Жизнь викирамы о чем книга
Жизнь Викрама-2
Читать начало
Однако сама по себе «Жизнь Викрамы», конечно, никак не может служить сколько-нибудь достоверным источником сведений о подлинном Викрамадитье. Фантастика мифов и суеверий, наполняющая это произведение с начала и до конца, не допускает и малейших подозрений в историчности описываемых событий. Облик Викрамы не просто идеализирован, но приподнят до недосягаемого, даже чисто символического образца всех без исключения добродетелей. Единственный эпизод, в котором можно было бы предположить реальную основу,— это рассказ о борьбе Викрамы с Шалнваханой и о поражении Викрамы (история 24-й статуи). Однако и в данном случае, если только речь идет о Шаливахане — основателе «эры Сака» (от 78 г. н. э.), весьма трудно объяснить, как он мог встретиться с Викрамадитьей, который жил более чем на столетие раньше.
Итак, не историческая достоверность определяет значение «Жизни Викрамы», или «32 историй царского трона». Между тем даже в современной Индии нет произведения более популярного, если не считать древнеиндийского эпоса — «Махабхараты» и «Рамаяны». Достаточно сказать, что на любом индийском языке или диалекте, имеющем свою письменность, есть один или несколько переводов или переложений санскритского памятника. Рассказы статуй царского трона о подвигах Викрамы — непременная часть фольклорного репертуара самых различных индийских племен и народов.
В чем же причины такой популярности этого сборника?
Во-первых, большую роль играет обаяние имени Викрамадитьи, который, как мы видели, является воплощением мудрого и справедливого царя, примером гуманизма и великодушия. Во-вторых, слушателей и читателей «Жизни Викрамы» до сих пор привлекает моральный пафос этой книги, в которой они находят целый свод нравственных правил практической жизни. В-третьих, эти дидактические правила выступают не в виде сухого нравоучительного трактата, но в форме легких и развлекательных рассказов, насыщенных фантастикой и приключениями.
Эти рассказы очень часто своими корнями уходят в фольклор и всем своим характером напоминают европейскую сказку. Действительно, достаточно вспомнить котел с кипящим маслом, которое омолаживает искупавшегося в нем человека (история 15-й статуи), или войско, вылепленное из глины (история 24-й статуи), или волшебные палочку и одежду (история 20-й статуи), или живую воду и жидкость, обращающую металлы в золото (истории 19-й и 22-й статуй), чтобы сразу признать хорошо нам знакомые сказочные мотивы. Иногда даже целые сюжеты «Жизни Викрамы» обнаруживают свое родство с западноевропейским и русским фольклором. Таков, например, обрамляющий книгу сюжет о троне с говорящими статуями, на который не может взойти непосвященный. Такова история о странствующем из рук в руки плоде, который способен подарить молодость и бессмертие (вторая часть пролога). Таков рассказ о мудром суде Шаливаханы по поводу четырех сосудов с землей, соломой, костями и углем (история 24-й статуи), параллельные версии которого мы находим и в древнерусских «Судах Соломона», и в латинских «Деяниях римлян», а отдаленный намек — даже в легенде о трех ларцах Порции у Шекспира в «Венецианском купце».
Непосредственную связь с общемировым сказочным сюжетом о благодарных зверях и неблагодарном человеке можно видеть в истории пролога о благородном медведе и злом царевиче (шестая и седьмая части пролога).
Однако, несмотря на фольклорное происхождение, которое легко обнаружить во многих случаях, несмотря на ряд общих с европейской сказкой мотивов, в фантастических историях «Жизни Викрамы» есть особая специфика, вообще характерная для индийских повествовательных сборников аналогичного жанра.
Европейская сказка, как правило, не претендует на веру слушателей в реальность описываемых в ней событий, не заботится об их житейском правдоподобии и поэтому даже рассказчиками рассматривается как чистый продукт фантазии. Вспомним хотя бы традиционный зачин русской сказки, сразу создающий условную, нереальную атмосферу: «В тридевятом царстве, в тридесятом государстве…», или особые формулы, как бы отгораживающие сказку от действительности: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается…», «Ни в сказке сказать, ни пером описать», и т. д.
Ничего подобного нет в рассказах «Жизни Викрамы». О каких бы самых неправдоподобных и фантастических явлениях ни шла речь, всюду мы встречаем совершенно трезвый, бытовой тон изложения, всюду отсутствует и оттенок недоверия к тому, что рассказывается. Не случайно поэтому почти в каждой истории имеются точные указания о месте действия, обстоятельствах жизни и занятиях действующих лиц. Не случайно и обилие бытовых деталей, религиозно-философских рассуждений и моральных сентенций, которые были бы неуместны в европейской волшебной сказке, но вполне органичны в рассказах «Жизни Викрамы».
Отсюда та трудность, которая встает перед нами, когда мы пытаемся дать жанровую классификацию историям «Жизни Викрамы», исходя из норм европейской поэтики. Возьмем, например, один из лучших рассказов книги — о царе Нанде и его сыне Джаяпале (шестая и седьмая части пролога). Первая часть рассказа, где идет речь о слепой ревности царя,— как будто бы типичный образец новеллы, а вторая, рисующая неблагодарность царевича в отношении медведя, его болезнь и чудесное исцеление,— обычная сказка.
Своеобразие рассказов усугубляется еще и тем, что почти все они насыщены элементами мифов, и мифологические фигуры, начиная от верховных богов и кончая демонами и ведьмами, активно выступают в них наряду с бытовыми персонажами и историческими героями.
Если в древнегреческой литературе миф очень скоро подвергся рациональному переосмыслению, стал условной формой или сохранился в роли поэтического образа или примера, то в классической санскритской литературе, и в частности в «Жизни Викрамы», боги и полубоги — полноправные герои повествования. Вспомним хотя бы Сурабхи, корову желаний, испытывающую великодушие царя Викрамадитьи (история 26-й статуи), спор Рамбхи и Урваши на небе Индры (третья часть пролога), подземного царя Бали, бога Солнца и т. д. и т. п.
Это причудливое смешение реального и фантастики, элементов сказки, новеллы, мифа, легенды и притчи в рамках одного произведения создает своеобразный жанровый синкретизм, который, конечно, характерен не только для «Жизни Викрамы», но и для других повествовательных сборников санскритской литературы. Для индийского читателя или слушателя в этом нет ничего необычного, поскольку такой синкретизм обусловлен и оправдан всей традиционной индийской философией и религиозной мыслью. Наоборот, именно в этом для него состоит прелесть рассказов, которые он находит в «Жизни Викрамы».
Однако, как мы уже говорили, не только в развлекательности, да и, пожалуй, не столько в ней секрет популярности этой книги. За легкостью внешней формы в «Жизни Викрамы», с точки зрения индийского читателя, скрыта глубокая нравственная основа. В свое время джайн Харибхадра, в соответствии с традиционным учением о трех жизненных целях, делил всю повествовательную литературу на три рода: артхакатха—рассказы, поучающие выгоде, камакатха — рассказы, поучающие любви, и дхармакатха — рассказы, поучающие моральному и религиозному долгу. При этом слушателей первого рода рассказов он называл людьми дурными, второго рода — средними и третьего — хорошими.
Если воспользоваться его классификацией, то рассказы «Жизни Викрамы» несомненно следует отнести к третьей, высшей разновидности — к дхармакатха. Действительно, по всему произведению рассыпаны сентенции, проповедующие добродетель и нравственный закон, как они понимались индийской религией и моралью. Эти сентенции в своем большинстве обращены не только к представителям правящей верхушки общества, не только к царям, их министрам, брахманам и т. д., но и вообще к человеку, к каждому индусу.
Было бы излишним попытаться здесь очертить весь круг нравственно-религиозных проблем, которые затронуты в «Жизни Викрамы»,— об этом лучше всего скажет само произведение. Укажем лишь на их разнообразие. Мы находим в книге предписания, касающиеся религиозных обязанностей и церемоний, семейной жизни, наставления о пользе образования, об отношении к собственности, о цели жизни, бытовые правила, толкования снов и примет, пространные рассуждения о женщинах и любви, о сути добродетели и т. п. Через всю книгу проходит проповедь щедрости, великодушия и самоотречения ради других людей. Поэтому не случайно в самом начале «Жизни Викрамы» богиня Парвати, предлагая своему мужу Шиве поведать какой-нибудь рассказ, сравнивает пользу от него с чтением священных книг — вед и шастр.
Для нас, конечно, дидактическая направленность «Жизни Викрамы» в значительной мере оказывается чуждой, а кастовая мораль попросту неприемлемой. И тем не менее те крупицы жизненной мудрости, которые щедро разбросаны по всем страницам книги и выражены, как правило, в яркой афористической форме, нередко трогают, вызывают ответные душевные движения и раздумья.
Особенно ценны для нас рассказы о подвигах и жизни Викрамы в познавательном отношении. В известной мере они способны удовлетворить желания тех, кто хочет узнать Индию далекого прошлого. Конечно, чтение «Махабхараты» или «Рамаяны» может дать значительно больше сведений, но эти грандиозные и сложные поэмы трудны для чтения, а между тем небольшая книга рассказов о Викраме даёт довольно верную картину духа и условий жизни, традиций и религий Индии. К тому же эти рассказы ближе, чем большинство произведений так называемой «высокой литературы», стоят к повседневному народному быту (не случайно, например, тема бедности и горькие сетования на бесправие обездоленных проходят через многие истории «Жизни Викрамы»), и по ним полнее, чем по другим источникам, мы можем составить себе представление о заботах и надеждах простого народа средневековой Индии.
