Желябов рысаков михайлов кибальчич перовская что объединяет эти имена
Желябов рысаков михайлов кибальчич перовская что объединяет эти имена
Наследие Русского Офицера запись закреплена
3 (16) апреля 1881 года на Семёновском плацу в Петербурге повешены пятеро народовольцев-«первомартовцев»: крестьянин Андрей Желябов, дворянка Софья Перовская, сын священника Николай Кибальчич, рабочий Тимофей Михайлов и мещанин Николай Рысаков.
Показательная экзекуция над С.Перовской, А.Желябовым, Н.Рысаковым, А.Кибальчичем и Т.Михайловым, стоявшими на эшафоте в длинных черных халатах и с табличками на груди «цареубийца», стала последней в России публичной смертной казнью.
Но наиболее сильное впечатление произвела на присутствовавших блестящая речь прокурора Н.В.Муравьва (будущего министра юстиции).
По словам Муравьева, «судебное следствие, полное потрясающих фактов и страшных подробностей, раскрыло такую мрачную бездну человеческой гибели, такую ужасающую картину извращения всех человеческих чувств и инстинктов», что судьям «понадобится все мужество и все хладнокровие гражданина, пред которым внезапно открылась зияющая глубокая язва родины, и от которого эта родина ждет первого ближайшего спешного средства для своего исцеления».
Отказ от исповеди
В пятницу, 3 апреля, в холодное и пасмурное утро, доставленные под охраной полиции и войск на «позорных колесницах» на Семеновский плац, пятеро из шести злоумышленников были казнены. Накануне казни к каждому из осужденных был направлен православный священник, чтобы принять исповедь и напутствовать их. Рысаков и Михайлов охотно приняли пастырей и исповедовались, Кибальчич согласился лишь на «дискуссию» со священником, но от исповеди отказался. Желябов и Перовская категорически отказались от общение с пастырем.
«1-го марта они переполнили меру злодейств»
К годовщине казни цареубийц
Но наиболее сильное впечатление произвела на присутствовавших блестящая речь прокурора Н.В.Муравьва (будущего министра юстиции).
По словам Муравьева, «судебное следствие, полное потрясающих фактов и страшных подробностей, раскрыло такую мрачную бездну человеческой гибели, такую ужасающую картину извращения всех человеческих чувств и инстинктов», что судьям «понадобится все мужество и все хладнокровие гражданина, пред которым внезапно открылась зияющая глубокая язва родины, и от которого эта родина ждет первого ближайшего спешного средства для своего исцеления».
В пятницу, 3 апреля, в холодное и пасмурное утро, доставленные под охраной полиции и войск на «позорных колесницах» на Семеновский плац, пятеро из шести злоумышленников были казнены. Накануне казни к каждому из осужденных был направлен православный священник, чтобы принять исповедь и напутствовать их. Рысаков и Михайлов охотно приняли пастырей и исповедовались, Кибальчич согласился лишь на «дискуссию» со священником, но от исповеди отказался. Желябов и Перовская категорически отказались от общение с пастырем.
Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук
Убийство императора Александра II
1 марта 1881 года в Санкт-Петербурге на набережной Екатерининского канала в результате покушения народовольцев император был смертельно ранен.
А. Кузнецов: Несмотря на то, что покушение на Александра II было совершено 1 марта 1881 года, приговор ему «Народная воля» вынесла еще в августе 1779 года. До мартовских событий было совершено еще несколько попыток лишить самодержца жизни, которых он счастливо избежал.
Идейным, рациональным и всяким прочим вдохновителем, организатором убийства царя-освободителя был Андрей Желябов, арестованный за два дня до покушения. Руководство подготовкой и доведения начатого до конца взяла на себя Софья Перовская, его возлюбленная и верная последовательница. Но в последний момент выяснилось, что тот план, который уже достаточно давно осуществлялся, — подкоп под Малой Садовой улицей, местом, где достаточно часто проезжал Александр II, не работает. 1 марта император изменил свой маршрут: заехал к сестре на завтрак в Михайловский дворец и далее последовал по набережной Екатерининского канала.
С. Бунтман: Предлагаю представить эту восьмерку, которую впоследствии назовут «первомартовцами».
А. Кузнецов: Вообще, социальный состав этой восьмерки представляет собой практически полную картину российского общества. Будто специально подбирали… Формально двое крестьян — это Желябов и Михайлов, причем первый — из крестьян в интеллигенты, а второй — из крестьян в рабочие. Рысаков — из мещан. Гельфман — из зажиточной еврейской семьи.
С. Бунтман: Из инородцев.
А. Кузнецов: Перовская — это в высшей степени родовитое российское дворянство. Кибальчич — из духовных. Гриневицкий тоже из инородцев.
С. Бунтман: И инородец, и дворянин.
А. Кузнецов: Да. Вот такой подбор.
Итак, двое — Рысаков и Гриневицкий — арестованы. Плюс Желябов, который сразу же заявил о том, что имеет к этому делу самое прямое отношение.
В ночь с 1-го на 2-е марта Желябову устроили очную ставку с Рысаковым, где он показал: «Личное мое участие физическое не было лишь по причине ареста; нравственное участие — полное». И дальше написал довольно интересное заявление: «Если новый государь, получив скипетр из рук революции, намерен держаться в отношении цареубийц старой системы, если Рысакова намерены казнить, — было бы вопиющей несправедливостью сохранить жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия лишь по глупой случайности. Я требую приобщения себя к делу 1 марта и, если нужно, сделаю уличающие меня разоблачения. Прошу дать ход моему заявлению. Андрей Желябов».
С. Бунтман: Зачем он это сделал?
А. Кузнецов: Явно совершенно, что его план — превратить процесс над народниками в трибуну, с которой, по возможности, изложить политические взгляды, программы партии и так далее.
Что дальше? А дальше, как выражаются следователи, начал петь Николай Рысаков. Собственно, то, что полиция очень быстро сумела схватить всех основных участников этого покушения — спасибо ему. Рысаков, совсем еще юноша, оказался человеком нравственно не стойким. Поняв, что ему всерьез грозит виселица, и надеясь на то, что он — несовершеннолетний, Николай решил сотрудничать со следствием.
При этом власть все время торопилась, стараясь как можно быстрее организовать процесс. На предварительное следствие давят: быстрее, быстрее, быстрее. И вот уже следствие готово передать материалы в суд, но 10 марта берут Перовскую. Начинаются новые допросы, новые материалы… И опять все готово — 17-го задерживают Кибальчича.
С. Бунтман: Опять все сначала.
А. Кузнецов: Да. То есть предварительное следствие возобновлялось два раза. Тем не менее, после ареста последних участников покушения в достаточно сжатые сроки оно было завершено. 26 марта начался суд. Дело рассматривалось в Особом присутствии Правительствующего сената, которое состояло из 9 человек. Первоприсутствующим был потомственный юрист Эдуард Яковлевич Фукс. Именно он задавал тон процессу, определял его формат. Фукс не уподоблялся прокурору, не раздражался всяческими патриотическими, обвинительными филиппиками. Например, когда Желябов, который постоянно старался использовать суд как трибуну для изложения партийных взглядов, Эдуард Яковлевич отвечал: «Вот тут-то вы и вступаете на ошибочный путь, на что я вам указывал. Вы имеете право объяснить свое участие в злодеянии 1 марта, а вы стремитесь к тому, чтобы войти в объяснение отношений к этому злодеянию партии. Не забудьте, что вы собственно не представляете для особого присутствия лицо, уполномоченное говорить за партию, и эта партия для особого присутствия при обсуждении вопроса о вашей виновности представляется несуществующею. Я должен ограничить вашу защиту теми пределами, которые указаны для этого в законе, пределами фактического и вашего нравственного участия в данном событии, и только вашего. Ввиду того, однако, что прокурорская власть обрисовала партию, вы имеете право объяснить суду, что ваше отношение к известным вопросам было иное, чем указанное обвинением отношение партии».
Возвращаясь к вопросу о процессуальных нормах. У всех подсудимых были защитники. (Желябов от защиты отказался, сказав, что будет защищать себя сам). Софью Перовскую защищал опытный адвокат Евгений Кедрин. Рысакова — знаменитый Алексей Михайлович Унковский. Август Антонович Герке был защитником Гельфман, а Владимир Николаевич Герард — Кибальчича.
Суд над террористами длился три дня. Затем в ночь на 29-е марта судебное присутствие вынесло приговор. Официально он был объявлен 30 марта. Сутки были даны на подачу кассационных жалоб, но никто из подсудимых этого не сделал.
Государственный обвинитель Николай Валерианович Муравьев так завершил свою речь на процессе: «Им не может быть места среди Божьего мира. Отрицатели веры, бойцы всемирного разрушения и всеобщего дикого безначалия, противники нравственности, беспощадные развратители молодости, всюду несут они свою страшную проповедь бунта и крови, отмечая убийствами свой отвратительный след. Дальше им идти некуда: 1-го марта, они переполнили меру злодейств. Довольно выстрадала из-за них наша родина, которую они запятнали драгоценною царскою кровью, — и в вашем лице Россия свершит над ними свой суд. Да будет же убийство величайшего из монархов последним деянием их земного преступного поприща».
Приговор всем шестерым гласил — смертная казнь через повешение. Гельфман, ввиду ее беременности, казнь отсрочили до рождения ребенка, а затем заменили вечной каторгой, но она вскоре погибла от заражения крови.
3 апреля 1881 года Желябов, Перовская, Кибальчич, Михайлов и Рысаков были повешены на плацу Семеновского полка. Из всех вышеперечисленных больше всех не повезло Тимофею Михайлову. Если в случае, когда казнили декабристов, у двоих веревка обрывалась один раз, то у него это случилось дважды.
Романтика террора: заговорщики Софья Перовская и Андрей Желябов
Несть числа историям о женской любви – жертвенной, всепоглощающей. Нынешний весенний праздник располагает к тому, чтобы вспомнить одну из таких. Правда, это повествование пронизано жгучей печалью, так что, не обессудьте.
Софья сызмальства не желала жить в благости и спокойствии. Пошла на Аларинские женские курсы. Завела опасные знакомства, которые привели ее в революционный кружок. Из-за этого разгорелся изрядный семейный скандал. Отец, узнавший о связях Софьи, разгневался и потребовал порвать со смутьянами. Дочь решительно отказалась и покинула родительский дом.
В ту пору было популярно «хождение в народ». Его, горемычного, учили грамоте и другим предметам молодые интеллигенты с горячим, отзывчивым сердцем. Но этим не ограничивались и – наставляли рабочих и крестьян. Как зажить по-новому, покончить с несправедливостью, самодержавным гнетом. А добиться этого без слома власти было нельзя.
Где знакомились обычно молодые люди? В театрах, кафе, в гостях. Революционеры, конспираторы и прочая решительно настроенная публика завязывали связи в укромных уголках, за изготовлением взрывных устройств, чтением прокламаций, на сходках. Перовская и Желябов впервые увиделись на конспиративной квартире.
Он поступил в университет, но оттуда был изгнан – за вольнодумство. Таких молодых людей, как Желябов, было множество, их плодило само царское правительство. Не пыталось уговорить и переубедить, а лишь грозило и тем озлобляло, заставляло идти наперекор, хвататься за револьверы и бомбы…
Желябов и Перовская, обнаружив родство душ, полюбили друг друга так же истово, как и дело, которому отдались. А дело было кровавое – в «Народной воле», куда молодые люди вступили, иных не затевалось.
Впрочем, современники утверждали, что Перовская долго сопротивлялась планам членов организации перейти к организованному террору. Но ее убедили, что с жестокими, мертвой хваткой вцепившимися во власть,«верхами» иначе разговаривать нельзя. С царем – тем паче. Он виделся народовольцам виновником всех российских несчастий и должен был неминуемо умереть, даже если звался Освободителем, разрубившим многовековые оковы крепостного рабства.
Но у Перовской счеты с царем были свои. По словам народовольца Аркадия Тыркова, «она точно мстила Александру II за то, что он оторвал ее от мирной, спокойной работы пропагандистки».
Но в том, что женщина вступила на жертвенный – не только для врагов, но и для себя – путь, многие историки видели влияние сильного мужчины. Можно представить, что, полностью доверившись отчаянному Желябову, она поверила его доводам и аргументам. Впрочем, иные это опровергали – решительности и мужеству самой Перовской не было границ, хотя она не выглядела фанатичкой с горящими глазами.
Были ли в их речах пылкие слова, которые обычно произносят влюбленные? Наверняка, но – не часто.
Ведь он – мужчина, боец, понимал, что их ждет, но таил тяжелые мысли. Но она, хрупкая женщина, неужто не роняла тайком слезу, представляя будущее? Да и виделось ли ей оно?
Впрочем, все терзания напрасны, обратной дороги уже нет. Есть только одна, по ней мчится императорский кортеж, навстречу которому Перовская с товарищами вышла в тот мартовский день 1881 года. Желябова среди них не было – он, арестованный двумя дня раннее, досадовал, что от участия в покушении был отринут.
Царский кортеж был невелик: карета с самим Александром II, шесть казаков охраны, отдельные санки с полицмейстером, полковником Дворжицким, начальником охранной стражи Отдельного корпуса жандармов капитаном Кохом и командиром лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона собственного Его Величества конвоя ротмистром Кулебякиным.
…Лошади бежали резво, выезд повернул с Инженерной улицы на набережную. Император рассеянно глядел в окно, немало не подозревая о беде, которая тяжело дышала уже не вослед, а во весь дух неслась рядом с каретой.
Сверкнуло, полыхнуло, заржали раненые лошади, снег обагрился кровью конвойных. Но император, вылезший из поврежденной кареты, не пострадал вовсе. Нет бы ему тотчас ускакать прочь – ведь знал же, что за ним давно охотились. Да и торопили его, увещевали лейб-кучер Сергеев, Кулебякин и Дворжицкий, что надо немедля уезжать отсель, ибо кто-то из душегубов, возможно, спрятался рядом…
Когда дым от второго взрыва рассеялся, все обомлели, увидев изуродованное тело царя, из раздробленных ног которого ручьем хлестала кровь. Александру II только и хватило сил прошептать:
«Несите меня во дворец… там должно мне… умереть…»
Террористы погубили не только царя, но и казака из свиты царя, случайных прохожих – крестьянина и мальчика из мясной лавки. Кроме того, погиб народоволец Гриневицкий. Еще множество людей получили ранения.
Испытали ли жестокие бомбисты терзания от бессмысленной казни стольких невинных людей? Ведь одно дело замышлять убийство, другое – видеть его страшные результаты. Так же, как и поначалу храбриться, а потом рыдать, моля о пощаде…
Это к тому, что Рысаков стал героем, однако – ненадолго. Спесь слетела с юного бомбиста при мысли о расплате за злодеяния, и он стал выдавать своих товарищей. Полиция и жандармы развили энергичную деятельность и за несколько дней петербургское ядро «Народной воли» было разгромлено. На эшафоте, установленном на Семеновском плацу, приговоренные к смерти члены организации, зная о предательстве Рысакова, отказались с ним прощаться…
Перовская и Желябов встретились в зале суда. Они перебрасывались сочувственными взглядами, всплескивали руками, которые еще недавно страстно сплетались. Обстановка была далека от романтической, но, пожалуй, впервые за много дней молодые люди выглядели спокойными – ведь все уже стало ясно, не нужно было тревожиться друг за друга. Скоро они будут вместе навсегда…
До последних секунд жизни Софья искала взглядом Андрея и даже улыбалась ему…
На судебной трибуне
На судебной трибуне
26 марта. 11 часов утра. В здании окружного суда открылось первое заседание Особого присутствия сената по делу «О совершенном 1 марта 1881 года злодеянии».
Заменить военный суд судом Особого присутствия решено было из международных соображений.
«Император Александр III, — свидетельствует полковник лейб-гвардии Преображенского полка граф Пфейль, — решился на публичное разбирательство дела только для того, чтобы положить конец всяким слухам о жестоком обращении и пытках, которым будто бы подвергались обвиняемые в тюрьме».
Подсудимых вводят по одному. Соня обменивается рукопожатиями со всеми, кроме Рысакова.
В публике высшее общество: бахрома эполет, меха, ордена, лорнеты, запах тонких духов.
Обвиняет Муравьев. Тот Николай Валерианович Муравьев, который за год до этого проиграл сражение с Исполнительным Комитетом. Теперь о поражении не может быть и речи. Он спокоен. Что бы ни сказали защитники, победа останется за ним.
Для Сони он не только противник по делу Гартмана, но и товарищ детских игр, Коля Муравьев, которого они с Машей и Васей вытащили когда-то в Пскове из пруда. Он тогда так испугался, плакал, и вода лилась с него ручьями. Да, это его лицо, изнеженное, капризное. Он и родную сестру послал бы на виселицу, если бы это ему понадобилось для карьеры.
Подсудимые сидят на скамье за дубовым барьером: Рысаков, Михайлов, Гельфман, Кибальчич, Перовская, Желябов. Сбоку два жандарма с шашками наголо, неподвижные, как фигуры в музее. А за ними на стене огромный, задрапированный в черное портрет Александра II. Он стоит, как живой, вытянувшись по-военному, в лентах, орденах, с каской в руке.
Соня рядом с Желябовым. Она спокойна. На лице у нее легкий румянец. Председатель суда следит за тем, чтобы они не разговаривали, но им все-таки удается обменяться несколькими словами.
Желябов, Кибальчич, Перовская — авангард «Народной воли». Идет последний бой между ними и царскими слугами.
Но что могут сделать здесь эти обреченные люди? Они могут сделать многое: защитить знамя «Народной воли» от поругания, сказать правду в глаза врагам так, чтобы услышала вся Россия.
Они мечтали о пропаганде. И вот судьба привела их на такое место, откуда их слышно будет всему народу. Не только тем, кто живет сейчас, но и тем, кто будет жить после. И еще другая цель у них в этом бою: отстоять, спасти двух товарищей — Тимофея Михайлова и Гесю Гельфман. Прямых улик против них нет. Их оговорил Рысаков. Его показания надо опровергнуть, разбить, уничтожить.
— Подсудимая Перовская, — говорит первоприсутствующий, — объявите ваше имя, фамилию, где проживали последнее время.
— Дворянка Софья Перовская, двадцати семи лет. Занималась революционными делами.
Первоприсутствующий обращается к Желябову. Желябов называет себя, потом говорит:
— Я двадцать пятого числа подал в Особое присутствие из крепости заявление о неподсудности моего дела Особому присутствию сената как суду коронному, так как признаю правительство одной из заинтересованных сторон в этом деле и полагаю, что судьей между нами, партией революционеров и правительством, может быть только один — всенародный суд. Полагая, что настоящая форма суда лично к нам неприменима, я заявлял о том, что по справедливости и по духу даже наших русских законов, наше дело подлежит рассмотрению суда присяжных заседателей, как представляющих собой общественную совесть, и просил на это заявление ответа…
Ответ, прочитанный обер-секретарем, гласит: «Особое присутствие находит, что отвод о неподсудности дела… лишен всякого основания и не подлежит удовлетворению».
— Я удовлетворен, — к удивлению присутствующих, заявляет Желябов. И правда, он удовлетворен. Ему удалось огласить то, что суд предпочел бы спрятать под сукно.
Первоприсутствующий возвращается к опросу. Он спрашивает Желябова о его вероисповедании. Желябов отвечает:
— Крещен в православии, но православие отрицаю, хотя сущность учения Иисуса Христа признаю. Эта сущность учения среди моих нравственных побуждений занимает почетное место. Я верю в истину и справедливость этого вероучения и торжественно признаю, что вера без деда мертва есть и что всякий истинный христианин должен бороться за правду, зa права угнетенных и слабых, и если нужно, то за них и пострадать…
Отрицание христианской религии и признание христианской морали — это так похоже на бывшего чайковца.
Во время чтения обвинительного акта бесконечное число раз повторяются ссылки на Гольденберга. Он умер. А его показания продолжают верой и правдой служить жандармам.
Когда адвокаты и Желябов, который отказался от защитника, по формальным соображениям потребовали отвода Гольденберга как свидетеля, Муравьев произнес торжественно:
— В настоящее время имею честь заявить, что показание Гольденберга… должно быть прочитано на судебном следствии, и под условием этого прочтения обвинительная власть считает возможным продолжать судебное следствие.
И самое ужасное то, что, кроме умершего свидетеля Гольденберга, есть живой свидетель Рысаков. Он с ними на одной скамье подсудимых, но Перовская ведет себя так, будто его не существует, не замечает его, не хочет замечать.
Обвинительный акт прочитан. Теперь первоприсутствующий предлагает подсудимым высказаться по существу предъявленных им обвинений.
Рысаков не может не признать себя виновным в преступлении 1 марта, но тут же объявляет, что не считает себя в полном смысле членом партии «Народной воли».
Михайлов называет показания Рысакова ложными. Отрицает свое участие в покушении.
— Я подтверждаю лишь, — говорит он, — что принадлежу к той партии, которая защищает среду рабочих, потому что я и сам человек рабочий, и признаю, что сопротивлялся властям, чтобы не отдавать себя даром.
Гельфман, не отрицая того, что была членом партии и хозяйкой конспиративной квартиры, утверждает, что участия в событии 1 марта не принимала.
— Считаю долгом заявить, — заканчивает она свою речь, — что у меня на квартире, как на собраниях, бывших до первого марта, так и утром первого марта, Тимофей Михайлов не был.
Кибальчичу, может быть, из-за присущего ему спокойного, философского тона удается рассказать о стремлениях «Народной воли», о причинах, заставивших лиц социалистического образа мыслей перейти к политической борьбе. Рассказывая о своем личном участии в террористической деятельности, Кибальчич подчеркивает, что оно ограничивалось исключительно научно-технической сферой.
— Я говорю это, — предупреждает он судей, — не для того, чтобы снимать с себя часть обвинения, а просто по чувству справедливости.
Соня, когда очередь доходит до нее, подтверждает, что, как член «Народной воли» и агент Исполнительного Комитета, участвовала и в покушении под Москвой и в покушении 1 марта.
— Партия «Народной воли», — говорит она, — отнюдь не считает возможным навязывать какие бы то ни было учреждения или общественные формы народу и обществу и полагает, что народ и общество рано или поздно примут эти взгляды и осуществят их в жизни… Относительно лиц, участвующих в последнем событии, я могу заявить одно: Гельфман как хозяйка конспиративной квартиры, как член партии «Народной воли» вовсе не примыкала к террористической деятельности партии… Относительно подсудимого Михайлова я должна сказать, что он точно так же не принимал участия в террористической деятельности партии, не готовился в метальщики и не был первого марта на квартире, где, собственно, решался план действий…
После Сони встает Желябов. Он говорит:
— Я долго был в народе, работал мирным путем, но вынужден был оставить эту деятельность… Оставляя деревню, я понимал, что главный враг партии народолюбцев-социалистов — власти.
Первоприсутствующий останавливает его движением руки.
— Я должен предупредить вас, что я не могу допустить в ваших объяснениях таких выражений, которые полны неуважения к существующему порядку управления и к власти, законом установленной…
— Я это признаю, — соглашается Желябов и продолжает в прежнем тоне, — как человек, из народа вышедший, для народа работавший, я так понимал выгоду от политической борьбы.
— Для суда не нужно знать теории, — опять прерывает его председатель. — Суду нужно знать ваши личные отношения к делу.
— Совершенно верно, — подтверждает Желябов, — я мог бы держаться в таких рамках и к ним возвращусь.
Несмотря на то, что Фукс чуть ли не ежеминутно перебивает Желябова, градоначальник Баранов — протеже Победоносцева — жалуется императору на слабость председателя.
Министр юстиции, вызванный по этому поводу во дворец, заверяет его величество, что никаких неприличий не происходит, и предлагает присутствующему при этом разговоре Победоносцеву вместе поехать в суд.
Победоносцев демонстративно отказывается.
— Я дал себе слово, — говорит он резко, — ноги моей не будет в новых судебных учреждениях.
Не только Победоносцев и Баранов, все приверженцы старого заволновались.
«Неужели же люди энергичные, люди дела; а не пустой болтовни, — пишет Победоносцеву анонимный корреспондент, — все перешли в шайки злодеев, богоотступников, цареубийц; неужели у царя остались слуги лишь честные, деликатные бояре, считающие, что не следует даже с такими отщепенцами, каковы перовские и желябовы, иначе обращаться как учтиво и разыгрывать с ними эту противную и уродливую комедию, которую с ними ломали на суде, дозволяя им разглагольствования, изъяснения их богоотступной деятельности, хвастовства их злодеяниями и ученые прения?»
«Возмутительно, — говорится в воспоминаниях жены начальника штаба Московского военного округа Духовской, — что убийц государя судят правильным судом, спрашивают их: «Признаете ли вы себя виновными?» Их следовало народу отдать на растерзание».
«Хотя и говорят, что убийцам надо дать высказаться, — пишет в дневнике генеральша Богданович, — но я с этим не согласна. Рассуждения Желябова о религии, циничные разговоры Перовской — все это действует губительно и на слушающих на суде и на читающих газеты».
Но и здесь, среди этой тщательно подобранной и профильтрованной публики, не все разделяют такое мнение. На некоторых людей, ожидавших под влиянием газетных описаний увидеть мелодраматических злодеев, подсудимые производят скорее даже благоприятное впечатление.
«Душа дела Желябов и Перовская… — записывает государственный секретарь Перетц, — Перовская — блондинка небольшого роста, прилично одетая и причесанная — должна владеть замечательной силой воли и влиянием на других. Преступление 1 марта, подготовлявшееся Желябовым, было после его арестования приведено в исполнение по ее плану и благодаря замечательной ее энергии».
«Видя на скамье подсудимых эту миловидную блондинку с круглым лицом, с ласковыми голубыми глазами, одетую в простое, но со вкусом сделанное темное платье, — вспоминает через много лет граф фон Пфейль, — трудно было поверить, что это одна из опаснейших государственных преступниц, в числе преступлений которой было и убийство 1 марта…»
«…Высокого роста, — пишет он о Желябове, — стройный, сильный, с удивительным лицом: высокий лоб, густые, слегка вьющиеся волосы, довольно длинная борода, смуглый цвет лица, к которому отлично подходили темные, сильно блестевшие глаза. Никто не мог поверить, что это крестьянин. Его костюм и маленькие руки также не подходили для крестьянина».
«Это был выдающийся, богом одаренный человек… — отзывается он о Кибальчиче. — Не пойди этот молодой человек по преступному пути, из него вышел бы знаменитый специалист своего дела».
Люди тут же в кулуарах суда шепотом передают слова одного генерала, приятеля и сослуживца самого Тотлебена. Этот генерал произнес следующий приговор над Желябовым и Кибальчичем: «Что бы там ни было, что бы они ни совершили, но таких людей нельзя вешать. А Кибальчича я бы засадил крепко накрепко до конца его дней, но при этом предоставил бы ему полную возможность работать над своими техническими изобретениями».
Заседание возобновляется. В залу входят эксперты и свидетели. Их опрашивают, подводят к присяге.
Судебное следствие идет чинно и медленно. Один за другим берут слово председатель, адвокаты, прокурор. Желябов отражает удары. Заставляет свидетелей проговариваться. Ему нужно опорочить их показания, чтобы защитить Гельфман и Михайлова.
Каждый раз, когда Желябов говорит, прокурор пожимает плечами, иронически улыбается.
Кибальчич объясняет суду, что во избежание лишних жертв стремился к тому, чтобы радиус действия мины был по возможности ограничен. Эксперты подтверждают, что в случае взрыва воронка была бы небольшая и люди, находившиеся на тротуарах и в домах, не пострадали бы. Экспертов не мог не поразить Кибальчич, который в невозможных условиях сумел сделать то, что другим не удавалось даже в самых совершенных лабораториях. Они забывают, что он сидит на скамье подсудимых, и невольно говорят с ним не только как равные с равным, но даже с некоторым почтением.
Приговор над цареубийцами не вынесен, прокурор еще не произнес обвинительной речи, а новый царь уже выполнил приговор, который произнес над собой сам. Валуев называет внезапный, совершенный в тайне переезд императорской семьи в Гатчину «мерой о двух цветах».
«В самом деле, — писал парижский корреспондент газеты «Таймс», — странно видеть добычей страха тридцатисемилетнего человека здорового телосложения и геркулесовской силы. Его отъезд в Гатчину был настоящим бегством. В день, когда он должен был выехать, четыре императорских поезда стояли в полной готовности на четырех различных вокзалах Петербурга со всем служебным и военным сопровождением, и пока они ждали, император уехал без всякой свиты с поездом, который стоял на запасном пути».
Маркс и Энгельс писали в 1882 году в предисловии к русскому изданию «Манифеста Коммунистической партии»:
«Во время революции 1848–1849 гг. не только европейские монархи, но и европейские буржуа видели в русском вмешательстве единственное спасение против пролетариата, который только что начал пробуждаться. Царя провозгласили главой европейской реакции. Теперь он — содержащийся в Гатчине военнопленный революции, и Россия представляет собой передовой отряд революционного движения в Европе».
«Следила ли ты за судебным, процессом против организаторов покушения в С.-Петербурге? — писал Маркс дочери 11 апреля 1881 года. — Все это действительно дельные люди, без мелодраматической позы, простые, деловые, героические. Фразерство и дело — непримиримые противоположности. Петербургский исполнительный комитет, который действует так энергично, выпускает манифесты, написанные в исключительно «сдержанном тоне».
«И я, и Маркс находим, — говорил позже Энгельс Герману Лопатину, — что письмо Комитета к Александру III положительно прекрасно по своей политичности и спокойному тону. Оно доказывает, что в рядах революционеров находятся люди с государственной складкой ума…»
Читайте также
Для Иосифа эстрада равнозначна трибуне
Для Иосифа эстрада равнозначна трибуне Для Иосифа Кобзона эстрада равнозначна высокой трибуне. Ибо в каждой новой песне он всегда старается выразить не только замысел композитора и поэта, не только самого себя, но и — обязательно — время, в котором все мы живем!А еще
ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ
ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ После Октября фотографы снимали Ленина не раз, точно так же и кинематографщики. Голос его запечатлен на пластинках фонографа. Речи застенографированы и напечатаны. Таким образом, все элементы Владимира Ильича налицо. Но только элементы. А живая личность
Глава VI. В конгрессе и на трибуне
Глава VI. В конгрессе и на трибуне Линкольн избран членом конгресса. – Столкновение с Дугласом. – Первая речь его в конгрессе. – Борьба с рабовладельцами. – Постановление конгресса о незаконности укрывательства невольников. – Упразднение миссурийского соглашения. –
Глава 30 Отец появился на трибуне…
Глава 30 Отец появился на трибуне… …к началу второго тайма, как и обещал. Он отвозил Сандру домой, потому что она отказалась сидеть на холодном ледовом стадионе. Я завладел шайбой сразу после вброса и пробил защиту противника, резко прибавив скорость на середине
Глава 27. Всесоюзный Научно-исследовательский Институт судебной психиатрии имени Сербского
Глава 27. Всесоюзный Научно-исследовательский Институт судебной психиатрии имени Сербского «(Советский) ученый сегодняшнего дня, либо психолог и инквизитор в одном лице, скрупулезно изучающий значение различных выражений человеческого лица, жесты, оттенки голоса,
Глава 27. Всесоюзный Научно-исследовательский Институт судебной психиатрии имени Сербского
Глава 27. Всесоюзный Научно-исследовательский Институт судебной психиатрии имени Сербского «(Советский) ученый сегодняшнего дня, либо психолог и инквизитор в одном лице, скрупулезно изучающий значение различных выражений человеческого лица, жесты, оттенки голоса,
Глава 4 ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С СУДЕБНОЙ ПРОЦЕДУРОЙ
Глава 4 ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С СУДЕБНОЙ ПРОЦЕДУРОЙ Честолюбивый еще более, чем гордый, самодовольный и уверенный в себе Пьер Огюстен Карон, которому потомки приписывали необыкновенную хитрость, на самом деле чаще вел себя наивно и оказывался одураченным недостойными его
Я. Алтухов Писатель М. Шолохов на трибуне чистки
Я. Алтухов Писатель М. Шолохов на трибуне чистки В числе последних трех коммунистов Вешенского районного издательства «Большевистский Дон» чистку партии проходил писатель М.А. Шолохов.Местный кинотеатр, в котором шла чистка, был переполнен до отказа. Присутствовало
Продолжение судебной лихорадки
Продолжение судебной лихорадки В этот период в газетах появились первые неутешительные сведения о финансовом состоянии певца. Пресса утверждала, что экс-король поп-музыки вот-вот объявит себя банкротом. Совокупный долг Майкла Джексона к 2005 году, по утверждению
Часть вторая Большевик на трибуне царской думы
Часть вторая Большевик на трибуне царской думы
Практикант Имперской судебной палаты
Практикант Имперской судебной палаты С мая по сентябрь 1772 года адвокат Гёте был практикантом Имперской судебной палаты в Вецларе. В высокой судебной инстанции он должен был пройти практику и таким образом усовершенствовать свое образование. Однако это было
ВПЕРВЫЕ НА ТРИБУНЕ
ВПЕРВЫЕ НА ТРИБУНЕ Гнетущие заботы лежали на сердце Клары. Даже она, никогда не терявшая надежды, временами не могла побороть уныния: Осип был очень серьезно болен, хотя и отрицал это. Врачи никак не находили причины его недугов. Однажды, после обстоятельного осмотра
Л. Д. Троцкий ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ
Л. Д. Троцкий ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ После Октября фотографы снимали Ленина не раз, точно так же и кинематографщики. Голос его запечатлен на пластинках фонографа. Речи застенографированы и напечатаны. Таким образом все элементы Владимира Ильича налицо. Но только элементы. А
ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ
ЛЕНИН НА ТРИБУНЕ После Октября фотографы снимали Ленина не раз, точно так же и кинематографщики. Голос его запечатлен на пластинках фонографа. Речи застенографированы и напечатаны. Таким образом, все элементы Владимира Ильича налицо. Но только элементы. А живая личность