Двоеперстие и троеперстие в чем разница
Как менялись правила крестного знамения у христиан и почему это вызывало столько проблем
При входе в храм и выходе из него, после молитвы, во время богослужения христиане совершают крестное знамение – движением руки воспроизводят крест. Обычно при этом соединяют три пальца – большой, указательный и средний, это – принятый у православных христиан способ перстосложения. Но он не единственный – и на протяжении многих столетий ведутся споры о том, как креститься правильно. На первый взгляд, проблема кажется надуманной, но в действительности за двоеперстием, троеперстием и другими способами перстосложения стоят, ни много ни мало, догмы христианства. Что символизирует положение пальцев при крестном знамении и почему все-таки вопросы двоеперстия и троеперстия стали в свое время камнем преткновения?
Крестное знамение двумя перстами
Крест – символ, который находится в самом центре христианской философии, а потому и ритуалы, касающиеся креста, имеют огромное значение для верующих. Считается, что обычай осенять себя крестным знамением ведет свою историю еще с апостольских времен, то есть зародился он на самой заре христианства. Никаких документальных подтверждений этому нет, но по косвенным свидетельствам можно предположить, что в первые века новой эры было принято изображать движением руки крест на отдельных частях тела – на челе, на устах, на очах и т.д.
Большой крест, когда пальцы касаются лба, затем живота, потом правого и левого плеча, стали применять не раньше IX века. Крестились двумя пальцами, вытянутым указательным и чуть согнутым средним, остальные пальцы оставались в согнутом положении. Таким образом подчеркивалась двойная природа Христа – человеческая и божественная. Это положение было закреплено Четвертым Вселенским собором в V веке. Двоеперстие как способ складывать пальцы при осуществлении христианских обрядов можно увидеть уже на мозаиках римских храмов. Судя по всему, этот обычай перстосложения долгие века никак не оспаривался, не требовал обоснования и подтверждения, во всяком случае, до XVI века никаких дискуссий на эту тему не велось.
После крещения Руси был перенят греческий обычай – двоеперстие. Когда возникло троеперстие – вопрос достаточно дискуссионный, поскольку каждая из сторон в споре, длящемся уже больше трех веков, по-своему смотрит на историю каждого из способов перстосложения. По-видимому, греки могли складывать три пальца при крестном знамении уже в XIII веке. Папа Иннокентий III утверждал в своем сочинении, что «креститься следует тремя перстами, ибо это делается с призыванием Троицы».
Реформа Никона и троеперстие
А потому предпосылки к будущему расколу церкви возникли задолго до никоновской реформы середины XVII века. Интересно, что запретами вытравить троеперстие из обихода верующих не удалось: значительная часть верующих по-прежнему, разве что не так открыто, продолжали его применять, пусть даже и официально разрешенным оставалось двоеперстие.
Было ли дело лишь во внешней, эстетической стороне ритуала? Разумеется, нет. Если первые – сторонники двоеперстия – привязывали крестное знамение к обозначению двойственной природы Христа, то те, кто считал единственно правильным и разумным троеперстие, оправдывали его обращением к Святой Троице – Богу-Отцу, Богу-Сыну и Святому Духу. Яростные споры о догматах церкви в связи с этим развернутся в период реформ 1653 года.
Уже при царе Алексее Михайловиче Романове, а вернее, при патриархе Никоне, по всей Руси была разослана так называемая «Память», предписывавшая креститься тремя пальцами и никак иначе. Это сразу же вызвало бурный протест у части духовенства, прежде всего – протопопов Аввакума и Даниила. Основным аргументом противников реформ стало то, что казнь претерпел один Христос – в двух своих ипостасях – а не вся Троица в целом. Если же отталкиваться от последнего, то получится, что человеческое в Христе отвергается, а с таким приверженцы старых правил были категорически не согласны, поскольку видели в этом отрицание самой сути христианства.
Свое решение Никон объяснял тем, что троеперстие – более древний христианский обычай, вытесненный позже еретическими настроениями и влиянием иноземцев. Даже то, что на большинстве старинных икон можно было увидеть, как святой благословляет двуперстно, получило объяснение – якобы такое положение пальцев – лишь ораторский жест, привлекающий внимание к словам говорящего, но никак не способ, каким надлежало благословлять и креститься. Действительно, никаких старинных изображений собственно крестного знамения не существовало, а потому противникам в споре оставалось прибегать лишь к отвлеченным рассуждениям и попыткой толкования фрагментов церковных книг. Правда, довольно быстро перевес в споре оказался на стороне Никона: его реформы были поддержаны Большим Московским собором 1666-1667 годов, и сам царь одобрил их.
Другие варианты перстосложения
Если старообрядцы – те, кто не принял новых порядков – признавали лишь двуперстное крестное знамение, то «новообрядцы» говорили еще о нескольких, помимо признаваемого ими как правильное. Например, о единоперстии, которое якобы практиковалось на заре христианства. И об именословном перстосложении – что применяется лишь священниками для благословения. Пальцы в этом случае складываются так, что образуют нечто похожее на буквы греческого алфавита – IC XC, то есть «Иисус Христос». До середины XVII века такое перстосложение, по всей видимости, не практиковалось.
В 1971 году Поместным собором Русской православной церкви все способы перстосложения признаны «равноспасительными», а вот у старообрядцев такая терпимость к иным, чем признают они, способам совершать крестное знамение, наблюдается не всегда.
Католическая же церковь избежала подобных конфликтов, она издавна допускала все вышеперечисленные варианты, а самым распространенным был и является до сих пор способ креститься пятью пальцами – при этом они символизируют пять ран на теле Христа.
Вопрос о двуперстии и троеперстии
Сергей Калайда
Первоначальною древнейшею формою перстосложения для крестного знамения, которая употреблялась в первые века христианства и, по церковным верованиям, ведёт своё начало со времён апостольских, было единоперстие,— тогда знаменовались в крестном знамении одним перстом. За это имеется целый ряд несомненных свидетельств. Так св. Иоанн Златоуст говорит: «когда знаменуешься крестом, то представляй всю знаменательность креста. Не просто перстом должно изображать его, но должны сему предшествовать сердечное расположение и полная вера».
P.S.Вы поосторожнее со всеми святыми.Лучше образовывайтесь.
Сергей Калайда
Древнейшее из свидетельств о троеперстии относящееся к концу 14 или началу 15 века, когда появилось и первое свидетельство о двуперстии, находится в так называемом «Паисиевском сборнике». В одной из статей этого сборника, среди разных анафематств, написана и такая: «аще кто не крестится 3-ми персты, да будет проклят».
Точно такое же значение имеет появляющееся в наших сборниках 15 и 16 столетий известное «Прение Панагиота с Азимитом». В этом «Прении» содержится свидетельство о существовании троеперстия собственно в греческой церкви конца 13 или начала 14 века, к которым относят исследователи это прение грека с латинянином, – и свидетельство опять вполне авторитетное, так как в нем не видно никакого намерения проповедать, распространить, или утвердить в греческом народе троеперстие: грек Панагиот, обличая латинянина в разных отступлениях от учения и обрядов греческой церкви, в числе прочих такого рода отступлений указывает и следующее: «зачем ты не слагаешь три перста и не полагаешь (их) на чело, потом на правую сторону груди, но творишь креста двумя перстами».
Вполне ясное и «авторитетное» свидетельство, что греки 13–14 века крестились троеперстно, а не двуперстно. Но вот в 14 же веке «Прение Панагиота» с содержащимся в нем свидетельством о троеперстии является в славянском переводе и вносится в наши великорусские сборники 15-го и 16-го столетия и, что всего важнее, вносится самим митрополитом Макарием (глава Стоглавого Собора) в одну из раннейших книг его Четьих-Миней.
Нет сомнений, что составители сборников и сам митрополит Макарий ясно видели, что в «Прении» есть свидетельство об употреблении троеперстия в греческой церкви, вполне понимали силу этого свидетельства и, значит, находили его не противным, а вполне согласным существовавшему тогда и в России обряду перстосложения, если без всякого колебания и сомнения внесли его в свои сборники: иначе не стали бы приводить его, или, по обычаю русских книжников, исправили бы его на свой разум, изменили бы подлинную его редакцию (как действительно и сделали потом некоторые ревнители двуперстия).
Итак, pyccкие книжники и сам митрополит Макарий, воспроизводя в своих сборниках «Прение Панагиота с Азимитом», свидетельствующее о всеобщем употреблении троеперстия у греков в 13–14 вв., тем самым дали нам авторитетное свидетельство, что и в русской церкви их времени, в конце 15-го и в первой половине 16-го столетия, перед самим Стоглавым собором, троеперстие было также всеобщим, господствующим обрядом.
Глория
Сергей Калайда
Братья Плещеевы, современники патриарха Никона, Неронова и Аввакума.
а) Они утверждают, что в их время «зде (в России) древние и многолетние мужи и жены» продолжали креститься троеперстно, и что их собственные родители, особенно же священники (т. е., как надо полагать, духовные отцы) и учители словесного наказания и сами крестились и их учили креститься троеперстно же;
б) они представляют в своем лице пример того, как люди, даже наученные в юности креститься троеперстно, под влиянием напечатанного в книгах наставления о двуперстии с мнимоотеческими о нем свидетельствами, переменяли троеперстие на двуперстие;
в) они представляют в своем же лице поучительный пример того, как люди, даже горячо преданные двуперстию, но не совсем закрывшие свой слух для голоса истины и не омраченные враждой к патриарху Никону, под влиянием таких торжественных свидетельств о троеперстии, как сделанное патриархом Макарием, возвращались к своему древнему обычаю – креститься троеперстно.
Любопытно, что братья Плещеевы, убедившись в правильности троеперстия и решившись бить провозвестниками его для других, крестившихся двуперстно, пытались даже Аввакума возвратить от двуперстия к троеперстию. Один из них, именно Андрей Плещеев, от лица всех братьев писал об этом послание к Аввакуму. Упомянув о своем вразумлении милосердием и благодатью Божьей, он писал: «не подобает убо и тебе, о господине, тако самомнением оставити себе погибающа», и не подобает думать, «акибы нововводно нечто в церковь святую вносится». «Ни, убо, не буди то! но всяко погибшее обретается и кривое исправляется, косвенное отметается и стропотное соглаждается.
О крестном же воображении и триперстном сложении, молю тя, да не смущаешися: имаши бо известно, аще прилежно читаеши божественное писание». И указывает Аввакуму именно то, чем сам убедился в правильности троеперстия: Кирилловой книги, «Прение Панагиота с Азимитом» Скрижали (т. е. слово Дамаскина ) и особенно свидетельство вселенских патриархов о троеперстии.
Глория
Сергей Калайда
При патриархе Филарете, в напечатанном в его патриаршество Великом Катехизисе, встречаем мы первую попытку внести учение о двуперстии в печатные книги, – и эта первая попытка представляет любопытные признаки того, как еще нерешительно и неуверенно издатели Катехизиса, очевидно, державшиеся двуперстия, вносят наставление о нем в издаваемую книгу, как они делают невольную уступку издревле существовавшему на Руси о общераспространенному в народе обряду троеперстия, о котором писал и сам составитель Катехизиса, как о православном и всеми православными употребляемом.
Известно, и мы говорили уже в своем месте, что в Великом Катехизисе первый ответ о крестном знамении прямо, и решительно говорит, что крестное знамение должно полагать тремя перстами: «сице знаменаемся: сложивше убо три персты десныя руки, и возлагаем на чело, таже на живот, и на десное и на левое рамо». Затем уже, в следующем ответе, довольно сбивчиво и в явное противоречие первому ответу, излагается учение о двуперстии. Даже в печатных книгах, изданных и при патриархе Иосифе, как бы невольно проскользает признание древности и правильности троеперстия: так, в Кирилловой книге помещено «Прение Панагиота с Азимитом», где свидетельство о перстосложении излагается не в испорченной редакции, на которую стали потом ссылаться раскольники, а в той самой, какую приводит митрополит Макарий в июньской книге своих Четьих-Миней и которая так ясно свидетельствует, что греки крестилось тремя перстами, а латиняне – двумя.
Но в Иосифовских книгах наставление о двуперстии, с ссылками на мнимое слово Феодорита и другие подобные свидетельства, приводится уже решительно и настойчиво издателями этих книг, очевидно, ревнителями двуперстия. Всего важнее то, что наставление это внесено было в учительные и учебные книги – Книгу о вере, Кириллову, Псалтырь учебную, малый Катехизис. Грамотники, читавшие эти книги, и особенно молодые люди, учившиеся по ним и воспитавшиеся на них, полагаясь на приведенные здесь мнимо-отеческие свидетельства, делались уже двуперстниками и ревнителями двуперстия. Между тем люди старые, даже из грамотных, и простолюдины, не умевшие читать и не находившиеся в близких сношениях с грамотниками, учившими двуперстию (а неграмотные составляли, разумеется, громадное большинство) продолжали креститься по-старому, тремя перстами, как научены были от отцов и дедов. Первые опирались на «писание», т. е. на приведенные в печатных книгах мнимо-отеческие свидетельства, последние – на предание, на исконный, от дедов и прадедов наследованный, обычай.
Так было при патриархе Иосифе, перед самым появлением раскола. Именно об этом и говорят нам свидетельства. Свидетельства эти, говоря о времени патриарха Иосифа, со всей ясностью и «авторитетностью» удостоверяют, что даже и в это время, накануне раскола, двуперстие вовсе не было у нас единственным и общепринятым обрядом перстосложения, напротив, огромное большинство народа продолжало креститься троеперстно, и что начавшие креститься двуперстно утверждались собственно на Феодоритовом слове и подобных ему «писаниях», а продолжавшие креститься троеперстно утверждались на предании, наследованном от предков и восходящем, без сомнения, как свойственно преданию, к древнейшим временам, – ко времени самого просвещения России христианством. Что же имеет преимущественную важность для доказательства древности и всеобщности обряда, – ссылаться ли на «писание» недавнего происхождения, сомнительного достоинства, даже несомненно ложное, или ссылаться на живое предание, идущее из рода в род?
Сергей Калайда
Свидетельство Степенной книги о митрополите Ионе.
Смысл этого свидетельства достаточно объяснен еще в «Беседах к глаголемому старообрядцу». «Всероссийский митрополит Фотий (1410–1431), – читаем мы здесь, – пришел в Симонов монастырь и нашел в хлебне спящего инока Иону (бывшего после также митрополитом всероссийским и причтенного к лику святых), который во время сна десную свою руку на главе своей держаше согбену, яко благословляше ею. Святитель, – говорит Степенная книга, – со удивлением зряше нань, и повеле никомуже разбудити его, и пророчествуя о нем глаголаше: разумейте, о чада, яко инок сей Иона будет велик святитель в странах русския земли.
Если бы (рассуждаеть митр. Филарет) согбение руки благословляющей и молитвенной было в то время одно и то же двуперстное: то почему бы удивило святителя согбение руки инока? Почему бы он узнал, яко благословляше? В чем бы нашел предзнаменование будущего святительства? Итак, видно, что тогда было в употреблении не одинаковое перстосложение (для благословения и молитвы) двуперстное, а двоякое: троеперстное молитвенное и именословное благословящее. Что инок держал руку согбену не троеперстно, как молятся, но именословно, яко благословляше, в сем только случае понятно, что святитель нашел согбение руки для простого инока необыкновенным, удивился, и признал отличительное благословляющее согбение руки предзнаменованием будущего святительства».
Против этого вполне основательного и ясного толкования старообрядцы могут заметить, что перстосложение было одно, двуперстное, и для моления, и для благословения, митрополит же Фотий в данном случае мог отличить это последнее от первого потому, что десная рука на главе святителя Иовы лежала обращенная перстами не к главе, как бывает при молении, а от главы, «яко благословляше». Замечание это имело бы некоторую силу, если бы в Степенной книге не говорилось вполне ясно: «десную свою руку на главе своей держаше согбену, яко благословляше ею». Значит не по положению руки узнали в ней благословящую десницу, а по «согбению», – значит персты ее были «сложены на благословение», т. е. именословно, а не на моление. т. е. троеперстно. Из этого свидетельства очевидно таким образом, что во времена митрополита Фотия, в первой половине 15 столетия, у нас были в употреблении, как и теперь, два перстосложения – особое для священнического благословения, т. е. именословное, и особое для молитвы, т. е. троеперстное; и употребление их было тогда столь общеизвестно, что не только митрополит Фотий, но и сопутствовавшие ему, к которым он обратился с пророчеством об Ионе, с первого же взгляда на десницу спящего инока отличили в ней священническое перстосложение от общего молитвенного и поняли силу высказанного митрополитом пророчества.
Итак, занесенное в Степенную книгу сказание о знаменательном событии в жизни митрополита Ионы представляет несомненное историческое свидетельство об употреблении именословного и троеперстного сложения в русской церкви первой половины 15 столетия; а между тем в свидетельстве этом даже и не названы прямо ни то, ни другое перстосложение, – о том, что у святителя Ионы десница была «согбена якоже благословляше», а не якоже моляшеся, говорится здесь как бы мимоходом, только для объяснения произнесенного митрополитом Фотием пророчества, в котором собственно и заключается сила сказания, а вовсе не для того, чтобы намеренно сообщить, какое употреблялось тогда в русской церкви перстосложение при благословении и молитве, тем паче не для того, чтобы подтвердить и узаконить их дальнейшее существование. Это именно и сообщает особенную авторитетность свидетельству Степенной книги о всеобщем употреблении троеперстия в русской церкви первой половины 15 столетия.
Но рассмотренное свидетельство Степенной книги имеет сугубую важность. Оно свидетельствует не о том только, что троеперстие было на Руси общеупотребительным обрядом за сто лет до Стоглавого собора, но и о том, что таким же оставалось оно и в ближайшее к Стоглавому собору время. Сказание об изложенном событии в жизни митрополита Ионы внесено в Степенную книгу митрополитом Макарием, будущим председателем Стоглавого собора.
Митрополит Макарий, разумеется, понимал сущность сказания, которое вносил в Степенную книгу, видел, что предсказание митрополита Фотия о будущем святительстве инока Ионы имеет в своем основании различие перстосложений благословящей и молебной руки и очевидно не находил это различие противоречащим своему времени, напротив, потому и находил понятным относящееся к 15-му веку сказание о митрополите Ионе, что и в его время были различаемы так же точно два перстосложения – именословное и троеперстное. Иначе он и не внес бы в Степенную книгу это сказание в настоящем его виде, как неудобопонятное и не соответствующее обряду его времени, или, по крайней мере, сообщил бы ему иную редакцию.
Итак, митрополит Макарий, изложив в Степенной книге сказание о митрополите Ионе, дал нам авторитетное свидетельство о всеобщем употреблении у нас на Руси троеперстия не только в первой половине 15-го столетия, но и в первой половине 16-го, перед самым Стоглавым собором.
Глория
Сергей Калайда
Но тогда уже были на Руси и ревнители двуперстия, утверждавшиеся на внесенных также в некоторые сборники: Феодоритовом Слове, искаженной редакции, сказаний о Мелетии, также искаженном, проклятии на не крестящихся двема персты. На соборе Стоглавом они успели достигнуть того, что состоялось даже определение о двуперстии, огражденное клятвой.
Само это определение служит косвенным свидетельством о всеобщей тогда распространенности в русском народе троеперстия, так как для того, чтобы привлечь народ от троеперстия к двуперстию, собор признал необходимым предать проклятию не крестящихся двуперстно. Да и сам юный царь Иван Васильевич, вызванный, конечно, сторонниками двуперстия предложить собору вопрос о крестном знамении, говорит в этом вопросе: «христиане рукою крестятся не по существу». Что значило креститься «по существу», – это объяснил потом собор своим определением, что надо креститься двуперстно, как велит Феодоритово Слово и другие приведенные им искаженные свидетельства.
Значит, царь в вопросе своем засвидетельствовал, что в его время на Руси, – не в Псковской только, или Новгородской земле, как по другим случаям говорится в Стоглаве, – а вообще на Руси «христиане», – вообще христиане, весь народ и преимущественно простой (в Стоглавнике «христиане» и «крестьяне» даже не различаются), – крестились не двуперстно, «не по существу», а троеперстно, и нужно было, по мнению царя, или наставников царя, научить «христиан» креститься по существу, т. е. двуперстно, как велит известное Феодоритово Слово. Итак, во времена Стоглавого собора троеперстие было общераспространенным в русском народе обрядом, и собор, действовавший под влияниeм проповедников двуперстия, изложенного в Феодоритовом Слове, выступил только против этого общераспространенного, по его собственному свидетельству, обряда с проповедью и определением о двуперстии.
Сергей Калайда
Есть свидетельства двух иностранцев, посещавших Россию в последние годы 16 и первые 17 столетия, – свидетельства Петрея и Олеария.
Петрей, посланник шведского короля, был в России несколько раз – при Борисе Годунове, в смутное время и при царе Михаиле Феодоровиче; при этом последнем государе был не один раз в Москве и секретарь голштинского посольства Олеарий. Оба иностранца с большим вниманием изучали нравы и обычаи русского народа и с признанным беспристрастием изложили свои наблюдения в своих записках о России. Говоря здесь о религиозном быте русского народа, хоть и другой со всей точностью описали, как русские молятся и как слагают персты на молитву.
Петрей пишет: «в домах у москвитян, как бедных, так и богатых, есть живописные образа. при входе и выходе они кланяются и крестятся перед образами, особливо, когда идут спать, встают с постели, выходят из-за стола, или из дому, и опять входят в него, они наклоняют голову и крестятся три раза тремя согнутыми (сложенными?) перстами – большим, указательным и самым длинным».
Точно так же и Олеарий замечает: «русские для осенения себя крестным знамением употребляют сложенными три главных перста правой руки». В авторитетности свидетельств этих иностранцев не может быть ни малейшего сомнения. Понятно, что они не имели никакого побуждения тенденциозно говорить в пользу троеперстия, а просто передают свои наблюдения, – записывают то, что видели в Москве, и видели не только в боярском и служебном кругу, с которым имели ближайшие сношения, но и у простого народа, который интересовал их еще более, – Петрей прямо говорит о бедных и богатых.
А что наблюдали они очень внимательно, как русский народ крестится, и верно передал свои наблюдения, это очевидно для каждого, особенно в рассказе Петрея. Итак, вот два наблюдательных иностранца согласно свидетельствуют, что в конце 16 и начале 17 столетий у нас в России все, и знатные и простолюдины, и богатые, и бедные, т.есть и книжные, и не книжные, грамотные и неграмотные, крестились троеперстно. О том, чтобы случалось им видеть между москвитянами крестившихся иначе, ни Петрей, ни Олеарий не упоминают; а они упомянули бы, конечно, если бы встречали таких, особенно же если бы между троеперстниками и двуперстниками происходили неизбежные столкновения и споры, которые не остались бы незамеченными для наблюдательных иностранцев.
К свидетельствам Петрея и Олеария присоединим повествование того же времени о пребывании у нас одного иностранца, Иерусалимского патриарха Феофана.
«Записку, как служил Феофан патриарх Иepyсалимский литургию с русскими митрополитами, с Казанским Матфеем и с архиепископами» В ней мы находим косвенное подтверждение того, что писали об употребляемом русскими перстосложении Петрей и Олеарий. В самом деле, что видим мы в «Записке» о служении литургии патриархом Феофаном в Московском Успенском соборе? Видимо, что сослужившие ему русские, от митрополита и архиепископов до архидиакона и диакона, внимательнейшим образом следят за всеми действиями патриарха, примечают в них малейшие отступления от московских чинов и обычаев, и тут же, нисколько не стесняясь, делают ему замечания об этих отступлениях, требуя, чтобы он делал так, как делается на Москве: обращают внимание на то, что у патриаршего архимандрита «ризы не по чину», – оплечья и подолников нет, у дьякона на стихаре «також оплечья нет, ни подпазушных проймов», у самого патриарха «шапка без опушки», панагия поверх саккоса и омофора, серебряный подсвещник «по своему их (греческому) обычаю учинен на три шалдана, а в тех шалданах по свеще, и он теми свечами учал осеняти кругом на все четыре страны», делают замечание патриарху, чтобы он, «как прежде сего», заздравных просфор не вынимал в херувимскую песнь, – «у нас, говорили, того чину не ведется, я тебе бы, государь, також ныне вынимати заздравные просфоры в подобно время с нами, а не в херувимскую песнь», и проч.
Так ревниво наблюдают за всеми действиями патриарха во время службы, и за всякую мелочь, даже за неимение «подпазушных проймов» на стихаре, делают замечание ему и его спутникам! Но вот что удивительно, – среди этих замечаний мы не находим замечания о главном, на что русские ревнители должны бы обратить особенное внимание: патриарху не сделано никакого замечания о том, как он крестился и благословлял, какие употреблял для этого перстосложения.
В самом деле, как патриарх Феофан крестился к благословлял, и почему о перстосложении для крестного знамения и благословения ему не сделали никакого замечания, тогда как не оставили без замечания даже неимение опушки на митре, подолников на ризе, подпазушных проймов на стихаре? Значит и патриарх Феофан, молясь и благословляя, употреблял эти же перстосложeния, и было бы крайней несообразностью допустить, что он, равно как все составлявшие его свиту греки, приехав в Москву, изменили свое перстосложение на другое, употреблявшееся в Москве: это было бы делом, несоответствующим характеру и достоинству патриарха Феофана, и просто делом неудобоисполнимым для греков. Итак, несомненно, что патриарх Феофан, служа в Успенском соборе, крестился троеперстно и благословлял именословно.
Так почему же русские, столь внимательно подмечавшие в его служении каждое мелкое отступление от их собственного «чина» и делавшие ему замечания по поводу этих отступлений, не обратили внимания на то, что он крестится тремя перстами и в благословении употребляет именословное перстосложение? Почему не сделали ему замечания за это, чрезвычайно важное отступление от их «чина», если бы тут было действительно такое отступление? – Ответ может быть только один: потому не делали, что тут и не было отступления от господствовавшего в России обряда, – что троеперстное и именословное перстосложения русские привыкли видеть и у себя, что, хотя и были у нас в то время немногие сторонники двуперстия, но общераспространенным и общеупотребительным обрядом было троеперстие, как засвидетельствовали это Петрей и Олеарий, почти одновременно с патриархом Феофаном бывшие в Москве.
«Записка» очевидца-россиянина о служении Иepycaлимского патриарха Феофана в Успенском соборе является таким образом, в связи со свидетельствами этих двух иностранцев, подтверждением того, что в первой четверти 17 столетия, перед самым патриаршеством Филарета, троеперстие продолжало быть господствующим и общераспространенным у нас обрядом перстосложения для крестного знамения.