­те­лям: «Не учите меня жить!» А совсем малень­кие, недавно родив­ши­еся, плачут оттого, что их подолгу не берут на руки, и уже в этом мла­ден­че­ском воз­расте они неосо­знанно стра­дают от оди­но­че­ства.

Еще одна совсем моло­дая девушка живет в боль­шой и внешне, как кажется, друж­ной семье. И, тем не менее, тоже стра­дает от этого чув­ства, хотя ей до заму­же­ства еще не скоро.

Даже в семьях свя­щен­ни­ков встре­ча­ются такие же про­блемы. Одна жен­щина – род­ствен­ница супруги свя­щен­ника, будучи в палом­ни­че­ской поездке, поде­ли­лась своим наблю­де­нием: матушка совсем закру­ти­лась с детьми, помощ­ни­ков прак­ти­че­ски нет, и, несмотря на боль­шое семей­ство, чув­ствует себя просто бро­шен­ной. Конечно, у батюшки много забот, и он всегда на людях. Все его любят, и он всех любит, и всем он нужен… А дома он совсем другой, как будто его кто под­ме­няет: не то, что стро­гий, а даже порой злым бывает, и слова его такие колю­чие. И оправ­ды­вает свое отно­ше­ние к ней и стар­шему тем, что вос­пи­ты­вает не мамень­ки­ного сыночка, а воина — в стро­го­сти и бес­пре­ко­слов­ном пови­но­ве­нии. Неужели это тот скром­ный семи­на­рист, кото­рого она неко­гда выбрала себе в мужья, – и так изме­нился, хоть раз­во­дись. Да куда с малыми детьми пой­дешь? Вот и сми­ря­ется.

Да как же так, да можно ли этому верить? Свя­ти­тель Тихон Задон­ский по этому поводу писал: «…ежели дети ваши злы будут, то вну­чата злей­шие, а пра­вну­чата и того злей­шие. Злой бо отец добра не научит сына, и так зло будет расти, пока судом Божиим иско­ре­нится; а всему тому злу корень и начало есть злое наше вос­пи­та­ние»1.

Замуж выйти не напасть, как бы заму­жем не про­пасть, – эта рус­ская пого­ворка ой как точна. Может быть, поэтому пра­во­слав­ные девушки осто­рож­ни­чают, не бро­са­ются на шею пер­вому попав­ше­муся. Не рискуют начи­нать раз­го­вор первой. А если даже и гово­рят на какие-либо темы, то вопрос о заму­же­стве обхо­дят деся­той доро­гой, чтобы никто не мог и поду­мать, что какой-то моло­дой чело­век ей нра­вится. Вот и сидит дома одна, вот и муча­ется оди­но­че­ством.

Конечно, если уж кос­нется моло­дых сердец любовь, то слова сами собой нахо­дятся, да и слов-то ника­ких осо­бен­ных не надо. Надо только видеть эти глаза, эти кра­си­вые лица двух людей, кото­рые никого вокруг не заме­чают, и больше ничего им не надо… Вы видели лица влюб­лен­ных – они всегда кра­си­вые, они све­тятся. И ходят счаст­ли­вые до самой сва­дьбы. Как пра­вило, и потом счаст­ли­вые, до самой ста­ро­сти, и все у них хорошо, и любя­щие дети, и внуки, и даже пра­внуки.

Бывает, правда, и иначе. Пожи­вут немного – первые две-три недели, а потом вдруг про­яв­ля­ется харак­тер. У каж­дого свой. Потом выяс­ня­ется, что он по ночам храпит, и к этому надо как-то при­вы­кать. А она любит ходить по мага­зи­нам. Потом вдруг откры­ва­ется, что она не умеет при­го­то­вить обед, в лучшем случае может сде­лать бутер­броды. Потом она вдруг ловит его взгляд на других жен­щи­нах, пусть даже мимо­лет­ный, но взгляд. У нее еще нет рев­но­сти, она еще придет, но уже сейчас закра­ды­ва­ется сомне­ние. С каждым днем откры­ва­ются все новые непро­чи­тан­ные стра­ницы, и не всегда при­ят­ные. Неко­то­рые и не удив­ля­ются этой прозе жизни. Ко всему можно при­вык­нуть, если есть любовь, а если ее нет, то эта проза жизни посте­пенно начи­нает угне­тать по-насто­я­щему. И появ­ля­ется чув­ство оди­но­че­ства, как раз в тот момент, когда неуло­ви­мым обра­зом рас­тво­ря­ется в житей­ских испы­та­ниях любовь.

А есть семьи без­дет­ные. Пона­чалу еще нет боль­ших про­блем: живут, как гово­рится, в свое удо­воль­ствие. Но с каждым годом это удо­воль­ствие уле­ту­чи­ва­ется и насту­пает момент, когда появ­ля­ется вопрос. Почему они, такие моло­дые, здо­ро­вые и силь­ные, не могут родить ребенка? Веру­ю­щие нахо­дят ответ отно­си­тельно быстро – значит, надо изме­нить свою жизнь, изба­виться от каких-то грехов, либо так угодно Богу и надо потер­петь и ждать мило­сти Божией. Скорее всего, эти моло­дые люди еще не вполне готовы к рож­де­нию ребенка по каким-то обсто­я­тель­ствам. И Гос­подь медлит испол­нить их про­ше­ние. И это тоже своего рода оди­но­че­ство.

В такой ситу­а­ции начи­нают нередко думать: «Может быть, взять ребенка из дет­ского дома и вос­пи­ты­вать, и заме­нить ему родную мать и род­ного отца?» Но готовы ли моло­дые люди к такому подвигу?

Кто бывал в дет­ских учре­жде­ниях, знает, как непро­сто реа­ги­рует душа на такое посе­ще­ние. Доста­точно пере­сту­пить порог дет­ского дома, как на тебя уже смот­рят сорок пар любо­пыт­ных гла­зе­нок, и почти все при­ме­ри­вают себя в каче­стве при­ем­ного сына или дочки. Кто-то даже может подойти и ска­зать: «Возь­мите меня с собой, я буду очень послуш­ным». О таких слу­чаях рас­ска­зы­вали те, кто уже посе­щал эти учре­жде­ния, в том числе и по слу­жеб­ному долгу. Дети пыта­ются исполь­зо­вать любую воз­мож­ность, только бы их взяли в семью, пусть даже непол­ную, но взяли, чтобы вдруг нашлась мама, а еще лучше, и папа тоже. Как здесь отка­жешь, а если и отка­жешь, что отве­тишь своему сердцу, кото­рое будет ныть от непо­нят­ной при­чины. Это ведь не соба­чонка какая или кошечка бро­шен­ная, кото­рую тоже пом­нишь и не можешь забыть коша­чьи глаза, ждущие хотя бы при­кос­но­ве­ния руки или чего-нибудь съест­ного.

Не зря ведь в языке есть слово «пол», обо­зна­ча­ю­щее сово­куп­ность только мужчин или только женщин. Но это и поло­вина целого, ибо ни муж­чина, ни жен­щина не могут состав­лять некое целое в своем оди­но­че­стве.

Есть ли какой-нибудь выход из оди­но­че­ства? Без жерт­вен­но­сти — никак.

Чело­век, в кото­ром глу­боко сидит гор­дынька эго­и­ста, при­вы­кает жить один потому, что ему так ком­фортно, потому, что он не может сми­риться с тем, что кто-то будет рядом и потре­бует его время, его вни­ма­ние, а воз­можно, даже начнет коман­до­вать, под­чи­нять себе, своим при­хо­тям и при­выч­кам, а без любви вытер­петь такое можно лишь в случае, если этот кто-то родная мать или отец, брат или сестра.

Навер­ное, поэтому так много раз­во­дов, не могут ужиться два оди­но­че­ства, два чело­века, каждый из кото­рых ищет свою выгоду, свое удо­воль­ствие от жизни, но только до тех пор, пока сама жизнь не предъ­явит к ним серьез­ных тре­бо­ва­ний. И тогда это сожи­тель­ство рас­сы­па­ется в прах, раз­бе­га­ются два оди­но­че­ства и спешат каждый в свою преж­нюю скор­лупу до сле­ду­ю­щей встречи с таким же оди­но­че­ством. Здесь нет семьи, здесь обыч­ное сожи­тель­ство. В нашем соци­уме вполне открыто сло­жился морально тер­пи­мый образ жизни моло­дых людей, кото­рые поз­во­ляют себе все, не будучи в браке. Они тоже оди­ноки, пони­мая, что их отно­ше­ния вре­менны. Осо­бенно от этого стра­дают девушки-жен­щины, почти всегда стре­мя­щи­еся создать семью и рожать детей.

А как живут те, кто оди­но­че­ство избрал в каче­стве един­ствен­ного пути спа­се­ния своей души? Как живут монахи? Чтобы отве­тить на этот вопрос, надо быть мона­хом, иначе все ответы будут далеки от истины.

Из лите­ра­туры, в том числе худо­же­ствен­ной, мы знаем о труд­но­стях мона­ше­ской жизни. Какими уди­ви­тель­ными явля­ются для нас при­меры святых угод­ни­ков Божиих — пре­по­доб­ных Сергия Радо­неж­ского и Сера­фима Саров­ского. Ведь они в бук­валь­ном смысле обре­кали себя на оди­но­че­ство: в глухих лесах обу­стра­и­вали свои кельи и моли­лись день и ночь, не стра­шась ни холода, ни зноя, пита­ясь тем, что Бог пошлет. Чтобы уйти в мона­стырь и при­нять постриг, надо быть гото­вым уме­реть для мира. Дадут другое имя, а твое уйдет в небы­тие и оста­нется только в пас­порте и иных госу­дар­ствен­ных учетах, а фами­лия будет упо­ми­наться в скоб­ках после имени, кото­рое дается при постриге.

Но что озна­чает – уме­реть для мира? Забыть всех своих друзей и даже род­ствен­ни­ков и пере­се­литься из ком­форт­ной квар­тиры в какую-то келью? Но и эта жизнь подой­дет когда-нибудь к послед­нему своему рубежу и тогда придет дей­стви­тель­ное оди­но­че­ство, когда монах или мона­хиня, обре­ме­нен­ные болез­нями и изрядно соста­рив­ши­еся, пред­ста­нут перед лицом не мнимой, а вполне реаль­ной смерти. Мнимое оди­но­че­ство завер­шится встре­чей наедине с послед­ней мину­той. Уми­рает чело­век один, так же, как всегда уми­рали и уми­рают смерт­ные, и тре­пе­щет душа от ужаса смерт­ного и своего оди­но­че­ства.

Сам Гос­подь Бог наш Иисус Хри­стос, когда был распят на Кресте, также испы­тал чув­ство оди­но­че­ства и остав­лен­но­сти. В Еван­ге­лие от Матфея мы читаем: «…около девя­того часа возо­пил Иисус гром­ким голо­сом: Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты меня оста­вил?» ( Мф. 27:46 ). Бла­жен­ный Фео­фи­лакт, архи­епи­скоп Бол­гар­ский, пояс­няет эти слова Спа­си­теля так: «…Он истин­ный чело­век, а не при­зрач­ный, ибо чело­век, будучи живо­то­лю­бив, по есте­ству своему хочет пожить. Поэтому, как в том случае, когда скор­бел и тос­ко­вал, Он пока­зы­вал в Себе есте­ственно свой­ствен­ную нам боязнь смерти, так теперь, когда гово­рит: для чего Ты Меня оста­вил? – обна­ру­жи­вает в Себе есте­ствен­ную любовь к жизни»2.

Как же избе­жать чув­ства оди­но­че­ства? Есть ли хоть какое-то лекар­ство духов­ного свой­ства?

Святые отцы Церкви, и не только они, гово­рят, что есть. И об этом мы слышим почти каждый раз, когда нахо­димся в храме на бого­слу­же­нии, когда поют или читают тексты, напол­нен­ные боже­ствен­ной любо­вью Гос­пода нашего Иисуса Христа к нам, греш­ным. Вспо­ми­наем ли мы своего Ангела-хра­ни­теля? А ведь он всегда рядом, просто мы о нем забы­ваем, и потому не обра­ща­емся к нему за помо­щью, потому, что наша духов­ная жизнь в лучшем случае огра­ни­чи­ва­ется храмом и бого­слу­же­нием. И поэтому не ощу­щаем его посто­ян­ного при­сут­ствия. Именно он будет сопро­вож­дать душу умер­шего после земной жизни, дабы она не устра­ши­лась кар­тины Страш­ного суда. Мы ведь даже забы­ваем о нем, когда стоим перед выбо­ром: совер­шить грех или воз­дер­жаться от него. В данной ситу­а­ции каждый чело­век нахо­дится в неко­то­ром оди­но­че­стве, потому что за него никто не примет реше­ния, гре­шить ему или не гре­шить. Более того, он даже забы­вает обра­титься молит­венно за сове­том и помо­щью Богу, к своему Ангелу-хра­ни­телю или просто к духов­ному настав­нику. А после совер­ше­ния греха мается, потому что чув­ство оди­но­че­ства уси­ли­ва­ется, и чело­век хочет спря­таться от людей, как Адам и Ева пыта­лись спря­таться от Бога после гре­хо­па­де­ния

Вместе с Анге­лом-хра­ни­те­лем за каж­дого кре­ще­ного чело­века молится святой угод­ник Божий, чье святое имя он носит. Сама Пре­свя­тая Бого­ро­дица про­сти­рает свой чест­ной Покров над каждой заблуд­шей душой, потому что Гос­подь Бог Иисус Хри­стос любит каж­дого без­мерно. Вот же оно, лекар­ство от оди­но­че­ства, – испол­няй запо­веди Божьи, люби ближ­него, проси у Гос­пода помощи — и ты уже не одинок.

Любовь есть верное лекар­ство от оди­но­че­ства. Даже если тебе очень плохо и ты нахо­дишься в край­ней ситу­а­ции, но кого-то любишь и пыта­ешься помочь люби­мому чело­веку, или мало­зна­ко­мому, или вовсе незна­ко­мому, то ради этой твоей жерт­вен­ной любви Гос­подь пошлет тебе помощ­ни­ков и укре­пит твой дух Своей бла­го­да­тию, ни с чем не срав­ни­мою на земле. Быть вместе с Богом, соеди­ниться с ним, – значит достичь Цар­ства Божия, кото­рое внутри нас. Невоз­мож­ность видеть Бога, а тем более соеди­ниться с ним, – это состо­я­ние ада.

Избави нас всех Гос­поди от чув­ства остав­лен­но­сти и оди­но­че­ства!

При­ме­ча­ния:

1. Тво­ре­ния иже во святых отца нашего Тихона Задон­ского. Издано в Сино­даль­ной типо­гра­фии. Москва, 1889. — С. 118.
2. Фео­фи­лакт Бол­гар­ский. Бла­го­вест­ник. Книга первая. Изд-во Сре­тен­ского мона­стыря. М., 2000, С. 245.

Источник