Друг мой вспомни что молчать хорошо безопасно и красиво ф м достоевский
Друг мой вспомни что молчать хорошо безопасно и красиво ф м достоевский
Мысль семейная — мысль народная
Всякий, кто искренно захотел истины, тот уже страшно силен…
Конечно, все эти примеры остросовременного, гражданского, патриотического звучания классики в условиях экстремальных. Но — ведь это все-таки факты. Реальные исторические факты.
И, однако, «Подросток», о котором пойдет речь, по своему общественному гражданскому заряду — очевидно — далеко не «Бородино», не «Тарас Бульба» и не «Война и мир» или «Что делать?» Чернышевского или, скажем, «Тихий Дон» Шолохова. Не так ли?
Перед нами обыкновенная, чуть не сказал — семейная, хотя скорее уж — бессемейная, с элементами детектива, но все же — достаточно обыденная история, и, кажется, не более того.
В самом деле: лет двадцать назад, двадцатипятилетний тогда Андрей Петрович Версилов, человек образованный, гордый, преисполненный великих идей и надежд, увлекся вдруг восемнадцатилетней Софьей Андреевной, женой своего дворового человека, пятидесятилетнего Макара Ивановича Долгорукого. Детей Версилова и Софьи Андреевны, Аркадия и Лизу, признал Долгорукий своими, дал им свою фамилию, а сам с сумой и посохом ушел странничать по Руси в поисках правды и смысла жизни. С тою же, по существу, целью отправляется скитаться по Европе Версилов. Пережив за двадцать лет скитаний немало политических и любовных страстей и увлечений, а заодно и промотав три наследства, Версилов возвращается в Петербург едва ли не нищим, но с видами обрести четвертое, выиграв процесс у князей Сокольских.
Приезжает из Москвы в Петербург и юный девятнадцатилетний Аркадий Макарович, у которого, за недолгую его жизнь, накопилось уже немало обид, мучительных вопросов, надежд. Приезжает — открывать отца: ведь он, по существу, впервые встретится с Андреем Петровичем Версиловым. Но не только надежда обрести наконец семью, отца влечет его в Петербург. В подкладке сюртука подростка зашито и кое-что материальное — некий документ, вернее, письмо неведомой ему молодой вдовы, генеральши Ахмаковой, дочери старого князя Сокольского. Подросток знает наверняка — и Версилов, и Ахмакова, и, может быть, еще кое-кто отдали бы многое, дабы заполучить это письмо. Так что Аркадий, собираясь наконец броситься в настоящую, как ему представляется, жизнь, в жизнь петербургского столичного общества, имеет виды проникнуть в него не бочком, мимо зазевавшегося швейцара, но прямо-таки властелином чужих судеб, находящихся в его руках, а точнее, пока — за подкладкой сюртука.
Впечатления, соблазны, неожиданности новой, взрослой, петербургской жизни буквально захлестывают юного Аркадия Макаровича, так что он вряд ли даже готов вполне воспринимать ее уроки, улавливать за потоком обрушивающихся на него фактов, каждый из которых для него едва ли не открытие, — их внутренние связи. Мир то начинает обретать в сознании и чувствах подростка приятные и столь много обещающие ему формы, то вдруг, будто рухнув разом, вновь погружает Аркадия Макаровича в хаос, в беспорядок мыслей, восприятий, оценок.
Каков же этот мир в романе Достоевского?
Социально-исторический диагноз, который поставил Достоевский современному ему буржуазно-феодальному обществу, и притом, как всегда, — поставил пропорционально будущему, пытаясь, а во многом и сумев разгадать будущие итоги его нынешнего состояния, этот диагноз был нелицеприятен и даже жесток, но и исторически справедлив. «Я убаюкивать не мастер», — отвечал Достоевский на обвинения в том, что он слишком-де сгущает краски. Каковы же, по Достоевскому, основные симптомы болезни общества? «Во всем идея разложения, ибо все врозь… Даже дети врозь… Общество химически разлагается», — записывает он в тетрадь мысли к роману «Подросток». Рост убийств и самоубийств. Распадение семей. Господствуют случайные семейства. Не семьи, но какие-то брачные сожительства. «Отцы пьют, матери пьют… Какое поколение может родиться от пьяниц?»
Да, социальный диагноз общества в романе «Подросток» дается преимущественно через определение состояния русской семьи, а это состояние, по Достоевскому, таково: «…никогда семейство русское не было более расшатано, разложено… как теперь. Где вы найдете теперь такие «Детства и Отрочества», которые могли бы быть воссозданы в таком стройном и отчетливом изложении, в каком представил, например, нам свою эпоху и свое семейство граф Лев Толстой, или как в «Войне и мире» его же? Ныне этого нет… Современное русское семейство становится все более и более случайным семейством».
* Григорьев А. Л. Русская литература в зарубежном литературоведении. Л, 1977, с. 35.
Друг мой вспомни что молчать хорошо безопасно и красиво ф м достоевский
Мысль семейная — мысль народная
Всякий, кто искренно захотел истины, тот уже страшно силен…
Конечно, все эти примеры остросовременного, гражданского, патриотического звучания классики в условиях экстремальных. Но — ведь это все-таки факты. Реальные исторические факты.
И, однако, «Подросток», о котором пойдет речь, по своему общественному гражданскому заряду — очевидно — далеко не «Бородино», не «Тарас Бульба» и не «Война и мир» или «Что делать?» Чернышевского или, скажем, «Тихий Дон» Шолохова. Не так ли?
Перед нами обыкновенная, чуть не сказал — семейная, хотя скорее уж — бессемейная, с элементами детектива, но все же — достаточно обыденная история, и, кажется, не более того.
В самом деле: лет двадцать назад, двадцатипятилетний тогда Андрей Петрович Версилов, человек образованный, гордый, преисполненный великих идей и надежд, увлекся вдруг восемнадцатилетней Софьей Андреевной, женой своего дворового человека, пятидесятилетнего Макара Ивановича Долгорукого. Детей Версилова и Софьи Андреевны, Аркадия и Лизу, признал Долгорукий своими, дал им свою фамилию, а сам с сумой и посохом ушел странничать по Руси в поисках правды и смысла жизни. С тою же, по существу, целью отправляется скитаться по Европе Версилов. Пережив за двадцать лет скитаний немало политических и любовных страстей и увлечений, а заодно и промотав три наследства, Версилов возвращается в Петербург едва ли не нищим, но с видами обрести четвертое, выиграв процесс у князей Сокольских.
Приезжает из Москвы в Петербург и юный девятнадцатилетний Аркадий Макарович, у которого, за недолгую его жизнь, накопилось уже немало обид, мучительных вопросов, надежд. Приезжает — открывать отца: ведь он, по существу, впервые встретится с Андреем Петровичем Версиловым. Но не только надежда обрести наконец семью, отца влечет его в Петербург. В подкладке сюртука подростка зашито и кое-что материальное — некий документ, вернее, письмо неведомой ему молодой вдовы, генеральши Ахмаковой, дочери старого князя Сокольского. Подросток знает наверняка — и Версилов, и Ахмакова, и, может быть, еще кое-кто отдали бы многое, дабы заполучить это письмо. Так что Аркадий, собираясь наконец броситься в настоящую, как ему представляется, жизнь, в жизнь петербургского столичного общества, имеет виды проникнуть в него не бочком, мимо зазевавшегося швейцара, но прямо-таки властелином чужих судеб, находящихся в его руках, а точнее, пока — за подкладкой сюртука.
Впечатления, соблазны, неожиданности новой, взрослой, петербургской жизни буквально захлестывают юного Аркадия Макаровича, так что он вряд ли даже готов вполне воспринимать ее уроки, улавливать за потоком обрушивающихся на него фактов, каждый из которых для него едва ли не открытие, — их внутренние связи. Мир то начинает обретать в сознании и чувствах подростка приятные и столь много обещающие ему формы, то вдруг, будто рухнув разом, вновь погружает Аркадия Макаровича в хаос, в беспорядок мыслей, восприятий, оценок.
Каков же этот мир в романе Достоевского?
Социально-исторический диагноз, который поставил Достоевский современному ему буржуазно-феодальному обществу, и притом, как всегда, — поставил пропорционально будущему, пытаясь, а во многом и сумев разгадать будущие итоги его нынешнего состояния, этот диагноз был нелицеприятен и даже жесток, но и исторически справедлив. «Я убаюкивать не мастер», — отвечал Достоевский на обвинения в том, что он слишком-де сгущает краски. Каковы же, по Достоевскому, основные симптомы болезни общества? «Во всем идея разложения, ибо все врозь… Даже дети врозь… Общество химически разлагается», — записывает он в тетрадь мысли к роману «Подросток». Рост убийств и самоубийств. Распадение семей. Господствуют случайные семейства. Не семьи, но какие-то брачные сожительства. «Отцы пьют, матери пьют… Какое поколение может родиться от пьяниц?»
Да, социальный диагноз общества в романе «Подросток» дается преимущественно через определение состояния русской семьи, а это состояние, по Достоевскому, таково: «…никогда семейство русское не было более расшатано, разложено… как теперь. Где вы найдете теперь такие «Детства и Отрочества», которые могли бы быть воссозданы в таком стройном и отчетливом изложении, в каком представил, например, нам свою эпоху и свое семейство граф Лев Толстой, или как в «Войне и мире» его же? Ныне этого нет… Современное русское семейство становится все более и более случайным семейством».
* Григорьев А. Л. Русская литература в зарубежном литературоведении. Л, 1977, с. 35.
20 выдающихся цитат великого мыслителя Фёдора Достоевского о счастье, любви и жизни
1. Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни.
2. Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой.
3. Счастье не в счастье, а лишь в его достижении.
4. Никто не сделает первый шаг, потому что каждый думает, что это не взаимно.
5. Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием.
6. Человек он умный, но чтоб умно поступать — одного ума мало.
7. Если ты направился к цели и станешь дорогою останавливаться, чтобы швырять камни во всякую лающую на тебя собаку, то никогда не дойдешь до цели.
8. Удивительно, что может сделать один луч солнца с душой человека!
9. Тут нужно говорить глаз на глаз… чтоб душа читалась на лице, чтоб сердце сказывалось в звуках слова. Одно слово, сказанное с убеждением, с полной искренностью и без колебаний, лицом к лицу, гораздо более значит, нежели десятки листов исписанной бумаги.
10. Душа исцеляется рядом с детьми.
11. Кто хочет приносить пользу, тот даже со связанными руками может сделать много добра.
12. В самом деле, выражаются иногда про «зверскую» жестокость человека, но это страшно несправедливо и обидно для зверей: зверь никогда не может быть так жесток, как человек, так артистически, так художественно жесток.
13. Большие не знают, что ребенок даже в самом трудном деле может дать чрезвычайно важный совет.
14. Не засоряйте свою память обидами, а то там может просто не остаться места для прекрасных мгновений.
15. Человек, умеющий обнимать – хороший человек.
16. Друг мой, вспомни, что молчать хорошо, безопасно и красиво.
17. Дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей.
18. Дурак, признавший, что он дурак, уже не дурак.
19. Что ложью началось, то ложью и должно было кончиться; это закон природы.
20. Родивший не есть еще отец, а отец есть – родивший и заслуживший.
История №1004539
«Друг мой, вспомни, что молчать хорошо, безопасно и красиво». Из книги «Подросток» Федор Достоевский
Восточная мудрость гласит: «Простым камнем можно подбить женщине глаз. Драгоценным — сердце». Но старые, опытные и умные люди говорят, что лучше всё-таки глаз.
Пересматривали с женой недавно замечательную комедию «Meet the Fockers», у нас перевели, как «Знакомство с Факерами» и опять вспомнился подобный жизненный эпизод из наших былинных уже времен. Я конечно, не такой косячник как Грег из фильма, но в подобной ситуации тоже неслабо отметился.
Привез я тогда знакомиться с родителями свою любимую. Заранее предупредил, родные расстарались, принарядились, стол накрыли, ждут.
Она сидела и тихо плакала, периодически сплевывая обильную кровь из прокушенного языка, я стоял перед ней на коленях на свежем снежке, обняв и бормоча какую-то извинительную ласковую чушь.
Немного успокоилась, а я резво рванул до киоска во дворе и купил бутылку водки и минералку. Ну, не зеленкой же мазать. Она несколько раз продезинфицировала и я тоже пару раз приложился прямо из горла, чтобы как-то заглушить чувство неподъемной вины и тоскливой тяжести в груди.
Маленькое отступление, кто не знает, как это с сырой: Картофель режется маленькими кубиками, около 5 миллиметров (примерно половина объема начинки, можно чуть больше), несоленое свежее сало такими же кубиками (четверть от объема или чуть меньше, резать замороженным) и лук тоже по возможности кубиками (четверть). Соль, перец. Фаршу надо дать с час постоять в широкой посуде под наклоном, убирая жидкость с картошки. Варить в подсоленной воде 5-7 минут. Смазать сливочным маслом или подавать со сметаной. Вкуснее вареников я не ел. Эх. проглотил слюну и пишу дальше.
Охи-Ахи, сетования на мою неуклюжесть, требования показать язык. и непременно, и немедленно помазать «волшебной мазью». а отец, чтобы не заржать тут же в голос побежал на кухню, якобы ставить воду под вареники.
— Папа, знакомься, это Александр!
— Проходите Саша, отобедайте с нами!
— Папа, Александр сыт!
— Саша, не ссыте, проходите!
Друг мой вспомни что молчать хорошо безопасно и красиво ф м достоевский
«Друг мой, вспомни, что молчать хорошо, безопасно и красиво»
Чем так хорош Достоевский? Ведь часто приходится слышать: «Достоевского я не люблю. Ну, нет таких людей, которые у него описаны! Все это чушь».
Думаю, что есть, — мало их, но есть. Сложные, мятущиеся, иногда нелепые, странные, страдающие, грешные, безумно любящие.
И сам Достоевский был такой — сплошной оксюморон.
Революционер, ставший лютый консерватором.
Очень образованный человек, порой доходящий до мракобесия.
Великий гуманист, ненавидевший западное христианство.
Непревзойдённый мастер слова, книги которого читаются с трудом, а иногда — и со скукой.
И тексты его такие же — несовершенные, стилистически неверные, слишком длинные — но дрожь от них иногда, грусть, тоска, восторг и слезы.
Именно потому, что он такой сложный, Достоевский не укладывается ни в какие «измы», течения, направления — литературные, политические, идеологические.
А сам он питает многое, является основанием для самого разного.
Философия жизни и экзистенциализм буквально вытекают из Достоевского — неслучайно Ницше считал его единственным психологом, у которого можно многому научиться.
Но националистическая «русская идея» — тоже дитя Достоевского, и черносотенцы всех мастей с удовольствием называют именно его своим предтечей.
Не могу разобраться в Достоевском, не понимаю — просто люблю. Считаю
его прозу невероятной и не читала ничего лучше, чем некоторые его строки.
И только он смог сформулировать самое заветное желание каждого: «Я хочу хоть с одним человеком обо всём говорить, как с собой» — это гимн человеческому одиночеству и человеческой надежде найти близкую душу в огромном мире.
А сегодня у Фёдора Михайловича день рождения — почти 200 лет назад он осчастливил мир своим появлением (1821).