Fiduciary obligations что это
fiduciary obligation
1 fiduciary obligation
2 fiduciary obligation
См. также в других словарях:
obligation — ob·li·ga·tion /ˌä blə gā shən/ n 1: a promise, acknowledgment, or agreement (as a contract) that binds one to a specific performance (as payment); also: the binding power of such an agreement or indication held that the amendment did not… … Law dictionary
Fiduciary — One party, for example a corporate trust company or the trust department of a bank, holds a fiduciary relation or acts in a fiduciary capacity to another, such as one whose funds are entrusted to it for investment. In a fiduciary relation one… … Wikipedia
fiduciary — fiduciarily, adv. /fi dooh shee er ee, dyooh /, n., pl. fiduciaries, adj. n. 1. Law. a person to whom property or power is entrusted for the benefit of another. adj. 2. Law. of or pertaining to the relation between a fiduciary and his or her… … Universalium
fiduciary contract — A contract which embraces trust and confidence reposed by one party in the other, refers to the integrity and fidelity of the party trusted rather than his credit or ability, and contemplates good faith rather than legal obligation. Smith v… … Ballentine’s law dictionary
Dishonest assistance — Dishonest assistance, or knowing assistance, is a type of third party liability under trust law. It is usually seen as one of two liabilities established in Barnes v Addy,[1] the other one being knowing receipt. To be liable for dishonest… … Wikipedia
trust — n 1 a: a fiduciary relationship in which one party holds legal title to another s property for the benefit of a party who holds equitable title to the property b: an entity resulting from the establishment of such a relationship see also… … Law dictionary
Norberg v. Wynrib — Norberg v. Wynrib, [1992] 2 S.C.R. 226 is a leading Supreme Court of Canada decision on the fiduciary duty between doctors and patients, and on the limits of consent as a defense in sexual assault. Laura Norberg had severe pains in her jaw and… … Wikipedia
Aberdeen Railway Co. v. Blaikie Brothers — (1854) 1 Macq. 461 is a UK company law case. It concerns the fiduciary duty of loyalty, and in particular, the duty not not engage in self dealing. It laid down a basic rule that if a director had an interest in a corporate transaction, the… … Wikipedia
Certified Mortgage Planner — In the United States Certified Mortgage Planner is a designation for the purpose of establishing a new professional category in the mortgage sector: one that arose as a response to criticisms of the mortgage banking industry. It is often confused … Wikipedia
Certified mortgage planner — Not to be confused with Certified mortgage consultant. In the United States certified mortgage planner is a designation for the purpose of establishing a new professional category in the mortgage sector: one that arose as a response to criticisms … Wikipedia
Об отношениях (фидуциарных)
Выражаю благодарность Будылину Сергею Львовичу, оказавшему информационную поддержку при написании настоящей заметки.
Поводом для написания настоящей заметки послужила частая периодичность упоминания о фидуциарных отношениях в различных контекстах и статьях. Однако, нарастающая популярность фидуциарных отношений, к сожалению, не вызывает доктринального бума, который бы определил и нашел им место в нашей правовой системе. Весьма размытое понимание данного термина провоцирует возникновение массы вопросов. Помимо этого, развитие практики привлечения к ответственности лиц, контролирующих деятельность юридического лица, появление фигуры эскроу-агента, назревание развития ответственности агентов, медицинских работников, юристов создают очевидную потребность в развитии идей о фидуциарных отношениях.
Приступая к рассуждениям, в настоящей заметке автор отмечает, что при ее подготовке был сделан упор на доктрину и практику стран общего права, так как в континентальной правовой системе фидуциарные отношения имеют место быть, но зачастую скрываются в конкретных институтах, не получая общего обхвата.
Обращаясь к вопросу об определении фидуциарных отношений, изначально следует указать, что не существует единого, принятого подхода к их определению. Более того, не редкой является позиция, что не существует наиболее подробного определения фидуциарных отношений.[1]
Но данная характеристика фидуциарных отношений не позволяет сформировать какое-либо представление о них, в связи с чем, автор обращается к имеющимся попыткам их определить. Производя попытку конкретизации фидуциарных отношений: в судебной практике встречается их определение через фигуру фидуциария как того, кто взял на себя обязательство действовать от имени другого лица в определенном вопросе, основываясь на доверии.[2]
При этом стандарт поведения фидуциария в этих отношениях предполагает более высокий уровень, чем ожидаемый от обычного человека[3], олицетворяя собой самый высокий стандарт поведения человека. Встречается определение, предполагающее возложение на физическое или юридическое лицо полномочий, в рамках которых принимаются решения на основе усмотрения в интересах другого лица, при установившихся доверительных отношениях.[4]
В данной характеристике фидуциарных отношений автору заметки импонирует акцент на отношениях, которые складываются между фидуциантом и фидуциарием, однако основополагающие элементы данных отношений, к сожалению, подробно не раскрываются, что побуждает обратиться к их дальнейшему раскрытию через фидуциарные обязанности, установление признаков фидуциарных отношений, определение правоотношений, в которых они имеют место быть.
В литературе встречается раскрытие фидуциарных обязанностей через две категории: the duty of loyalty, примерно соответствующее treupflicht в Германии и devoir de loyauté et de fidélité во Франции, что в отечественной литературе соотносится с обязанностью вести себя добросовестно (примечательно, что в иностранной литературе, встречается мнение, не предполагающее соответствие добросовестности и лояльности, так как первое является генеральным принципом, а второе предполагает обязанности в конкретных отношениях),[5] и the duty of care, примерно соответствующее sorgfaltspflicht в Германии и devoir de diligence et conseil во Франции (что примерно соответствует обязанности принимать разумные решения).[6] Весьма схожим является раскрытие фидуциарных обязанностей в штате Делавэр, а именно the duty of care, the duty of loyalty, the duty of good faith.
Следует особенно отметить значительную роль the duty of loyalty в фидуциарных отношениях. Требование проявления лояльности является одним из важнейших в фидуциарных отношениях, предполагающих полное исключение интересов фидуциария, поведение которого сводится к интересам фидуцианта. Более подробно лояльность фидуциария была описана в деле Bristol and West Building Society v Mothew [1996] EWCA Civ 533, где лояльность раскрывалась через обязанность фидуциария, который не должен получать прибыль из своего положения, должен исключать ситуации, при которых может возникнуть конфликт интересов между ним и фидуциантом, и исключать ситуации, при которых в результате его действий он или третье лицо будут получать выгоду без надлежащего согласия фидуцианта
Порой применение данного правила находит отражение в весьма безобидных действиях, к примеру, в случае, если фидуциарий, который обеспечивает деловую связь между третьим лицом и фидуциантом, получит определенное вознаграждение, условно именуемое как секретная комиссия (secret commission), нарушит фидуциарные обязанности и будет нести соответствующую ответственность, что можно наблюдать в деле Industries & General Mortgage Co Ltd v Lewis [1949] 2 All E.R. 573, где весьма обосновано было отмечено, что «секретная комиссия» имеет развращающее воздействие на фидуциария, при этом нарушение фидуциарных обязанностей в случае установления факта наличия «секретной комиссии» предполагается неопровержимой презумпцией (juriset de jure). Пожалуй, единственной возможностью исключить негативные последствия является согласование получения комиссии с фидуциантом.
Приступая к признакам фидуциарных отношений, автор в первую очередь желает перечислить:
Выделение признаков фидуциарных отношений было произведено и в судебном практике, так в деле Frame v Smith, [1987] 2 S.C.R. 99 Верховный суд Канады отметил:
Перечисляя признаки фидуциарных отношений, следует отдельно выделить фундаментальную составляющую фидуциарных отношений, именуемую доверием.[8] Доверие надлежит охарактеризовать, как один из основополагающих элементов фидуциарных отношений, присутствующий практически во всех описаниях фидуциарных отношений. Даже сам термин fiducia происходит от важного для римского права понятия fides, предполагающего не только веру, но и доверие. Оксфордский словарь раскрывает доверие как твердую уверенность в надежности, правде, способности, также как принятие истины заявления без доказательств или дополнительных проверок; как состояние ответственности за что-то или кого-то.[9] Обращаясь к российскому толкованию: доверие раскрывается как убежденность в чьей-нибудь честности, порядочности; вера в искренность и добросовестность кого-нибудь; уверенность в наличии положительных качеств.[10]
Но всегда ли доверие является предопределяющим признаком фидуциарных отношений? Отвечая на данный вопрос, автор желает привести позицию, нашедшую отражение в решении News Ltd v Australian Rugby Football League [1996] 64 FCR 410, предполагающую, что фидуциарные отношения возникают не только при наличии доверия и сопутствующих ему элементов, но и имеет место быть ожидание фидуцианта, что фидуциарий будет действовать в интересах фидуцианта «фидуциарным образом». Роль в поведении фидуциария должна быть тесно связана с интересами фидуцианта, что предполагает наличие очевидных «фидуциарных ожиданий» фидуцианта.
Следует отдельно отметить, что связь между фидуциантом и фидуциарием по умолчанию предполагает выгоду только для фидуцианта. Из чего следует выделить требование об отсутствии личных интересов фидуциария, противоречащих интересам фидуцианта, что отсылает к the duty of loyalty.
Рассматривая признаки фидуциарных отношений, необходимо выделить, что фидуциарные отношения не всегда возникают из договора,[11] не содержат конкретного перечня прав и обязанностей, предполагая под собой стандарт поведения, однако, данное утверждение и по настоящий момент является дискуссионным. Фидуциарные обязанности не требуют двухстороннего согласия, порождающего их, что отчетливо было отражено в практике общего права.[12]
Определяя правоотношения, в которых возникают фидуциарные отношения, представляется затруднительным перечислить все обстоятельства, при которых они могут возникнуть, так как их возникновение в первую очередь связано не с внешними условиями, а с установившейся связью между фидуциантом и фидуциарием, что было отмечено и в решении Breen v Williams [1996] 186 CLR71.
Надлежит признать, что фидуциарные отношения, в своей сущности, не стоит рассматривать изолированно, таковые скорее являются дополнительным инструментом, встраиваемым в определенные юридические структуры или заполняющим пробелы в них.
Наличие фидуциарных обязанностей не влияет на гражданское состояние лица. Если утверждать о наличии статуса, то он скорее имеет место не по отношению к лицам, а по отношению к их правоотношениям.[13] В таком случае представляется наиболее оптимальной возможностью определить фидуциарные отношения не через субъектный состав, а через характеристику тех отношений, которые возникли между его участниками. Весьма интересным является случай в практике, при котором фидуциарные отношения были признаны относительно субагента, который не состоял в договорных отношениях с принципалом.[14]
Обращаясь к российскому законодательству, первоначально следует отметить отсутствие прямого указания в действующем законодательстве на фидуциарные отношения, что не исключает частного применения в конкретных видах правоотношений правил, относящихся к фидуциарным отношениям, что весьма соответствует общей картине в континентальных правовых системах. Как отмечается, зачастую возникновение общих принципов права происходит не в вакууме, предполагая свое образование путем синхронизации правил из конкретных областей права. Данный процесс в настоящее время затронул фидуциарные отношения. Наблюдая за «кристаллизацией» настоящего принципа, невозможно не отметить возникновение внутренних противоречий.
Безусловной поддержкой развития фидуциарных отношений в России является закрепленный принцип добросовестности участников правоотношений. При этом можно ли поставить знак равенства между ними?
Изначально допустимо отметить различающиеся алгоритмы применения принципа добросовестности и фидуциарных правил. Применяя принцип добросовестности, нет никакой необходимости устанавливать суду обстоятельства, предполагающие допустимость распространения принципа добросовестности на сложившиеся правоотношения, принимая во внимание, что на стороны изначально возлагается обязанность действовать добросовестно. Совершенно иная ситуация складывается с фидуциарными отношениями, располагающими к изначальному их установлению, (в процессе чего немалое значение отводиться оценке поведения фидуцианта), только после чего, начинается анализ соответствия поведения фидуциария.
Разные алгоритмы рассмотрения, разный предмет оценки наталкивают на мысль наличия в фидуциарных отношениях определенной особенности, предполагающей повышенный стандарт поведения стороны, который применяется только в определенных случаях, признаки выявления которых рассматривались в настоящей заметке. Весьма очевидно, что нет какой-либо необходимости устанавливать правила поведения соответствующие фидуциарным отношениям во всех правоотношениях, в отличие от добросовестности. Разные стандарты поведения, пожалуй, являются одним из оснований, предполагающих отрицательное отношение к уравниванию и взаимоподмене сравниваемых правовых инструментов.
Отсутствие признания фидуциарных отношений и их частичная подмена принципом добросовестности заставляет задуматься о слишком растянутом применении принципа добросовестности, при этом динамика развития правоотношений, введение новых юридических конструкций заставляют придумывать новые границы принципа добросовестности, что с учетом рецепции зарубежных инструментов буквально нарушает стройность системы правовых регуляторов. Учитывая обоснованное повышение требуемого стандарта поведения в фидуциарных отношениях, необходимо признать его уместность, к примеру, по отношению к новой персоне эскроу-агента в действующем законодательстве, или посредством него более тщательно разобраться со стандартами и требованиями к директорам юридических лиц. Возрастающая периодичность упоминания фидуциарных отношений буквально дает намек на их признание, которое должно произойти только при тщательной ревизии правоотношений, в контексте которых наиболее часто упоминаются фидуциарные отношения, чтобы исключить излишние нагрузки в правоотношениях.
Таким образом, представляется, что фидуциарные отношения являются отношениями с наиболее высоким стандартом поведения лица, именуемого фидуциарием. Данный уровень стандарта оправдывается тем, что фидуциарные отношения возникают посредством наиболее уязвимой позиции фидуцианта, возникшей в связи с проявленным доверием, обоснованным не только экономической нецелесообразностью, несоразмерностью и проблемами с контролем, но и уверенностью в фидуциарии, как человеке порядочном, надежном, добросовестном, преследующем исключительно интересы фидуцианта. Гражданское состояние лица, наличие договора не являются предопределяющими фактами к возникновению фидуциарных отношений, так как не являются основополагающими элементами возникновения фидуциарных отношений, что допускает вывод о возможности встраивания фидуциарных отношений во множество юридических конструкций. При этом правоотношения, в которых могут возникнуть фидуциарные отношения, не являются единственным оцениваемым элементом, сами обязанности фидуциария также не были исключительным образом перечислены, что предполагает сложный алгоритм изначального установления факта наличия фидуциарных отношений и только в дальнейшем оценки факта наличия нарушения фидуциарных обязанностей и обязанностей фидуциария, что является отличием от применения принципа добросовестности, так как при его применении вопрос о его распространении на правоотношения неуместен. При этом, наблюдаемая неопределенность фидуциарных отношений никоим образом не способствует отказу от их установления, они приобретают свою актуальность, как регулятора, оправдывающего особые отношения между фидуциантом и фидуциарием, предполагая более высокий стандарт как плату за определенную свободу фидуциария, возникшую из проявленного к нему доверия. Обращение к фидуциарным отношениям в России имеет свою актуальность, их развитие, систематизация, синхронизация, вызвана развитием правоотношений и появлением новых юридических конструкций, что придает актуальность их изучению и дальнейшему развитию, исключая перегрузки принципа добросовестности, посредством выстраивания четкой структуры правовых регуляторов, позволяющей более взвешенно и прогнозируемо отнестись к состоявшимся правоотношениям, что будет предполагать еще и определенную стабилизирующую роль.
[1]Hospital Products Ltd. v United States Surgical Corporation [1984] 156 CLR 41.
[2]Bristol and West Building Society v Mothew [1996] EWCA Civ 533.
[3]Meinhard v Salmon [1928] 164 N.E. 545.
[4]Rory Sullivan, Will Martindale, Elodie Feller, Anna Bordon. Fiduciary Duty in the 21st Century United Nations Global Compact, UNEP Finance Initiative, PRI, and Inquiry. 2015. P.11.
[5] Martin Gelter, Geneviève Helleringer. Fiduciary Principles in European Civil Law Systems. 2018. P11.
[7] Tamar Frankel. The New Palgrave Dictionary of Economics and the Law, Definition of «fiduciary duties» URL: https://cyber.harvard.edu/trusting/unit5all.html (дата обращения 19.05.2018).
[8] Martin Gelter, Geneviève Helleringer. Fiduciary Principles in European Civil Law Systems. 2018. Р. 15.
[9] English Oxford living dictionaries. URL: https://en.oxforddictionaries.com/definition/trust (дата обращения 16.06.2018).
[11]Lionel Smith. Contract, Consent, and Fiduciary Relationships. 2016. P. 3,7,8,19,20. URL: https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2741836 (дата обращения 02.07.2018).
[12] Gibson v Barton [1875] LR 10 QB 329; Dubai Aluminium Co. v Salaam [2002] UKHL 48; Ultraframe (UK) Ltd. v Fielding [2005] EWHC 1638.
Кролик Роджер и Город Надежды. К вопросу о фидуциарных обязанностях лицензиата
Фото: Кадр из фильма «Кто подставил Кролика Роджера»
Будылин С.Л. Кролик Роджер и Город Надежды. К вопросу о фидуциарных обязанностях лицензиата // Вестник гражданского права. 2019. № 5. С. ___.
Публикуется здесь с любезного согласия редакции.
Есть два существенно различающихся типа коммерческих отношений, которые можно обозначить как «чисто договорные» и «фидуциарные».
В первом случае речь идет о сделке равных партнеров, и отношения сторон регулируются преимущественно условиями самого договора. Во втором случае одна из сторон вверяет свое имущество другой для дискреционного управления. Тогда отношения сторон в значительной степени регулируются фидуциарными обязанностями, возлагаемыми на такого управляющего правопорядком. Что самое главное, фидуциарий должен разумно и добросовестно действовать в интересах своего принципала, забывая о собственных интересах, что нехарактерно для «чисто договорных» отношений. [1] Например, отношения из договора аренды относятся к первому типу, а из договора доверительного управления – ко второму.
Рассмотрим соглашение о предоставлении исключительной лицензии (или об отчуждении исключительного права, это в данном случае непринципиально) на объект интеллектуальной собственности, причем в обмен на роялти, размер которых зависит от получаемых в результате использования этого объекта доходов. Если вдуматься, станет ясно, что квалифицировать такое соглашение не так-то просто.
К какой из категорий следует отнести правоотношения, возникающие между сторонами такого соглашения? Обязан ли лицензиат заботиться о лицензиаре и его доходах? Или он имеет право руководствоваться лишь своими собственными интересами?
В одном из недавних постановлений Пленум ВС РФ решил, что в случае неиспользования объекта интеллектуальной собственности лицензиат может быть признан ответственным перед лицензиаром за убытки. По-видимому, это означает признания наличия у лицензиата фидуциарных или каких-то аналогичных обязанностей перед лицензиаром.
Напротив, в рассмотренных далее кейсах американские суды пришли к выводу, что само по себе вознаграждение, зависящее от дохода, еще не означает наличия у плательщика фидуциарных обязанностей…
Предположим, я – автор замечательной книги. Некий продюсер хочет получить права на книгу, чтобы поставить по ней фильм и получать прибыль от проката, а также от продажи товаров с изображением персонажей и т.п.
Продюсер предлагает мне относительно небольшое фиксированное вознаграждение и, главное, щедрые роялти, то есть процент от будущих доходов от проката фильма и прочего использования интеллектуальных прав, связанных с книгой. Главное условие: предоставленная продюсеру лицензия должна быть исключительной. Иначе говоря, больше никто – включая и меня самого – не должен иметь легальной возможности использовать эти права. Идентичная в экономическом плане сделка – отчуждение в пользу продюсера исключительного права на книгу за то же самое вознаграждение, включая роялти.
Я с радостью соглашаюсь на эти условия, рассчитывая на то, что продюсер, как профессионал своего дела, наилучшим образом распорядится правами на мое творение.
Но, допустим, через некоторое время после заключения договора я обнаруживаю, что продюсер то ли охладел к идее создания фильма, то ли оказался неспособен ее реализовать. Так или иначе, работа над фильмом не продвигается. Похоже, мои надежды на роялти развеиваются как ночные грезы!
Я начинаю жалеть о заключенной сделке. Однако, перечитав договор, я обнаруживаю, что он не предусматривает возможности моего одностороннего отказа от договора.
Заставить продюсера снимать фильм вопреки его желанию тоже будет проблематично. Продюсеру предоставлена безотзывная исключительная лицензия, он обязан платить процент от полученного дохода, вот и все. Нигде не сказано, что он обязан предпринимать хоть какие-то усилия для получения этого дохода!
Есть ли у меня какие-то средства борьбы с ленивым продюсером? Иначе говоря, вменяет ли правопорядок продюсеру обязанность по реальному использованию приобретенного им права, исходя из интересов автора?
Ответить на этот вопрос не так-то просто.
При всей возможной симпатии к автору следует осознавать, что в подобной ситуации и у продюсера могут быть свои легитимные интересы. Возможно, он считает, что рынок пока не готов к выпуску фильма; возможно, у продюсера сейчас в производстве другие фильмы; возможно, ему не удается получить финансирование под фильм. В конце концов, быть может, продюсер по зрелом размышлении решил, что этот фильм не будет иметь коммерческого успеха, и вложения в производство не окупятся.
Неужели продюсер обязан сознательно идти на убытки лишь для того, чтобы заплатить автору его роялти? Вряд ли, ведь буква договора ничего подобного не предусматривает. Продюсер может принимать решения по ведению своего бизнеса на свое собственное свободное усмотрение!
Противоположная точка зрения – продюсер, по сути, получил в управление принадлежащее автору имущество (исключительное право на книгу). Автор доверил ему эти права, отказавшись от возможности их самостоятельного использования. Если так, то, возможно, у продюсера есть фидуциарные обязанности перед автором. Пусть даже они не зафиксированы в договоре, но правопорядок вменяет фидуциарные обязанности любому лицу, которому доверено управление чужим имуществом!
Конечно, автор здесь не единственный выгодоприобретатель, основная часть дохода идет самому продюсеру. Но ведь и управляющий партнер в простом товариществе, получающий часть дохода товарищества, тоже имеет фидуциарные обязанности перед партнером, вложившим в проект свое имущество.
А наличие фидуциарных обязанностей означает, что управляющий должен действовать разумно и добросовестно в интересах общего бизнеса. Если так, то суд может призвать к ответу нерасторопного продюсера, если сочтет, что его бездействие было коммерчески необоснованным. Так, суд может, в зависимости от ситуации, или объявить договор расторгнутым, или взыскать с негодного продюсера некую денежную компенсацию для автора, или то и другое вместе.
Таким образом, все упирается в то, возлагает ли правопорядок данной страны фидуциарные обязанности на обладателя исключительной лицензии на объект интеллектуальной собственности.
Понятно, что этот вопрос в принципе может быть разрешен самими сторонами путем указания на наличие или отсутствие таких фидуциарных обязанностей непосредственно в тексте договора. Если даже там нет прямого такого указания, суд может сделать определенные выводы из содержания других положений договора.
Так, положение о разделе между участниками договора прибыли от реализации проекта в определенных долях, по-видимому, является сильным аргументом в пользу того, что речь идет о чем-то наподобие простого товарищества. Если так, то фидуциарные отношения имеют место. В этом случае продюсер обязан старательно вести бизнес в интересах обоих партнеров, то есть самого продюсера и автора.
Даже если у продюсера нет полноценных фидуциарных обязанностей перед автором, суд может вменить ему более узкие обязанности исходя из принципа добросовестности (если таковой имеется в договорном праве данной юрисдикции). Исходя из этого принципа, вернее, его конкретного содержания в данной юрисдикции, автору могут быть предоставлены какие-то средства защиты своих интересов. Например, возможность одностороннего отзыва лицензии в случае явной потери интереса продюсера к проекту.
Так или иначе, скорее всего, эту дилемму придется решать судам (на законодателя в этом смысле надежды мало).
В России Верховный Суд разрешил эту дилемму в пользу лицензиара (то есть в нашем примере – автора). В своем огромном постановлении от 2019 года по вопросам интеллектуальной собственности есть пункт на эту тему, где ВС пишет следующее. [2]
«Если сторонами согласована плата за предоставление права использования результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации в твердой сумме, а также дополнительно согласован размер вознаграждения в форме процентных отчислений от дохода (выручки) (абзац третий пункта 5 статьи 1235 ГК РФ), при неиспользовании результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации лицензиатом уплате подлежит только сумма, согласованная в твердом размере. При этом лицензиар не лишен права потребовать возмещения убытков, вызванных неиспользованием результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации, и расторгнуть договор.
В случае, когда стороны лицензионного договора согласовали размер вознаграждения только в форме процентных отчислений от дохода (выручки), а использование результата интеллектуальной деятельности, средства индивидуализации не осуществлялось, лицензиар вправе потребовать возмещения убытков, вызванных неиспользованием результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации, а также расторгнуть договор. Размер убытков может быть определен, в частности, исходя из цены, которая при сравнимых обстоятельствах обычно взимается за правомерное использование этого или аналогичного результата интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации.»
Как видим, ВС полагает, что лицензиат ответственен перед лицензиаром за «убытки», причиненные тому неиспользованием объекта интеллектуальной собственности лицензиатом. Иначе говоря, лицензиат обязан использовать этот объект, даже если в договоре про это ничего не сказано. И, соответственно, обязан платить деньги за использование, а если даже не использует, то пусть все равно заплатит. Напомню, что в определении лицензионного договора речь идет лишь о предоставлении лицензиату права на использование и об обязанности выплаты вознаграждения в установленном договором размере, но не об обязанности лицензиата фактически использовать объект. [3]
Какого-либо обоснования приведенного вывода в постановлении Пленума ВС не приводится. Можно предположить, эти обязанности мыслятся авторами постановления как некий вариант фидуциарных обязанностей, возникающих у лицензиата в результате вверения ему управления объектом интеллектуальной собственности, принадлежащего лицензиату. Возможное альтернативное объяснение – эти обязанности представляют собой часть обязанности исполнять договор «добросовестно», вменяемой лицензиару правопорядком. [4]
С этим подходом солидарен Артем Карапетов. В своем экспресс-комментарии к постановлению Пленума ВС он пишет следующее.
«Как только договор привязывает размер вознаграждения арендодателя, лицензиара и т.п. к размеру дохода, который будет получать арендатор, лицензиат и т.п. от использования того предоставления, которое он получает по договору, у последних возникает фидуциарные обязанности а) прилагать разумные усилия к использованию предоставления, и б) стремиться к извлечению максимально возможного дохода. Даже если это прямо не написано в договоре, такие обязанности должны подразумеваться и выводиться из п.3 ст.307 ГК. Соответственно, если лицензиат получил право на издание книги и обещал автору роялти в 10%, а книгу не издает или издает, но не запускает в сеть распространения или иным образом бездействует вопреки тому стандарту поведения, которое подразумевается в такого рода ситуациях и с учетом ожиданий автора, то автор может как расторгнуть договор, так и потребовать возмещения убытков в виде упущенной выгоды.» [5]
Но не является ли эта логика чрезмерным упрощением? Ведь лицензионные договоры могут быть разными. В одних стороны могут подразумевать наличие фидуциарных обязанностей, а в других – не подразумевать.
Действительно ли из общего требования добросовестности вытекает обязанность лицензиата фактически использовать объект интеллектуальной собственности, пусть даже вопреки своему желанию и своей выгоде? Должен ли правопорядок непременно навязывать лицензиару и лицензиату фидуциарный характер их отношений? Является ли условие о выплате роялти, зависящих от дохода лицензиата, бесспорным свидетельством наличия таких отношений?
Посмотрим, что думают об этом в Америке.
В США вопрос о наличии фидуциарных обязанностей у держателя исключительной лицензии или приобретателя исключительного права в обмен на роялти является предметом довольно бурных дискуссий. [6]
Отчасти это обусловлено тем, что при наличии фидуциарных обязанностей с ответчика могут быть взысканы в дополнение к обычным компенсационным убыткам, предусмотренным договорным правом, еще и штрафные убытки (punitive damages), предусмотренные деликтным правом. [7] А штрафные убытки в США могут достигать циклопических масштабов, поскольку назначаются с учетом не только суммы ущерба истца, но и финансового состояния ответчика (например, богатой продюсерской компании).
Рассмотрим в связи с этим два дела из Калифорнии.
Дело Кролика Роджера
Wolf v. Superior Court, 107 Cal.App.4th 25 (2003)
Писатель Гэри Вульф (Gary K. Wolf) в 1981 году написал книгу о Кролике Роджере (Who Censored Roger Rabbit?). В 1983 году писатель подписал с компанией Disney соглашение, по которому передавал (assigned) компании права на книгу и ее персонажей. В обмен на эти права компания должна была заплатить писателю фиксированную сумму, плюс некий процент прибыли (net profits) от фильма, плюс еще 5% будущей выручки (gross receipts) от продажи игрушек и т.п.
В договоре было явно сказано, что компания не обязана как-либо использовать переданные ей права. Впрочем, компания этим условием не воспользовалась. В 1988 году компания Disney выпустила фильм «Кто подставил Кролика Роджера» (Who Framed Roger Rabbit), который стал хитом сезона и получил четыре «Оскара». Можно смело предположить, что в этот момент и компания, и автор были вполне довольны результатами сотрудничества.
Но все течет, все меняется. В 2001 году писатель предъявил компании Disney иск, заподозрив ее в недоплате причитающихся ему процентов от продаж товаров, связанных с персонажами фильма. Помимо прочего, писатель потребовал подробного отчета об этих продажах (который компания почему-то предоставлять не спешила).
Одним из важнейших промежуточных вопросов, разрешенных судами, стал вопрос о том, имеет ли компания фидуциарные обязанности перед писателем. От этого могла радикально зависеть и сумма взыскания!
Суд штата Калифорния в первой инстанции определил, что данный договор не предусматривает фидуциарных обязанностей со стороны компании. Писатель обжаловал это решение в апелляции. Он полагал, что право на компенсацию в виде процента от выручки от эксплуатации персонажей в сочетании с эксклюзивным контролем над информацией, относящейся к продажам, с необходимостью создает фидуциарные отношения между компанией и писателем. Ведь это предполагает доверительные отношения (trust and confidence) между сторонами!
«Wolf contends its contingent entitlement to future compensation in the form of a percentage of revenues from Disney’s exploitation of the Roger Rabbit characters, together with Disney’s exclusive control over the information pertaining to such revenues, necessarily creates a fiduciary relationship.»
Однако апелляция одобрила решение нижестоящего суда. По мнению апелляции, ни доля в выручке, ни даже доля в прибыли не создает сама по себе фидуциарных отношений между сторонами договора!
Суд не обнаружил никаких признаков фидуциарности в рассматриваемом договоре. Договор предусматривал прямую продажу прав писателем компании, которая далее могла использовать их по своему усмотрению. Хотя американское право и предусматривает обязанность сторон исполнять договор добросовестно, эта обязанность сильно не дотягивает до высокого уровня обязанностей типичного фидуциария.
«[T]here are no allegations in the instant complaint of the formation of a joint venture or a relationship «akin» to a joint enterprise. To the contrary, the agreement created a debtor/creditor relationship, expressly providing that in exchange for compensation, both certain and contingent, Disney, as the new owner of the rights, could exploit those rights or not exploit them as it saw fit. Disney was under no obligation to maximize profits from the enterprise or obtain Wolf’s approval for its contracts.»
Суд подтвердил, что по договору компания обязана отчитываться перед писателем о своих доходах. А также согласился с писателем в том, что именно на компанию следует возложить бремя доказывания в вопросе о том, имела ли место недоплата. Действительно, ведь вся информация о доходах находится у компании! Однако, по словам суда, все это никак не связано с наличием или отсутствием фидуциарных обязанностей у компании.
В итоге апелляционный суд признал, что фидуциарные обязанности у компании-продюсера отсутствуют. После этого процесс продолжился своим чередом.
В 2005 году Вульф выиграл дело в суде присяжных, но получил не 8 млн. долларов, которые он изначально требовал, а «всего лишь» несколько сот тысяч долларов.
Дело Города Надежды
City of Hope National Medical Center v. Genentech, Inc., 43 Cal. 4th 375 (2008)
«Город Надежды» (City of Hope) – это знаменитый медицинский исследовательский центр в Калифорнии, известный, помимо прочего, своей ролью в создании синтетического инсулина человека.
В середине 1970-х годов двое ученых, работающих в центре (Arthur Riggs, Keichi Itakura), совершили грандиозное открытие в области генной инженерии. Они разработали метод, позволяющий синтезировать белки с заданными свойствами, что дало возможность создавать ценнейшие лекарства в промышленных масштабах. Идея метода состояла в том, что человеческие белки могут производиться бактериями (в данном случае бактериями кишечной палочки) с искусственно модифицированной ДНК!
Корпорация предоставляла центру деньги на завершение исследований в обмен на исключительные права на сделанные учеными центра открытия и изобретения. Впоследствии центру причитались роялти в размере 2% от последующего использования тех патентов, которые корпорация будет регистрировать на свое имя по результатам исследований. Сделка была заключена в 1976 году. В договоре, помимо прочего, явно было сказано, что отношения сторон не являются «совместным предприятием, товариществом или агентским соглашением».
Проект оказался необычайно успешным и в научном, и в коммерческом отношении. Совместными усилиями ученых и капиталистов новая революционная биотехнология была доведена до промышленной стадии.
«The collaboration between Genentech and City of Hope resulted in extraordinary scientific and commercial success. The groundbreaking scientific developments by City of Hope’s Drs. Riggs and Itakura enabled Genentech to obtain a number of patents based on that scientific discovery. Based on these patents, Genentech granted licenses to various companies.»
Корпорация регистрировала на свое имя патенты, связанные с новой технологией, выдавала лицензии производителям медицинских препаратов (таких как инсулин и интерферон) и выплачивала роялти центру. Доходы корпорации составили многие миллиарды долларов. Центр же получил в общей сложности около 300 млн. долларов роялти.
Однако, как выяснилось гораздо позже, кое-что корпорация скрывала от центра. Так, роялти за инсулин она платила исправно, а о доходах за интерферон, получаемый по той же технологии, умалчивала. Между тем эти доходы в то время составляли львиную долю прибыли корпорации!
Заподозрив неладное, центр в 1999 году предъявил иск корпорации (к тому времени в корпорации уже сменились владельцы, но обязательства по старым договорам, разумеется, сохранились). Согласно иску, корпорация нарушила свои договорные обязательства, в том числе подразумеваемую обязанность добросовестности (implied covenant of good faith and fair dealing), а также свои фидуциарные обязанности (fiduciary duty) перед центром.
После некоторых процессуальных приключений, которые мы здесь обсуждать не будем, центр выиграл дело в суде присяжных. Присяжные присудили центру 300 млн. долларов компенсационных убытков и 200 млн. долларов штрафных убытков. Решение было одобрено в апелляции.
Затем по заявлению корпорации дело принял на рассмотрение Верховный Суд. Корпорация, в частности, утверждала, что у нее не было фидуциарных обязанностей перед центром, а были лишь договорные. А потому и штрафные убытки взыскивать с нее нельзя!
ВС Калифорнии (до него дело дошло лишь в 2008 году) внимательно изучил все материалы дела. Как отмечается в судебном акте, одни только стенограммы судебных заседаний составили 25 тыс. страниц, а официальные протоколы 12 тыс. страниц!
Ключевым вопросом стало то, возникают ли фидуциарные обязанности в результате заключения соглашения по коммерческой эксплуатации научного открытия в обмен на выплату роялти.
«The remaining question then is whether an agreement to develop, patent, and commercially exploit a secret scientific discovery in exchange for the payment of royalties is the type of relationship “which imposes that undertaking [fiduciary obligation to act on behalf of and for the benefit of another] as a matter of law.”»
Исследовав договор, ВС не обнаружил в нем признаков фидуциарности. Там ясно было сказано, что это не товарищество и не совместное предприятие. Договор содержал условие о конфиденциальности, но это еще свидетельствует о наличии фидуциарных отношений.
Сославшись на «дело Кролика Роджера», ВС согласился с тем, что само по себе вознаграждение, зависящее от выручки, не создает фидуциарных обязанностей у плательщика вознаграждения.
«We agree with the holding in Wolf that fiduciary obligations are not necessarily created when one party entrusts valuable intellectual property to another for commercial development in exchange for the payment of compensation contingent on commercial success. The secrecy of information provided by one party to another-here the scientific discovery by City of Hope-may be considered by the trier of fact in deciding whether a fiduciary relationship exists, but it does not compel the imposition of fiduciary duties by operation of law.» (Citation omitted.)
В итоге ВС признал некорректным напутствие, данное присяжным судьей по поводу установления наличия фидуциарных обязанностей. ВС признал, что фидуциарные обязанности у корпорации отсутствовали, и отменил вердикт в части штрафных убытков (200 млн.). Компенсаторные убытки (в размере 300 млн.) у ВС возражений не вызвали.
По мнению автора, иное решение повлекло бы опасные последствия как для коммерческих организаций, так и для научных институтов вроде «Города Надежды». Ведь оно бы означало возникновение неконтролируемых рисков для коммерсантов, финансирующих исследовательские институты. Это, несомненно, привело бы к отказу от многих сделок, что ударило бы и по исследовательским институтам. [10]
«Finally, if the court had not decided the fiduciary issue as they did, City of Hope would have had dangerous policy implications, both for business in California and, in the broader scope, for nonprofit research institutions like City of Hope. Deciding in favor of City of Hope on the fiduciary issue would have found (or perhaps created) a heretofore unknown duty that did not exist at the time the agreement was formed, but rather came into being as a result of the entrepreneur’s later success and stature. Such a precedent would clearly be dangerous in a state that depends on technology, start-up companies, and a culture of entrepreneurship to act as one of its major economic engines. Furthermore, judicial action to add so much uncapped and unknown risk to contracting with nonprofit research institutions such as medical research centers and universities would certainly move many otherwise efficient deals out of parties’ settlement gaps. This would result in fewer agreements to fund nonprofit research. In addition, the uncapped risk of fiduciary liability for corporations would mean that deals that still did come together would provide appreciably less money for the research institutions than the same deals without the added risk.»
Вывод автора: Суд правильно делает, что «держит фидуциарные обязанности там, где им место» (rightly chose to keep fiduciary duties where they belong). [11]
Таким образом, суды Калифорнии пришли к выводу, что само по себе условие о том, что вознаграждение отчуждателя исключительного права на объект интеллектуальной собственности зависит от будущих доходов приобретателя исключительного права, еще не означает возникновения у приобретателя фидуциарных обязанностей перед отчуждателем. По-видимому, то же относится и к отношениям лицензиата и лицензиара по исключительной лицензии на использование такого объекта.
По мнению судов, определяющими при решении этого вопроса являются намерения сторон, выраженные в самом договоре. Если из него явствует, что это обычный договор двух равных сторон, без намерения вверить одной стороне какие-либо правомочия по действиям в интересах другой стороны, то и фидуциарных отношений не возникает.
Следует отметить, что в обоих случаях вознаграждение в его спорной части представляло собой процент от выручки, а не чистой прибыли плательщика. Возможно, в случае соглашения о разделе прибыли исход мог бы оказаться другим, ведь это было бы очень похоже на товарищество, в котором управляющий партнер обязан заботиться о надлежащем ведении бизнеса в интересах всех партнеров.
Речь шла об объектах интеллектуальной собственности, но в принципе та же логика полностью применима и другим видам активов. Например, я передаю свою недвижимость в аренду на условиях выплаты мне половины дохода, получаемого от субарендаторов. Следуя логике судов Калифорнии, и в этом случае сам по себе такой договор не будет означать, что у арендатора возникают передо мной какие-либо фидуциарные обязанности. Если такие обязанности у арендатора и существуют, они должны из каких-то других условий договора!
Напротив, если я передаю свою недвижимость в доверительное управление на условиях выплаты управляющему в качестве вознаграждения половины полученного им арендного дохода, то у него несомненно возникают передо мной фидуциарные обязанности в силу самой природы договора доверительного управления.
Обсуждавшиеся вопросы актуальны не только для американского, но и для российского права. Думается, что аргументы, сыгравшие решающую роль в американских судах, звучат довольно убедительно и в России. Возможно, в связи с этим чрезмерно жесткие формулировки Пленума ВС, предусматривающие ответственность лицензиата за «убытки» лицензиара, связанные с неиспользованием объекта интеллектуальной собственности лицензиатом, нуждаются в некотором смягчении судебной практикой…
[2] П. 40 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.04.2019 N 10 «О применении части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации».