За что был наказан царь мидас за жадность или за непослушание
Вы когда-нибудь слышали легенду о царе Мидасе? Считается, что этот древний правитель был ярым поклонником бога вина Диониса, не однократно сидел за столом вместе с ним и его спутниками. И однажды к Мидасу привели какого-то пьяного старика, в котором он узнал воспитателя Диониса, Силена.
Мидас хорошо принял Силена и через шесть дней беспробудной пьянки отвел его к Дионису. Дионис был так рад увидеть старого друга, что пообещал Мидасу исполнить любое его желание. На что он пожелал превращать в золото любую вещь, к которой прикоснется. Дионис заметил, что идея эта достаточно глупая, но обещание свое сдержал.
Поначалу все было хорошо, Мидас был очень доволен. Об превращал в золото абсолютно все, к чему прикасался. Но когда он проголодался, сел за стол и взял хлеб, то он также превратился в золото.
Золото он есть, конечно же не мог. То же самое произошло и с вином, и с мясом. В отчаянии Мидас попросил Диониса вернуть все как было прежде, однако Дионис решил его хорошенько проучить. Он сказал Мидасу, что для исцеления ему нужно искупаться в реке Пактол – это было нужно для того, чтобы снять с себя вину за неразумное желание.
Ну, по крайней мере, так Дионис сказал. А царь с радостью его послушался и нашел нужную реку.
За это время он очень полюбил одиночество и простую жизнь, но и здесь он дошел до крайности. Однажды он увидел музыкальное соревнование между богом пастухов Паном и Аполлоном.
Согласно легенде, объективно игра Пана была намного хуже игры Аполлона, за что судья – бог горы Тмол, и присудил победу последнему. Однако Мидас, приверженец простой жизни, поднял большой крик из-за того, что ему не понравилось решение Тмола.
Аполлон настолько разозлился на Мидаса, что набросился на него с кулаками и потянул за уши так сильно, что они стали очень длинными, как у осла. Мидас, увидев, что с ним произошло, старался всячески скрывать уши под длинными волосами.
Но однажды подстриг слуга, который эти длинные уши и увидел. Рассказывать об этом никому было нельзя – могли и казнить. Но выговориться очень хотелось, поэтому он пошел в лес, вырыл в земле яму и все прошептал в нее.
Однако даже земля не могла сохранить эту тайну – на этом месте вырос тростник, который при первом ветре и прошелестел эти слова, разнесшиеся по всему свету. Казалось бы, Мидас – персонаж исключительно сказочный.
Однако древнегреческий историк Геродот описывал его как реально существующего правителя. Во Фригии сохранилась скальная гробница, которую современные исследователи называют «могилой Мидаса». А современные археологи обнаружили руины города Гордиона – столицы царя Мидаса.
Получается, что царь действительно существовал. Но как же тогда получилось, что он стал героем таких вот легенд? Скорее всего, история с золотом берет свое начало от богатства и жадности царя.
А история с ослиными ушами имеет другое происхождение. В развалинах древнего города Гордиона археологи обнаружили несколько монет с именем и изображением Мидаса.
Вот только на голове у него была кожаная шапка, сделанная из ослиной головы. И там как раз и были эти длинные уши. Считается, что Мидас проживал в 8 веке до нашей эры.
За что фригийский царь Мидас приговорил к смерти своего цирюльника?
За что фригийский царь Мидас приговорил к смерти своего цирюльника?
Фригийский царь Мидас был одним из свидетелей знаменитого музыкального состязания между Аполлоном и Марсием, судьей которого был речной бог Тмол (некоторые говорят, что состязание судили музы, а другие утверждают, что соперником Аполлона был Пан). Мидас не согласился с присуждением победы Аполлону, и за это разгневанный бог наделил его ослиными ушами. Долгое время Мидасу удавалось прятать уши под высокой фригийской шапочкой, но его цирюльник даже под страхом смерти не сумел удержать язык за зубами. Страдая от того, что никому не может доверить столь необычную тайну, он выкопал на речном берегу ямку, огляделся, чтобы вокруг никого не было, и прошептал: «У царя Мидаса ослиные уши!» Затем он закопал ямку и со спокойной душой пошел домой. На месте этой ямки вскоре вырос тростник, который прошелестел о тайне всем прохожим. Когда Мидас узнал, что его уродство ни для кого не секрет, он приговорил цирюльника к смерти, напился бычьей крови и мученически умер.
Читайте также
Глава 5 «Кто сей Царь славы?» (Пс. 23: 8): Христос как Победитель смерти
Глава 5 «Кто сей Царь славы?» (Пс. 23: 8): Христос как Победитель смерти 5.1. Великая Суббота В тот год ветхозаветная Пасха совпала с субботой, поэтому апостол Иоанн говорит, что «та суббота была день великий…» (Ин. 19: 31). Для христиан этот день тоже стал Великой Субботой, потому
251. Смерти надо чаять всегда, оставаясь на своем посту. Должно молиться и дела исправлять. Мера исполнения своего правила
251. Смерти надо чаять всегда, оставаясь на своем посту. Должно молиться и дела исправлять. Мера исполнения своего правила Милость Божия буди с вами! N.N. Только 15 числа получена ваша посылка. Благодарствую премного. Все вещи очень изящно сделаны. Золотые ручки! Какой это
Почему фиванский царь Лай хотел погубить своего единственного сына?
Почему фиванский царь Лай хотел погубить своего единственного сына? Фиванский царь Лай, опечаленный тем, что у него нет детей, тайно обратился к дельфийскому оракулу. Тот ответил, что это несчастье – на самом деле благо для Лая, поскольку ребенок, рожденный его женой
Мидас
Мидас В древнегреческой мифологии Мидас (. ) – прославленный фригийский царь, сын Гордия. В дальнейшем это было имя многих фригийских царей. Первый Мидас был сын Гордия и Кибелы, культ которой был очень развит в Пессинунте. С именем Мидаса Первого связаны рассказы о
Аполлон и Мидас
Аполлон и Мидас Ужасный конец Марсия должен был послужить предостережением всем заносчивым смертным. Но этого не случилось, и вскоре после этого Аполлону пришлось снова участвовать в музыкальном состязании, на этот раз с Паном, любимым флейтистом короля Мидаса. По этому
Бахус и Мидас
Бахус и Мидас Как только Мидас увидел красный нос и оплывшее жиром тело странника, он тотчас узнал в нем учителя Бахуса и вызвался отвезти его к божественному ученику. Увидев Силена, Бахус обрадовался и пообещал, что выполнит любую просьбу Мидаса. Мидас, который был очень
Глава 48 Подготовка христианина к смерти своего тела
Глава 48 Подготовка христианина к смерти своего тела Иногда слышишь от некоторых верующих пожелание умереть. Какое неразумие!Наши короткие дни жизни — это бесценное сокровище, которое надо использовать как можно лучше, чтобы в течение этих коротких мгновений (по
37. Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.
37. Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат понял, что Христос не имеет никакого намерения выступить в качестве претендента
31. И взял Фарра Аврама, сына своего, и Лота, сына Арамова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую; но, дойдя до Харрана, они остановились там
31. И взял Фарра Аврама, сына своего, и Лота, сына Арамова, внука своего, и Сару, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышел с ними из Ура Халдейского, чтобы идти в землю Ханаанскую; но, дойдя до Харрана, они остановились там «И взял Фарра Аврама. вышел с ними из Ура
8. И вышли царь Содомский, царь Гоморрский, царь Адмы, царь Севоимский и царь Белы, которая есть Сигор; и вступили в сражение с ними в долине Сиддим, 9. с Кедорлаомером, царем Еламским, Фидалом, царем Гоимским, Амрафелом, царем Сеннаарским, Ариохом, царем Елласарским, — четыре царя против пяти
8. И вышли царь Содомский, царь Гоморрский, царь Адмы, царь Севоимский и царь Белы, которая есть Сигор; и вступили в сражение с ними в долине Сиддим, 9. с Кедорлаомером, царем Еламским, Фидалом, царем Гоимским, Амрафелом, царем Сеннаарским, Ариохом, царем Елласарским, — четыре
1. Когда Исаак состарился и притупилось зрение глаз его, он призвал старшего сына своего Исава и сказал ему: сын мой! Тот сказал ему: вот я. 2. (Исаак) сказал: вот, я состарился; не знаю дня смерти моей;
1. Когда Исаак состарился и притупилось зрение глаз его, он призвал старшего сына своего Исава и сказал ему: сын мой! Тот сказал ему: вот я. 2. (Исаак) сказал: вот, я состарился; не знаю дня смерти моей; О потере Исааком зрения говорится потому, что именно слепота Исаака
18. И понравились слова сии Еммору и Сихему, сыну Емморову. 19. Юноша не умедлил исполнить это, потому что любил дочь Иакова, А он более всех уважаем был из дома отца своего. 20. И пришел Еммор и Сихем, сын его, к воротам города своего, и стали говорить жителям города своего и сказали: 21. сии люди
18. И понравились слова сии Еммору и Сихему, сыну Емморову. 19. Юноша не умедлил исполнить это, потому что любил дочь Иакова, А он более всех уважаем был из дома отца своего. 20. И пришел Еммор и Сихем, сын его, к воротам города своего, и стали говорить жителям города своего и
11. И сказал Иуда Фамари, невестке своей (по смерти двух сыновей своих): живи вдовою в доме отца твоего, пока подрастет Шела, сын мой. Ибо он сказал (в уме своем): не умер бы и он подобно братьям его. Фамарь пошла и стала жить в доме отца своего
11. И сказал Иуда Фамари, невестке своей (по смерти двух сыновей своих): живи вдовою в доме отца твоего, пока подрастет Шела, сын мой. Ибо он сказал (в уме своем): не умер бы и он подобно братьям его. Фамарь пошла и стала жить в доме отца своего Хотя возможно, что Шела
12. И снабжал Иосиф отца своего и братьев своих и весь дом отца своего хлебом, по потребностям каждого семейства
12. И снабжал Иосиф отца своего и братьев своих и весь дом отца своего хлебом, по потребностям каждого семейства Поселив отца и братьев в Гесеме или Раамсесе, Иосиф предупредительно доставлял хлеб им с семьями, — принимая во внимание и количество детей (с евр. «по устам
За что царь Мидас получил ослиные уши? если можно, подробнее об этом мифе.
Высший разум (119757), закрыт 12 лет назад
Однажды сатир Марсий вызвался соперничать в музыкальном состязании с самим солнечным богом Аполлоном. Мидас бывший некогда учеником прославленного Орфея, был назначен одним из судей состязания. Когда отзвучали кифара Апполона и свирель Марсия, для всех было очевидно, что бог значительно превзошел сатира в искусстве игры. И только Мидас с глупым упрямством утверждал обратное. Аполлон был объявлен победителем, но бог был так рассержен, что решил наказать Мидаса за глупость и отсутствие слуха. Он схватил царя за уши и вытянул их. С тех пор ослиные уши не давали Мидаса покоя, а чтобы скрыть это постыдное уродство, он показывался на людях не иначе как в большом шерстяном колпаке. Он так боялся, как бы об этом не узнали, что не снимал колпак даже ночью. Однако его борода и волосы отрастали, и их надо было подстригать. Как-то раз он вызвал к себе брадобрея и, оставшись с ним наедине, посвятил в свою тайну. Брадобрей был крайне удивлен, увидев огромные волосатые уши правителя, на виду не подал, ловко управился со стрижкой и быстро покинул дворец.
Жалок портрет царя Мидаса. То взял он себя на измор ради россыпи золота, то, не ценя музыку ни на грош, «принял памятное постановление» — осел ослом, даром что выдуманный. Вот таким он остался в памяти.
Насмешливый миф объяснял как любили греки философствовать даже по пустякам и как колок был их язык! — почему фригийцы и прежде всего их царь носили такую странную коническую шапку из сукна, закрывавшую им голову. Быть может, они прятали что-то под этим колпаком! Что? Ослиные уши!
Со временем царь Мидас, продолжая жизнь популярного персонажа, даже поправил свою репутацию. В некоторых античных легендах его называли открывателем олова и свинца, а также изобретателем якоря — по-гречески ankyra. Мифы переплетаются. Жители городка Анкира (то бишь «Якорево» ) в Малой Азии стали считать, что имя их родине даровал царь Мидас. Теперь на этом месте лежит столица Турции Анкара. Мидас давно стал мифическим персонажем, а город, якобы заложенный им, процветает и богатеет.
Две ошибки царя Мидаса
Фригийский царь Мидас остался в памяти человечества благодаря двум обстоятельствам: его ненасытной жажде золота и ослиным ушам, которыми его наделил Аполлон.
Однако состязание между Аполлоном и Паном, тем не менее, состоялось: каждый из них, естественно, рассчитывал получить пальму первенства. Решающее слово было за судьёй, то есть Мидасом.
Рогатый, покрытый шерстью Пан играл на свирели, дудочке пастухов. Аполлон перебирал пальцами струны божественной лиры (кифары).
Поначалу всё шло гладко: сомнений в успехе Аполлона не было. А вот итог оказался непредсказуемым, совсем не таким, какого ожидал повелитель муз.
Поскольку Мидас решил быть не только справедливым, но и непреклонным в своих решениях, а козлоногий игрец на простенькой дудочке произвёл на него куда большее впечатление чем Аполлон со своей мечтательной лирой, он присудил безоговорочную победу Пану, а бога искусств однозначно признал побеждённым. За такое кощунство Аполлон наградил судью ослиными ушами, а в глазах потомков суд Мидаса стал синонимом суда самоуверенного невежды.
Это была вторая ошибка Мидаса. Первую он совершил незадолго до этого. Причиной её стала неуёмная жажда золота.
Обрадованный Дионис в награду за возвращение Силена пообещал царю исполнить любое его желание. Мидас, долго не раздумывая, попросил бога вина, любящего праздники и веселье, сделать так, чтобы всё, к чему царь прикоснётся, моментально превращалось в золото. Дионис слово своё сдержал, и желание Мидаса было исполнено.
Однако существует ещё и иная версия пропажи Силена, выставляющая фригийского царя в не столь благородном свете. Будто бы Силен вовсе и не сбивался с пути, а Мидас сам приготовил ему ловушку, велев подмешать вино в воду источника, из которого Силен утолял жажду. Ничего не подозревавший Силен, быстро захмелев, потерял бдительность, тут-то мидасовы слуги и опутали его заранее приготовленными верёвками.
Если принять во внимание эту версию, то становится понятным, почему Мидас не сразу возвратил Силена Дионису: ведь чем дольше отсутствовал Силен, тем щедрее могла оказаться награда за его возвращение.
Как бы то ни было, награду Мидас получил, и можно было приступать к безудержному умножению своих богатств, предвещенных ему в детстве. Когда Мидас был ребёнком, муравьи таскали ему пшеничные зёрна, суля в будущем несметные богатства. Теперь богатства были у него в руках.
Нетрудно понять, что терзание жаждой и голодом были всякий раз наказанием, карой. Тантал, к примеру, страдал за то, что желая испытать богов на предмет их всеведения, подал им в качестве угощения блюдо, приготовленное не из нежного мяса ягнёнка, а из плоти собственного сына, им же ради этого заколотого.
За жестокость по отношению к своим сыновьям был наказан и Финей, собственноручно ослепивший их по навету злой мачехи.
Что касается царя Мидаса, то он был наказан муками жажды и голода за жадность: более всего он жаждал золота. И он получил его в несметных количествах. Так почему же исполнение заветного желания оказалось для Мидаса не наградой, а наказанием? И какой из всего этого можно сделать вывод?
Так или иначе, вывод здесь может быть один: знайте, что желать своим близким и что просить для них у всесильных богов.
От собирания Мидасом земного не тянется ли ниточка родства к поклонению ветхозаветному золотому тельцу, о котором рассказывается в Библии? Когда Моисей, иудейский вождь, пророк и законодатель, поднявшись на гору Синай, чтобы войти в общение с Богом, оставался там сорок дней и сорок ночей, соплеменники Моисея, встревоженные его долгим отсутствием, призвали священника Аарона, брата Моисея, и потребовали, чтобы он сделал им новых богов. Они полагали, что Моисея они больше уже не увидят, и контакт с Богом, осуществлявшийся через него, будет утрачен. Аарон, поддавшись их требованиям, велел принести золотые украшения, из которых и был выплавлен золотой телец, ему стали поклоняться и приносить жертвы. Богом становилось творение собственных рук.
Мидас тоже поклонялся творению собственных рук, ведь он творил золото из всего, к чему прикасался, ставя при этом золото превыше всего.
Он был наказан не только за жадность, едва не погубившую его самого, но был наказан, прежде всего, за убогость своего внутреннего мира, в котором ничему, кроме золота, не нашлось места.
Итак, происшествие с золотом, едва не стоившее Мидасу жизни, было первой его ошибкой. Как же царь, приговорённый к смерти переизбытком всё прибывающего жёлтого металла, грозившего погрести его под собой, сумел всё-таки выйти из столь затруднительного положения?
А вот Финею в этом смысле повезло куда больше: его спас от голодной смерти счастливый случай. Объедавших его гарпий отогнали от него проплывавшие в это время аргонавты, направлявшиеся за золотым руном в Колхиду.
Мог ли рассчитывать на подобную случайность Мидас, затаившийся в своём дворце, вдали от путей, ведущих героев к их славным подвигам? Да и чтобы он мог предпринять для собственного спасения? Но разве стал бы он сидеть, сложа руки, смиренно ожидая гибели?
Мидас снова кинулся к Дионису, но теперь уже с совсем другой просьбой. Он умолял его забрать этот проклятый дар, суливший ему скорую погибель.
Бог Дионис не заставил его просить дважды. Он внял мольбе алчного, едва не угробившего себя царя, повелев ему искупаться в источнике. Как только это было сделано, источник, освободивший Мидаса от тяжёлого бремени, стал золотоносным, а сам Мидас, вынырнув, наконец, из своих голодных мук, с аппетитом поел, навсегда утратив способность превращать в золото всё, к чему он прикасался.
Что же предпринял Мидас на этот раз? Нет, он не кинулся к Аполлону с мольбой избавить его от ослиных ушей. Он поступил гораздо проще: соорудил себе шапку-колпак особой конструкции, в которую можно было легко спрятать ослиные уши, и не расставался с ней ни днём, ни ночью.
Однако расчёты Мидаса утаить ото всех свои ослиные уши, упрятанные под шапку, не оправдались. Да и могло ли быть по-иному? Не случайно же говорится в Библии (и даже не один раз) о том, что «нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаённого, что не вышло бы наружу» (Мк.4:22; Мф.10:26; Лк. 8:17; 12:2).
Как же могло случиться, что, несмотря на усилия Мидаса сохранить в тайне свои ослиные уши, весть о них, срамя царя, вырвалась из дворца и беззастенчиво пошла гулять по свету?
Дело в том, что у царя был персональный цирюльник (парикмахер и врач в одном лице), регулярно по утрам приводивший в должный порядок его завидную шевелюру и внушительную бороду. Стало быть, от цирюльника утаить наличие ослиных ушей было невозможно. Цирюльнику внятно и доходчиво объяснили, что ему грозит в случае разглашения этой наипозорнейшей для репутации царя тайны. Перепуганный цирюльник поклялся молчать до гроба и унести эту тайну с собой на тот свет.
Ослиные уши царя, которые он лицезрел ежедневно, не давали ему покоя. Они лишали его сна: так не терпелось хоть с кем-нибудь посудачить о них! Разрываясь между страхом поплатиться за разглашение тайны и желанием эту тайну непременно разгласить, цирюльник, наконец, нашёл способ примирить непримиримое. Уединившись на берегу пруда, он вырыл там небольшую ямку, в которую жарко прошептал о том, что у царя Мидаса ослиные уши, и зарыл её.
Освободившись от тягостного бремени, довольный собой, он поспешил во дворец к своим привычным обязанностям.
Тем временем из ямки, в которую упали слова, исторгнутые горячим шепотом из души цирюльника, вырос тростник, прошелестевший на весь свет про тщательно скрываемую царём тайну. Так тайна Мидаса становится секретом Полишинеля: все знают про ослиные уши Мидаса, но благоразумно помалкивают, делая вид, что ничего про них не знают.
Как уже говорилось, причиной появления у Мидаса ослиных ушей стала обида Аполлона за признание победы в музыкальном состязании не за ним, златокудрым красавцем, а за козлоногим хвостатым Паном.
Но так ли всё было на самом деле? Действительно ли, ослиные уши стали для Аполлона лишь местью царю за собственное поражение? И случайно ли то, что орудием возмездия оказались тогда ослиные уши?
Как могло случиться, что участниками музыкального состязания, судьёй в котором стал Мидас, оказались два таких разных бога как Аполлон и Пан?
И могло ли быть простой, ничего не значащей случайностью, также и то, что состязавшиеся между собой за первенство боги играли на разных инструментах: Аполлон на лире, Пан на свирели? То, что в руках козлоногого Пана оказалась именно свирель, случайностью не было. Ведь изобретателем этого полюбившегося пастухам инструмента и был сам Пан.
Имеет объяснение и то, почему Пан осмелился вызвать на состязание Аполлона. Божество лесов и полей, до того уродливое внешне, что его собственная мать ужаснулась, взглянув на порождённое ею чадо, и бросилась бежать, оставив младенца в лесу, это уродливое божество вызвало на соревнование красавца Аполлона, надеясь превзойти его хоть в чём-нибудь. Уродство бросало вызов красоте, низшее божество стремилось занять в нашем сознании место божества высшего.
Правда, и прекрасному Аполлону тоже случалось бывать отвергнутым женщинами. Одной из них оказалась нимфа Дафна, которая предпочла стать лавром, чтобы не быть возлюбленной красавца-бога. Её примеру последовала и пророчица Кассандра, нимфой не бывшая и потому не превратившаяся в дерево, а наказанная разгневанным Аполлоном тем, что её предсказаниям перестали верить. И это принесло человеческому роду множество тяжких бед. Только все эти факты вряд ли могли стать для козлоногого Пана хоть каким-то утешением.
Богиня Афина, прокляв флейту, бросила её прямо на дорогу, а силен Марсий (некое подобие Пана), не раздумывая, подобрал её и научился играть столь виртуозно, что, распираемый гордостью, дерзнул, как и Пан, потягаться в мастерстве игры с самим Аполлоном.
Вызов наглеца Аполлон принял, без труда победил его и наказал тем, что содрал с незадачливого флейтиста кожу, приговорив её висеть на дереве, стеная и содрогаясь при каждом дуновении ветерка. Так что Мидас ещё легко отделался, получив в наказание от Аполлона всего лишь ослиные уши.
Надо сказать, что духовыми инструментами пренебрегала не только богиня Афина. Отрицательно относился к ним и Пифагор. Он рекомендовал грекам не только самим не играть на флейтах, но советовал даже избегать слушать игру на них, поскольку подобная музыка возбуждает в человеке нездоровье, склоняя его к вспышкам агрессии.
Того же мнения относительно духовых инструментов придерживался и философ Платон, чётко разделявший всю музыку на два рода: один из них действует на сознание, активизируя в нас человеческое и усмиряя животное; другой, наоборот,- воздействует на подсознание, усыпляя в нас человеческое и пробуждая животное.
Что же касается конкретно флейты, то считалось, что она будто бы восходит к кости, напоминая её своей вытянутой формой. Кость же, в свою очередь, мыслилась вместилищем низшей души, роднящей нас с животными.
Так что нетрудно догадаться, почему Мидасу больше пришлась по душе мелодия из свирели Пана: он и сам был больше настроен на животное в себе, чем на человеческое.
Совсем иное дело струнные: арфа, лира или кифара, на которой играл Аполлон, трогая её чуткие струны. Кифара обязана своим происхождением греческому богу Гермесу, как-то подобравшего с земли верхнюю половинку панциря черепахи и приладившему к нему туго натянутые бычьи жилы. (Кстати, изобретение отвергнутой богиней Афиной флейты иногда тоже приписывалось Гермесу).
Если свирель Пана, как и родственная ей флейта Гермеса, считались низшими, недостойными богов инструментами, то струнным в мире древних легенд и мифов отводилась совсем иная роль. Так, в древней Элладе было принято погребать героев вместе с их арфами: считалось, что присутствие арфы облегчит уходящему из жизни переход в мир иной. Примерно так думали и древние скандинавы: арфа представлялась им лестницей, связующей землю с небом.
Известно, что играя на кифаре божественный Орфей (сын бога Аполлона и музы Каллиопы) умел усмирять зверей и зачаровывать деревья. А бог Амфион (сын бога Зевса и смертной женщины), играя на кифаре, подаренной ему самим Гермесом, побуждал камни самостоятельно укладываться в нужное место стены, воздвигаемой им вместе с братом Зетом вокруг города Фивы, где царём будет суждено стать Эдипу.
Как же всё-таки тема человека может оказаться привязанной к таким богам как Аполлон и Пан, состязавшихся в игре на разных музыкальных инструментах? Зачем боги вовлекают в свои тяжбы и споры людей, если это так печально заканчивается? Мидас выбирал одного из двух богов, но выбор этот был призван открыть выбирающему глаза на самого себя. Каков твой выбор, таков и ты сам.
Ослиные уши были знаком неблагополучия во внутреннем мире Мидаса, знаком, выводящим наружу, на всеобщее обозрение утаиваемое и сокрытое, сокрытое не только от других, но, возможно, и от самого Мидаса. Ослиные уши были в данном случае не только способом наказать самоуверенного невежду, показав его самому себе таким, каков он есть, но ещё и побудить царя захотеть стать другим. Как же ещё иначе можно было бы избавиться от ослиных ушей, как не стать другим? Правда, сам Мидас этого, к сожалению, не понял.
Случайно ли то, что наказанием Мидасу оказались именно ослиные уши? И не перекликаются ли эти уши (пусть даже и весьма опосредованно) с тем, что не раз говорится об ушах в Библии, в Ветхом и в Новом Завете?
Так, в Псалтири читаем: «есть у них уши…но не слышат» (Пс. 113:14). То же самое говорится и в книгах пророков Исайи (Ис. 43:8), Иеремии (Иер. 5:21). Иезекииля (Иез. 12:2).)
Исследователями Библии было отмечено, что словосочетание «имеющие уши» (вариант: «кто имеет уши») встречается в Новом Завете 17 раз. Ни одна фраза не повторяется в Новом Завете чаще.
Почему же ушам и слушанию предаётся в Священном Писании такое значение? Не потому ли, что проблемы с ушами были, очевидно, не только у одного Мидаса.
Смертному человеку увидеть Бога невозможно, разве что во сне, как увидел Его во сне юноша Иаков, бежавший из дома, украв первородство у брата (Быт. 28:13). То, что человеку невозможно увидеть Бога подтверждается и словами самой Библии: «Бога никто никогда не видел» (1Ин. 4:12). Ветхозаветному Моисею было дано увидеть Господа только в спину, уходящим от него. (Исх. 33:20;23). Апостол Павел, тогда ещё Савл, увидел Его как Свет и после этого на три дня лишился зрения (Деян. 9:3;9).
Но хотя Бога невозможно увидеть, Его, тем не менее, можно услышать, как слышали Его в разные времена библейские патриархи и пророки. Его дано было слышать Аврааму и Моисею. Не потому ли древнеегипетские жрецы и считали именно ухо самым совершенным из всех данных человеку органов восприятия, гораздо более совершенным, чем глаза, получившие статус первенства в эпоху Возрождения?
Хотя Мидасовы ослиные уши и были не только наказанием, но ещё и способом побудить царя стать другим, сам Мидас избрал, как уже говорилось, другой путь: он спрятал свои ослиные уши под хитроумно сконструированной им самим шапкой, наивно полагая, что если об его ослиных ушах никто не узнает, то проблема окажется решённой.
Эта шапка, благодаря Мидасу, царствовавшему во Фригии, получила название фригийского колпака. Как ни странно, многим он пришёлся по вкусу: его стали носить не только подданные легендарного царя, но и другие малоазийские греки, что обеспечило ему и широкое распространение и долгую жизнь.
Затем фригийские колпаки красного цвета стали носить рабы, ссылаемые в наказание на галеры. С галерами был связан и мятежный марсельский полк, на солдатах которого, с пением «Марсельезы» вступавших в охваченный огнём Париж, тоже были фригийские колпаки. Введённый Мидасом в обиход головной убор был вновь вознесён на гребень популярности волнами Великой Французской революции (1787-1794), эмблема которой в виде молодой женщины во фригийском колпаке, с ружьём в одной руке и трёхцветным флагом в другой, изображена Эженом Делакруа на картине «Свобода, ведущая народ».
Понятно, что ослиные уши Мидаса изобличали заземлённость внутреннего мира царя. Но о чём повествует тростник, разгласивший тайну об этих ушах? И может ли быть простой, ничего не значащей случайностью то, что в сюжет о Мидасе тема тростника вплетается дважды: сначала через козлоногого Пана, игравшего на тростниковой свирели, а затем через цирюльника царя, чьим голосом и стал выросший из ямки тростник?
Может быть, цирюльник царя Мидаса и не предполагал, что его слова, доверенные вырытой на берегу ямке, прорастут шелестящим на ветру тростником, и что весть об ослиных ушах царя разлетится по всему свету. Но его страсть поделиться тайной хоть с кем-нибудь (посплетничать об ушах царя) была столь велика, что произошло именно так.
Не была ли наказанием и царю Мидасу его зависимость от собственного слуги? Хотя Мидаса в рабство никто не отдавал, и сам царь никого не убивал, в зависимость от слуги он попал из-за своих ослиных ушей. Он стал рабом страха перед разоблачением. Только страх этот был обоюдным: царь боялся разглашения порочащей его тайны, слуга же боялся наказания за её разглашение.
То, что царь, призванный управлять своими подданными, оказывается в подобном положении, говорит о многом, и, прежде всего, о том, какой он царь.
Подведём итоги. Можно ли думать, что царь Мидас совершил две ошибки, одна из которых едва не лишила его жизни, а за другую он поплатился обретением ослиных ушей. Так ли это на самом деле? А может быть, это были не две разные ошибки, а одна и та же, лишь повторенная дважды?
Действительно, так ли уж отличается по существу едва не погубившая Мидаса жажда золота от признания им Пана победителем над Аполлоном в их музыкальном состязании? Тем более, что истоки и одной и другой ошибки лежат во внутреннем мире самого Мидаса. Совершив одну ошибку и кое-как выпутавшись из её последствий, Мидас не сумел извлечь из произошедшего должного урока и потому повторил её же ещё раз, хотя уже и в иной форме.