За что вы ваньку то морозова
Булат Окуджава Посвящается А. Межирову
Песенка о Ваньке Морозове
За что ж вы Ваньку-то Морозова?
Ведь он ни в чем не виноват.
Она сама его морочила,
а он ни в чем не виноват.
Он в старый цирк ходил на площади
и там циркачку полюбил.
Ему чего-нибудь попроще бы,
а он циркачку полюбил.
Она по проволке ходила,
махала белою рукой,
и страсть Морозова схватила
своей мозолистой рукой.
А он швырял в «Пекине» сотни,
ему-то было все равно.
А по нему Маруся сохнет,
и это ей не все равно.
А он медузами питался,
циркачке чтобы угодить.
И соблазнить ее пытался,
чтоб ей, конечно, угодить.
Не думал, что она обманет:
ведь от любви беды не ждешь.
Ах Ваня, Ваня, что ж ты, Ваня?
Ведь сам по проволке идешь.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Елена Камбурова
Елена Камбурова — Песенка про Ваньку Морозова
На данной странице вы можете слушать и скачать песню «Песенка про Ваньку Морозова» Елена Камбурова, а также найти слова песни, чтобы петь её вместе с друзьями. Голосуйте за песню в нашем хит-параде детских песен.
Поделиться
Текст песни
За что ж вы Ваньку-то Морозова?
Ведь он ни в чем не виноват.
Она сама его морочила,
а он ни в чем не виноват.
Он в старый цирк ходил на площади
и там циркачку полюбил.
Ему чего-нибудь попроще бы,
а он циркачку полюбил.
Она по проволоке ходила,
махала белою рукой,
и страсть Морозова схватила
своей мозолистой рукой.
А он швырял большие сотни:
ему-то было все равно.
А по нему Маруся сохла,
и было ей не все равно.
Он на извозчиках катался,
циркачке чтобы угодить,
и соблазнить ее пытался,
чтоб ей, конечно, угодить.
Не думал, что она обманет:
ведь от любви беды не ждешь.
Ах, Ваня, Ваня, что ж ты, Ваня?
Ведь сам по проволоке идешь!
Булат Окуджава
ПЕСЕНКА О КОРОЛЕ
Во дворе, где каждый вечер все играла радиола,
где пары танцевали, пыля,
ребята уважали очень Леньку Королева
и присвоили ему званье короля.
Был король как король: всемогущ, и, если другу
станет худо и вообще не повезет,
он протянет ему свою царственную руку,
свою верную руку и спасет.
Но однажды, когда «Мессершмитты», как вороны,
разорвали на рассвете тишину,
наш король, как король, он кепчонку, как корону,
набекрень и пошел на войну.
Вновь играет радиола, снова солнце в зените,
да некому оплакать его жизнь
потому что тот король был один (уж извините),
королевой не успел обзавестись.
Но куда бы я ни шел, пусть какая ни забота
(по делам или так погулять),
все мне кажется, что вот за ближайшим поворотом
короля повстречаю опять.
Потому что на войне, хоть и вправду стреляли,
не для Леньки сырая земля;
потому что, виноват, но я Москвы не представляю
без такого как он короля.
ВАНЬКА МОРОЗОВ
За что ж вы Ваньку-то Морозова?
Ведь он ни в чем не виноват.
Она сама его морочила.
А он ни в чем не виноват.
Он в новый цирк ходил на площадь
и там циркачку полюбил.
Ему б кого-нибудь попроще,
а он циркачку полюбил.
Она по проволке ходила,
махала белою рукой,
и страсть Морозова схватила
своей мозолистой рукой.
А он швырял в «Пекине» сотни
(ему-то было все равно).
А по нему Маруся сохнет,
и это ей не все равно.
А он медузами питался,
циркачке чтобы угодить.
И соблазнить ее пытался,
чтоб ей, конечно, угодить.
Не думал, что она обманет:
ведь от любви беды не ждешь.
Ах, Ваня, Ваня! Что ж ты, Ваня!
Ведь сам по проволке идешь.
СОЛДАТ БУМАЖНЫЙ
Один солдат на свете жил
Красивый и отважный,
Но он игрушкой детской был,
Ведь был солдат бумажный.
Он переделать мир хотел,
Чтоб был счастливым каждый,
Но над кроватью все висел,
Ведь был солдат бумажный.
Он был готов в огонь и в дым,
За вас погибнуть дважды,
Но потешались вы над ним,
Ведь был солдат бумажный.
Не доверяли вы ему
Своих секретов важных.
А почему? А потому,
Что был солдат бумажный.
А он, судьбу свою кляня,
Не тихой жизни жаждал
И всё просил: Огня, огня
Забыв, что был бумажный.
В огонь? Ну что ж!
Иди. Идешь?
И он пошел однажды.
И так сгорел он ни за грош
Ведь был солдат бумажный.
ПРИПОРТОВЫЕ ЦАРЕВНЫ
Над синей улицей портовой
Всю ночь сияют маяки.
Закинув ленточки фартово,
Всю ночь гуляют моряки.
Кричат над городом сирены,
И чайки крыльями шуршат,
И припортовые царевны
К ребятам временным спешат.
А утром, может быть, проститься
Придут ребята, да не те.
Ах, море, синяя водица,
Ах, голубая канитель!
Его ни в чем ты не умолишь,
Взметнутся щепками суда.
Земля надежнее, чем море,
Так почему же вы туда?
Волна зеленая задушит,
Ее попробуй упросить.
Ах, если б вам служить на суше,
Да только ленточки носить.
ШАРИК
Девочка плачет:
шарик улетел.
Ее утешают.
А шарик летит.
Девушка плачет:
жениха всё нет.
Ее утешают.
А шарик летит.
Женщина плачет:
жениха всё нет.
Ее утешают.
А шарик летит.
Плачет старуха:
мало пожила.
А шарик вернулся.
А он голубой.
Булат Окуджава
ПЕСЕНКА О КОРОЛЕ
Во дворе, где каждый вечер все играла радиола,
где пары танцевали, пыля,
ребята уважали очень Леньку Королева
и присвоили ему званье короля.
Был король как король: всемогущ, и, если другу
станет худо и вообще не повезет,
он протянет ему свою царственную руку,
свою верную руку и спасет.
Но однажды, когда «Мессершмитты», как вороны,
разорвали на рассвете тишину,
наш король, как король, он кепчонку, как корону,
набекрень и пошел на войну.
Вновь играет радиола, снова солнце в зените,
да некому оплакать его жизнь
потому что тот король был один (уж извините),
королевой не успел обзавестись.
Но куда бы я ни шел, пусть какая ни забота
(по делам или так погулять),
все мне кажется, что вот за ближайшим поворотом
короля повстречаю опять.
Потому что на войне, хоть и вправду стреляли,
не для Леньки сырая земля;
потому что, виноват, но я Москвы не представляю
без такого как он короля.
ВАНЬКА МОРОЗОВ
За что ж вы Ваньку-то Морозова?
Ведь он ни в чем не виноват.
Она сама его морочила.
А он ни в чем не виноват.
Он в новый цирк ходил на площадь
и там циркачку полюбил.
Ему б кого-нибудь попроще,
а он циркачку полюбил.
Она по проволке ходила,
махала белою рукой,
и страсть Морозова схватила
своей мозолистой рукой.
А он швырял в «Пекине» сотни
(ему-то было все равно).
А по нему Маруся сохнет,
и это ей не все равно.
А он медузами питался,
циркачке чтобы угодить.
И соблазнить ее пытался,
чтоб ей, конечно, угодить.
Не думал, что она обманет:
ведь от любви беды не ждешь.
Ах, Ваня, Ваня! Что ж ты, Ваня!
Ведь сам по проволке идешь.
СОЛДАТ БУМАЖНЫЙ
Один солдат на свете жил
Красивый и отважный,
Но он игрушкой детской был,
Ведь был солдат бумажный.
Он переделать мир хотел,
Чтоб был счастливым каждый,
Но над кроватью все висел,
Ведь был солдат бумажный.
Он был готов в огонь и в дым,
За вас погибнуть дважды,
Но потешались вы над ним,
Ведь был солдат бумажный.
Не доверяли вы ему
Своих секретов важных.
А почему? А потому,
Что был солдат бумажный.
А он, судьбу свою кляня,
Не тихой жизни жаждал
И всё просил: Огня, огня
Забыв, что был бумажный.
В огонь? Ну что ж!
Иди. Идешь?
И он пошел однажды.
И так сгорел он ни за грош
Ведь был солдат бумажный.
ПРИПОРТОВЫЕ ЦАРЕВНЫ
Над синей улицей портовой
Всю ночь сияют маяки.
Закинув ленточки фартово,
Всю ночь гуляют моряки.
Кричат над городом сирены,
И чайки крыльями шуршат,
И припортовые царевны
К ребятам временным спешат.
А утром, может быть, проститься
Придут ребята, да не те.
Ах, море, синяя водица,
Ах, голубая канитель!
Его ни в чем ты не умолишь,
Взметнутся щепками суда.
Земля надежнее, чем море,
Так почему же вы туда?
Волна зеленая задушит,
Ее попробуй упросить.
Ах, если б вам служить на суше,
Да только ленточки носить.
ШАРИК
Девочка плачет:
шарик улетел.
Ее утешают.
А шарик летит.
Девушка плачет:
жениха всё нет.
Ее утешают.
А шарик летит.
Женщина плачет:
жениха всё нет.
Ее утешают.
А шарик летит.
Плачет старуха:
мало пожила.
А шарик вернулся.
А он голубой.
А теперь про Ваньку Морозова
В действительности Окуджава писал песню о конкретной истории, широко известной в литобъединении «Магистраль».
Его младший товарищ Александр Аронов безответно влюбился в танцовщицу, роман нелицеприятно обсуждался в среде однокашников. К ним и обращен укоризненный возглас Окуджавы – «За что ж вы Саньку-то Аронова?», впоследствии отредактированный, чтобы песня узкого дружеского кружка приобрела обобщенный вид. (Сообщено Александром Гинзбургом на второй конференции по творчеству Окуджавы, в 2003 году; впрочем, некоторые соображения наводят на мысль, что сначала была песня, а потом уже Окуджава приспособил ее к ароновской истории 1957 года. Рифма «Морозова – морочила» лучше, полней, чем «Аронова – морочила»; не исключено, что сначала Окуджава написал вариацию на классический сюжет влюбленности в циркачку, а уж потом Аронов удостоился персональной переделки.)
Беззаконность этой страсти подчеркивается еще и тем, что ради романа с циркачкой Морозов ходит именно в «Пекин» – единственный в Москве иностранный ресторан, открывшийся на волне советско-китайской дружбы в том самом 1956 году. Нововыстроенная на Маяковке гостиница «Пекин» стала любимым местом встречи московской богемы – в кафе подавали всякую экзотику (ласточкины гнезда, трепангов, кузнечиков), и притом по доступной цене. Циркачка для Морозова (и его ропщущего окружения) так же экзотична, как морепродукты в «Пекине» – отсюда пренебрежительное «а он медузами питался». Герою вовсе не обязательно было убивать циркачку, чтобы удостоиться общественного порицания; напротив, разобравшись с нею по-мужски, он заслужил бы похвалу, как Стенька Разин, бросивший в Волгу персидскую княжну. Морозов тем и виноват, что пытается приобщиться к другому миру; проволока, по которой он идет, – граница между этими мирами. Речь заходит о социальном предательстве, о попытке вырваться за пределы класса и среды, и, несмотря на иронические снижения, трагедия тут настоящая; главное же – песня фиксировала реальное движение бесчисленных Морозовых прочь от простых пролетарских радостей, к чему-то более тонкому и сложному, и все советское искусство волей-неволей этот конфликт отражало. После разоблачений 1956-го и фестиваля 1957 года началась поголовная и неостановимая влюбленность в чужое. Наслушавшись французских песен и насмотревшись латиноамериканских фильмов, массовый советский зритель отказывался удовлетворяться брутальными типажами, которые предлагала ему родная культура. Его потянуло к тонкости, к «изячному» (в двадцатые такое уже было – тогда, «в угаре нэпа», в советскую Россию хлынул американский и европейский кинематограф). В некотором смысле с Ванькой Морозовым случилось то же, в чем признавался в 1927 году Иван Молчанов:
Тогда на Молчанова всем многопудьем обрушился Маяковский, обвинив в постыдном мещанстве и не преминув добавить, что «эти польские жакетки к нам привозят контрабандой». Вся советская мораль в подобных случаях на стороне простых и чистых Марусь (Окуджава точно выбрал имя, – не забудем, что «черными марусями» назывались машины НКВД, так что «по нему Маруся сохла» звучит почти как «по нему тюрьма плачет»); но что поделать, ежели страсть Морозова схватила своей мозолистой рукой? «Мозолистая рука страсти» – лучший поэтический образ песни, и я не советовал бы видеть здесь только иронию; любовь – дело кровавое, что ж прятаться? «Не пугайся слова „кровь“», – писал Окуджава в 1962 году, тут же иронически снижая эту декларацию: «И не верь ты докторам, что для улучшенья крови килограмм сырой моркови надо кушать по утрам» (Н. Богомолов справедливо указывал, что это обычное для него снижение тут лишнее, уводящее тему в песок).
Песенка о Ваньке Морозове, шуточная и легкая, обозначила важнейший перелом в советской истории: радикальные перемены в облике того самого народа, интересами которого оправдывали любые художества. Народ увидел другую жизнь и другие возможности – и хотя за любовь к чужеродной красоте, уюту, комфорту и собственному достоинству его упрекали в мещанстве и предательстве идеалов, этот аргумент, восходящий к двадцатым, уже не работал. Главное доказательство того факта, что народ перешел в новое качество, появилось в конце пятидесятых: он запел.