Дураки на периферии о чем
Дураки на периферии
Режиссер: Михаил Бычков
Сценография: Юрий Сучков, Михаил Бычков
Костюмы: Юрий Сучков
Музыкальное оформление: Владислав Толецкий
Артисты: Юрий Овчинников, Елена Лукиных, Екатерина Савченко, Андрей Новиков, Андрей Мирошников, Борис Алексеев, Вадим Кривошеев, Людмила Гуськова, Елена Дахина, Александр Тарасенко, Татьяна Чернявская, Татьяна Бабенко
Продолжительность 2 ч. 30 мин.
Возрастная категория 16+
Спектакль создан при поддержке губернатора Воронежской области Алексея Гордеева
Так сложилось, что в последние годы многое в моей жизни связано с Платоновым. Возник Платоновский фестиваль, и, в связи с ним, много встреч, впечатлений, доступ к документам, перечитывание и чтение ранее нечитаного у этого потрясающего писателя. К тому же, рожденного и сформировавшегося в Воронеже, где уже 25 лет происходит моя жизнь.
Сначала мне очень понравилось название пьесы. А затем, как подарок судьбы, открылась и сама пьеса. Грандиозного масштаба! Это был волнующий вызов. Волнующий, как мало что в последнее время.
Пьеса Платонова приносила радостное наслаждение в процессе разбора, репетиций, сочинения пространства и костюмов. Она оказалась легкой, сценичной, красивой, полной абсурда. Причем не вымученного, а настоящего психологического абсурда, сдобренного изысканными оттенками чувств.
Живопись Марка Ротко оказалась созвучной этим тонким отношениям.
А в плане абсурда – очень здорово помогала в работе наша действительность.
Спектакль, рисующий шершавый, бесцветно-серый советский уклад, исключительно живописен. Стена с горизонтальной крашеной казенной «панелью» меняет один чудесный акварельный колорит на другой: от оранжевого с желтым к сиренево-охристому. К тому же из стены вырезан и вдвинут в глубину квадрат. Это окно, в котором мерещатся бескрайние дали, широкие картины вольной родной природы, горизонты. То ли этот квадрат – остаточное явление живой жизни, которую скоро вдвинут согласно какому-нибудь постановлению в стену, захлопнут окно – и жизнь утратит сияющие цвета, обозначив победу советского и канцелярского. То ли дали неоглядные так и будут манить «в форточку» своей красотой, которую советские уродцы не замечают и не заметят, прислоненные революционной действительностью к масляной краске казенного неуюта.
Это было бы смешно, если бы мы не знали, что такое для Платонова «народ». Сколько богоизбранного мерещилось ему в людях прекрасного и яростного мира. «Дураки на периферии» – трагическая констатация того, чем стал при советской власти этот народ, во что превратился («весь народ живет как одно семейство, без пола и должности», но по расписанию: «Время пить. Обед переварился»).
Но режиссер-стилист Михаил Бычков не склонен к социальности, он не перегружает спектакль драматизмом, он ставит буффонаду, оформляя ее неконкретно, озорно, занимаясь циркизацией театра, тонко интонируя платоновский текст, как бы размывая его масляные краски театральным разбавителем. Что ужасаться жизни, в которой человек точно знает: «Мир документально не удостоверен», – а значит, вроде мира и нету. Мира, видимо, действительно нет.
В пьесе Платонова живут очаровательные идиоты – советские трудящиеся. У них и так от природы лбы оловянные, а мозги – проржавевшие и неповоротливые. Эти люди с опилками и директивами вместо мозгов – губители жизни, у которых периодически «настроение набухает». В финале они будут перекидывать с рук на руки кокон с никому не нужным яйцеобразным младенцем – и вдруг выяснится, что мальчик в этом коконе мертв. А они, живущие согласно протоколам болваны, выглядят при этом живее всех живых, более того – узнаваемы и вполне современны, как и многие фразы типа: «Кругом закон, а мы посередине мучаемся».
Но нарисованный допотопный мир при всей своей отчужденной живописности, акварельной нежизненности, как выясняется, не так уж далек от нынешнего, нашего, уже не распахнутого синим окном в голубые дали нетронутой русской природы. Дело не в прямом совпадении. Дело в катастрофически множащемся количестве злокачественных отечественных дураков, гораздо более страшных, чем платоновские нелюди. Они, еще недавно, как пел Окуджава, обожавшие «собираться в стаю, впереди их главный», расправили крылья. И не только на периферии. А прямо по центру. И далее – везде.
«Петербургский театральный журнал»
Автор назвал свое создание комедией. Но она скорее фарс, поскольку действующие ее лица все без исключения – дураки. Фарс очень смешной и, в сущности, трагический. Задолго до возникновения на Западе «театра абсурда» миру явилась совершенно абсурдистская пьеса. В пьесе все парадоксально, начиная с завязки и кончая финалом. Герои нелепы, сюжет невероятен, комизм, сопутствующий всему действию, внезапно оборачивается своей изнанкой. Быт и фантасмагория предстают в немыслимом сочетании.
Все здесь не только дураки, но и уроды. Не на ком глаза остановить. «Несогласные» не лучше приспособленцев.
Постановщик, скорее всего, решил не педалировать трагизм финала, а подчеркнуть его, хоть и противоестественную, но обыденность. Показать, что случившееся не столько страшно, сколько привычно и тоскливо.
интернет-портал «Страницы Воронежской культуры»
Андрей Платонов был связан с Воронежем биографией – именно этим обстоятельством главный режиссер Камерного театра Михаил Бычков воспользовался для того, чтобы проводить здесь масштабный Платоновский фестиваль. Но и в собственном театре Бычков помнит о замечательном русском прозаике, чьей поэтике мало кто находил соразмерный сценический эквивалент. Заблудшие и косноязычные герои его «Дураков на периферии» помещены в яркое лаконичное пространство, колоритом отсылающее зрителя к живописи Марка Ротко. Режиссер эстетствует, а актеры живут по психологии – в этом конфликтном поле разворачивается действие коротких эпизодов из жизни, отстоящей от нас так же далеко, как и коммунистическое будущее, о котором мечтали герои Платонова.
10 апреля 2013
СЕГОДНЯ НА «ЗОЛОТОЙ МАСКЕ»
«ДУРАКИ НА ПЕРИФЕРИИ»
В «СТИ» воронежский «Камерный театр» показывает «Дураки на периферии». Спектакль номинирован на «золотую маску» как «спектакль малой формы», а Михаил Бычков — за «лучшую работу режиссера».
Мы открываем статью Марины Дмитревской о спектакле из № 68.
А. Платонов. «Дураки на периферии».
Воронежский Камерный театр.
Режиссер Михаил Бычков, сценография — Юрий Сучков, Михаил Бычков.
Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью.
Это ведь так редко — получить от театра радость. Вот сидеть и наслаждаться изумительным, виртуозным незнакомым текстом, понимать, сколь сложен этот комедийный платоновский язык, каких тонких ключиков требует от театра его пьеса, в которой блистает почти каждая фраза (не только феноменальное «Всех опорожню из зала, у меня ум потух», а и другие, прочие), — и радоваться, что такие ключи найдены. Весь спектакль Михаила Бычкова «Дураки на периферии», от начала до конца, я просидела, по-дурацки хихикая и улыбаясь.
Нынешние теоретики комического часто приводят цитату из книги Р. Юренева о советской кинокомедии, где он перечисляет виды смеха: «Смех может быть радостный и грустный, добрый и гневный, умный и глупый, гордый и задушевный, снисходительный и заискивающий, презрительный и испуганный, оскорбительный и ободряющий, наглый и робкий, дружественный и враждебный, иронический и простосердечный, саркастический и наивный, ласковый и грубый, многозначительный и беспричинный. Торжествующий и оправдательный, бесстыдный и смущенный. Можно еще и увеличить этот перечень: веселый, печальный, нервный, истерический, издевательский, физиологический, животный. Может быть даже унылый смех!» В нашем смехе на «Дураках» присутствует почти все перечисленное, но присутствует одновременно, всем спектром, смех становится сложносочиненным, как, собственно, и простой по видимости спектакль.
Из этой сатирической пьесы, сюжет которой вертится вокруг комиссии Охматмлада (охраны материнства и детства), запретившей делать аборт дуре Марии Ивановне Башмаковой (с которой, как выясняется по ходу дела, переспал в разное время каждый член комиссии, а не только восхищенный любовник, письмоводитель Глеб Иванович, так что чей ребенок — неясно), можно было сделать «советскую сатиру», «Волгу-Волгу», Шкваркина или Киршона. Это было бы понятно, привычно, но, в общем, бессмысленно. Стилистика «Дураков» сложнее.
Сцена из спектакля.
Фото — О. Ткаченко.
Спектакль, рисующий шершавый, бесцветно-серый советский уклад, исключительно живописен. Стена с горизонтальной крашеной казенной «панелью» меняет один чудесный акварельный колорит на другой: от оранжевого с желтым к сиренево-охристому. К тому же из стены вырезан и вдвинут в глубину квадрат. Это окно, в котором мерещатся бескрайние дали, широкие картины вольной родной природы, горизонты. То ли этот квадрат — остаточное явление живой жизни, которую скоро вдвинут согласно какому-нибудь постановлению в стену, захлопнут окно — и жизнь утратит сияющие цвета, обозначив победу советского и канцелярского. То ли дали неоглядные так и будут манить «в форточку» своей красотой, которую советские уродцы не замечают и не заметят, прислоненные революционной действительностью к масляной краске казенного неуюта.
Они — болваны. Восхитительная идиотка с оловянными, выпученными, «рыбьими», но ярко-лазоревыми глазами, с белесыми ресницами и русой косой Мария Ивановна (замечательный гротеск Елены Луценко), чувствительно распевающая «Кудеяра-атамана» и внятно формулирующая: «Уйду я от вас… а мужа к стенке…». Конечно, «баба — дело текущее», но в прелестях общедоступной бабы в «Дураках» все и дело… Ее любовник, тщедушный письмоводитель Рудин (Андрей Новиков), весь состоящий из одной только пылкости чувств. В прошлом историческом времени он мог бы быть «маленьким человеком», а ныне просто ничтожество. Туповато-хитроватый муж, счетовод Барабанов (Юрий Овчинников), потеющий от многотрудности своей жизни при разной власти. Члены комиссии, держащиеся за чиновничье место, потому что, как говорит секретарь комиссии Ащеулов (Борис Алексеев), «к грунту от государства возвращаться не стоит». И жены охматмладовцев, подающие на развод (Екатерина Савченко, Людмила Гуськова). Все они, так или иначе убежденные, что «против молотка лоб не поставишь, хотя мы идем по справедливости», создают диковатый советский мир, в который однажды по-танцевальному, на цыпочках вплывет деревенская жена Ащеулова, лучезарная Алена Фирсовна (Екатерина Савченко), с горячими пышками и светлой улыбкой. И слышит вдруг, что «Бога нет», и начинает наивно искать его по углам глазами: «А где же он?» А когда под оркестр врывается Марья с ребенком, робкая селянка так же на цыпочках ретируется: «Вася, я побегу, очень страшно с вами, с разбойниками». И все — с глуповато-виноватой светлой улыбкой.
Все это было бы смешно, если бы мы не знали, что такое для Платонова «народ». Сколько богоизбранного мерещилось ему в людях прекрасного и яростного мира. «Дураки на периферии» — трагическая констатация того, чем стал при советской власти этот народ, во что превратился («весь народ живет как одно семейство, без пола и должности», но по расписанию: «Время петь. Обед переварился»). Но режиссер-стилист М. Бычков не склонен к социальности, он не перегружает спектакль драматизмом, он ставит буффонаду, оформляя ее неконкретно, озорно, занимаясь циркизацией театра, тонко интонируя платоновский текст, как бы размывая его масляные краски театральным разбавителем. Что ужасаться жизни, в которой человек точно знает: «Мир документально не удостоверен», — а значит, вроде мира и нету… Мира, видимо, действительно нет…
Сцена из спектакля.
Фото — О. Ткаченко.
Прекрасное оформление и гримы Юрия Сучкова отсылают нас и к старой «Осени нашей весны» Резо Габриадзе. Почему-то, скажем, вспоминается сцена суда над Борей Гадаем: там были куклы-дураки, тут — «окукленные» люди. В пьесе Платонова живут очаровательные идиоты — советские трудящиеся. У них и так от природы лбы оловянные, а мозги — проржавевшие и неповоротливые (практически все — Органчики, и в каждом заведена заезженная пластинка какого-то одного, вполне гротескового понятия-чувства-состояния). Эти люди с опилками и директивами вместо мозгов — губители жизни, у которых периодически «настроение набухает». В финале они будут перекидывать с рук на руки кокон с никому не нужным яйцеобразным младенцем — и вдруг выяснится, что мальчик в этом коконе мертв. А они, живущие согласно протоколам болваны, выглядят при этом живее всех живых, более того — узнаваемы и вполне современны, как и многие фразы типа: «Кругом закон, а мы посередине мучаемся»…
Акварель — да, «сатира акварелью» — да, клоунада — да, все герои — марионетки, куклы-истуканы — да. Это дураки в разных видах и разных видов на фоне разных живописных «видов» родной природы.
Но нарисованный допотопный мир при всей своей отчужденной живописности, акварельной нежизненности, как выясняется, не так уж далек от нынешнего, нашего, уже не распахнутого синим окном в голубые дали нетронутой русской природы. Дело не в прямом совпадении: уже не комиссия Охматмлада, а РПЦ лоббирует в эти дни закон об отмене абортов (и будут Марии Ивановны оставлять на чужих руках и холодных клеенках домов малютки еще больше новорожденных потенциальных покойничков, а самой репертуарной литературой будет, видимо, «Казус Кукоцкого» Л. Улицкой, пока поставленный только студентами А. Праудина). Дело в катастрофически множащемся количестве злокачественных отечественных дураков, гораздо более страшных, чем платоновские нелюди. Они, еще недавно, как пел Окуджава, обожавшие «собираться в стаю, впереди главный», расправили крылья, ввергнув страну в бредовые реформы образования и культуры. И не только на периферии. А прямо по центру. И далее — везде.
Культура ВРН
Иллюстрированный журнал о культуре Воронежа, России и мира
Театр
«Дураки на периферии» в Воронеже – от житейской достоверности до гротеска
«Дураки на периферии» Андрея Платонова на сцене Камерного театра
Таков зачин, определяющий тональность всего спектакля.
Оформление сцены лаконично. Эстетика, знакомая по другим спектаклям Камерного. Нехитрые вещи домашнего обихода: стол, топчан для лежанья, табуретки, иногда их заменяют ящики. Неприкрашенная картина скудного мира без отчетливо выраженных эпохальных примет, но безошибочно угадываемая как обстановка советского быта 20-х годов прошлого века. В таких декорациях можно играть любую пьесу того времени. Мир серый, бесцветный. Только красочные цветовые поля, по мотивам произведений Марка Ротко (его имя названо в программке), и пространства незастекленных окон вносят в этот мир воздух и цветовые эмоции, видимо, как намек на некий второй план прочтения, уводящий от социально-бытовой конкретности эпохи создания пьесы.
На протяжении всего первого отделения комизм постепенно нарастает, заканчиваясь победой Башмакова в суде и уродливой кулинарной «оргией», где победители и побежденные жадно и упоенно поедают принесенные торговкой пирожки.
И только в самом конце неожиданным заключением всей части звучит плач ребенка.
Сигнал присутствия? Или предвестие беды? Человек явился в мир и заявляет о себе громким плачем.
В последующем развитии действия жизнеподобие в игре актеров все более очевидно начинает уступать место откровенной эксцентрике и гротеску. Однако внутренняя соотнесенность психологически достоверного и гротескного, реального и условного просматривается не всегда. Не всегда органично их сочетание. Камиль Тукаев создает шаржированный портрет зазнавшегося начальника: наполеоновская поза, повелительные интонации, рука, картинно прижатая ко лбу (мыслит, значит!). Вадим Кривошеев и вовсе превращает своего героя в мычащее животное. В то же время Борис Алексеев вполне «реально» мимикой и жестами, даже быстротой и ловкостью весьма достоверно показывает хитренького мужичка.
Вот такова эта комедия. Бесчеловечная.
Постановщик, скорее всего, решил не педалировать трагизм финала, а подчеркнуть его, хоть и противоестественную, но обыденность. Показать, что случившееся не столько страшно, сколько привычно и тоскливо. Ведь все уже привыкли к ситуации, когда «хотели как лучше, а получилось как всегда». Поэтому вслед за авторским введен еще второй финал. Каждый из персонажей, усевшись в ряд на сцене, произносит свою, то есть особенно важную для него фразу из текста. Понятно желание создателей спектакля вновь вернуть зрителя к уникальной мудрености платоновского слова и уникальной прозорливости самого писателя. Однако дополнение представляется избыточным: размывается драматизм авторской концовки.
По частностям можно спорить, но в целом спектакль получился острый, выразительный, гротескный, выходящий за рамки конкретного времени: повесть не только о пагубном торжестве бюрократии, но скорее и больше о затерянности человека в мире им самим созданных институтов. Об онтологическом неустройстве социума. Как сказал платоновский Странник: «Народ повсюду томится, не то дружбы, не то злобы ищут, не то харчами недовольны».
Интересно, продолжит ли театр и дальше работать над платоновской драматургией? Хотелось бы.
Каблуков В. В. Концептуализация мира в пьесе А. Платонова «Дураки на периферии»
Аннотация: В статье рассматриваются понятия «когнитивная картина мира» и «языковая картина мира» на материале пьесы А. Платонова «Дураки на периферии».
Ключевые слова: А. Платонов, когнитивная картина мира, языковая картина мира, периферия.
Работа выполнена в рамках проекта «Принципы воплощения национального сознания в русской советской драматургии» при финансовой поддержке РГНФ (грант №07-04-02010а).
Концептуализация мира всегда происходит в трех измерениях: пространстве, времени и действии. Причем пространство (статичный уровень картины мира) является, по утверждению Ю. Лотмана, первичным по отношению к времени и действию (динамический уровень картины мира).
Само название «Дураки на периферии» выводит сознание читателя на культурные национальные сценарии действительности.
Основная пространственная оппозиция русской литературы: ЦЕНТР — ПРОВИНЦИЯ. Центр — это Петербург или Москва, причем петербургский текст в русской литературе представлен более широко. Топосы периферии: уезд, уездный город, дворянское гнездо, родовой дом, деревня, поселок городского типа. Каждый из них помимо того, что определяет тот или иной этап развития русского литературного сознания, концептуально оформляет пространство русской действительности.
К началу XX века концепт «периферия» в русской литературе характеризуется несколькими устойчивыми семами (мотивами): мотивом разрушения идеала (дворянского гнезда и родового дома), семантикой соборности, когда в провинциальном существовании видится модель жизни всей России, и идеей безумия. В совокупности они составляют национальный сценарий поведения «русского человека на периферии», который становится основой сюжета множества произведений русской литературы ХХ века.
[1] Платонов А. П. Дураки на периферии // Ноев ковчег: пьесы. М.: Вагриус, 2006. С. 12–57. – 464с. Далее, при ссылках на это издание, будет указываться только номер страницы.
Андрей Платонов: Дураки на периферии
Здесь есть возможность читать онлайн «Андрей Платонов: Дураки на периферии» — ознакомительный отрывок электронной книги, а после прочтения отрывка купить полную версию. В некоторых случаях присутствует краткое содержание. Город: Москва, год выпуска: 2017, ISBN: 978-5-4467-3060-5, издательство: Array Библиотека драматургии ФТМ, категория: Русская классическая проза / literature_20 / Драматургия / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Дураки на периферии: краткое содержание, описание и аннотация
Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Дураки на периферии»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.
Андрей Платонов: другие книги автора
Кто написал Дураки на периферии? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Эта книга опубликована на нашем сайте на правах партнёрской программы ЛитРес (litres.ru) и содержит только ознакомительный отрывок. Если Вы против её размещения, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.
Дураки на периферии — читать онлайн ознакомительный отрывок
Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Дураки на периферии», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.
Дураки на периферии
Пьеса в четырех актах
Иван Павлович Башмаков, счетовод.
Марья Ивановна Башмакова, его жена.
Катя, дочь Башмакова от первого брака.
Глеб Иванович Рудин, письмоводитель милиции.
Евтюшкин Карп Иванович, председатель комиссии охматмлада.
Ащеулов Василий Степанович, секретарь комиссии.
Лутьин Данила Дмитриевич, член комиссии.
Милиционерша.
Мальчик, сын милиционерши.
Евтюшкина Капитолина Сергеевна, Ащеулова Алена Фирсовна, Лутьина Лидия Павловна – жены членов охматмлада.
1-й крестьянин.
2-й крестьянин.
Старший рационализатор.
Судья.
Сбитенщик и Торговка.
Странник.
Место действия – уездный город Переучетск.
Русская уездная квартира: комната, кровать, письменный и обеденный столы, радио шипит без толку, две двери, два окна. Сумерки.
Глеб Иванович, письмоводитель милиции, в полумилиционной одежде, болезненный человек, и Марья Ивановна, обильная женщина. Играют в козла. Радио.
Глеб Иванович. И вот все пишут и пишут газеты: книги в массы, автомобили в массы… там вот еще – культуру – тоже в массы… Прямо как кирпичи летят. Это им сверху так кажется, что внизу массы, а на самом деле эти массы и есть отдельные люди вроде меня, и даже любящие… Козлом вы остались, Марья Ивановна. И, например, любовь. Вам сдавать, Марья Ивановна. Выйдешь в поле, птички поют, луна держится. А в милиции у нас сапогами пахнет. И всё приводы и приводы – пьяных. А пьяные все знакомые, и регистрируешь на память: лучше б они не приходили. Хожу под вас с пикей, Марья Ивановна. А вы говорите – жизнь! Грущу я все время от ваших слов, Марья Ивановна, и собираюсь в губгород уехать – на время, конечно, так как не могу от вас своими силами оторваться…
Марья Ивановна. Грустный ты человек, Глеб Иванович. Надоели вы мне все, скорбящие. Хоть бы ты скорее в начальники выходил. Живу я среди вас и презираю.
Глеб Иванович. Бью валетом.
Марья Ивановна. А я бы с моим удовольствием в милицию поступила. Я бы ваших рьяных сразу всех в православную веру поставила бы. Сама бы ходила с револьвером, в сапогах и галифе. Пила бы за всех пьяниц сразу и любовников выбрала бы по своему усмотрению, которые нравятся… И ездила бы верхом, как начальник милиции.
Глеб Иванович. Что это вы говорите, Марья Ивановна, какие слова вы все повторяете… Берите выше.
Марья Ивановна. А когда ты мне чулки принесешь? – Вторую неделю обещаешь.
Входит муж Иван Павлович, пожилой человек, уезженный временем, с неимоверными усами.
Иван Павлович(раздеваясь, снимая сапоги и подвешивая их в специальном мешочке на специальном блоке к потолку, вешая на гвоздь пиджак, оставшись в чулочках и жилете). В козла играете? – А коз небось не подоила? Здравствуйте, Глеб Иванович. (Указывает на радио.) Заткни дьячка.
Глеб Иванович. Мое почтение, Иван Павлович, – как поживаете?
Иван Павлович. Спешу. Маша, убирайся скорее. Сейчас отзаседает текущие моменты и явится…
Глеб Иванович. И как теперь выражаются? Вы не знаете, Иван Павлович, как, например, моменты могут течь?
Иван Павлович. Как они текут, меня не касается. Сейчас комиссия придет, отзаседает моменты и придет.
Глеб Иванович. Какая комиссия?
Иван Павлович. Узкий состав охматмлада – охрана матерей и ихних младенцев… А вы разве не знаете? (К Марье Ивановне.) Придет обследовать социальное положение, основные статьи нашего бюджета, как живем и на что расходуемся. Убирайся лучше. Чтобы пострашнее было.
Глеб Иванович. А мы тут с Марьей Ивановной обсуждаем про милицию. Очень хочется ей стать милиционером.
Иван Павлович. Она еще не такое захочет, только допусти ее до нашего уровня положения.
Марья Ивановна. С вами захочешь. А доктор документ дал?
Иван Павлович. Дал. Беременна. Вставай, убирайся лучше.
Марья Ивановна. А раз я беременна, убирайся сам.
Иван Павлович. Опять скандалишь?