Дети подземелья что это
«Дети подземелья» читательский дневник
Всего получено оценок: 400.
Всего получено оценок: 400.
«Дети подземелья» – печальное произведение о жизни маленьких бродяжек, которым приходилось ютиться в сыром, холодном подземелье полуразрушенной часовни.
Краткое содержание «Дети подземелья» для читательского дневника
Название: Дети подземелья
Число страниц: 72. Короленко В. Г. «Дети подземелья». Издательство «АСТ». 2016 год
Жанр: Рассказ
Год написания: 1885 год
Время и место
События в рассказе происходят в конце XIX века в небольшом провинциальном городке Княжье-Вено, на территории Западной Украины.
Главные герои
Вася – добрый, отзывчивый, сострадательный мальчик, сын судьи, рано лишившийся матери.
Валёк – девятилетний мальчик, сирота, нищий, грязный оборвыш, очень самостоятельный, добрый, заботливый.
Маруся – младшая сестра Валёка, слабенькая, больная, грустная девочка.
Соня – младшая сестра Васи, весёлая, милая девочка.
Пан Тыбурций – бродяга, но при этом прекрасно образованный, начитанный мужчина средних лет.
Сюжет
Васе было всего шесть лет, когда умерла его мама. Отец очень страдал и как будто забыл о существовании сына. Лишь изредка он проявлял интерес к его младшей сестрёнке, Соне, и то только потому, что она была похожа на мать.
Вася, почувствовав свою «ненужность», избегал отца и всё больше времени проводил на улице. В то время их семья жила в крошечном городке Княжье-Вено. Главной его достопримечательностью был полуразрушенный старинный замок и часовня. Эти развалины облюбовало местное «дурное общество» – бездомные, нищие, бродяги, словом, все те, кому пришлось пережить на своём веку немало невзгод. Жители городка старались избегать этих людей, к которым относились с презрением.
Однажды Вася решил исследовать замок и часовню и увидел там мальчика и девочку. Вася заговорил с ними и узнал, что это были родные брат и сестра – Валёк и Маруся. Их приёмным отцом был пан Тыбурций – местный нищий, добрый и заботливый мужчина.
Вася подружился с ребятами и старался как можно чаще навещать их. Однажды он узнал, что Валёк вынужден воровать еду, чтобы прокормить свою четырехлетнюю сестрёнку, которая была ослаблена какой-то болезнью. С тех пор Вася каждый раз приносил друзьям какие-то гостинцы: кусок пирога, яблоки, печенье. Маруся была очень слабенькой, грустной девочкой, которая плохо ходила. Валёк объяснил другу, что это оттого, что они вынуждены жить в сыром, холодном подземелье. Вася невольно сравнил Марусю со своей весёлой, жизнерадостной сестрёнкой Сонечкой и поразился, какая между ними была большая разница.
Тыбурцию поначалу не очень нравилось, что их убежище навещает сын судьи. Но когда он увидел, что мальчик сдружился с его подопечными и никому не собирался рассказывать об этих встречах, то успокоился.
С приходом осени состояние здоровья Маруси ухудшилось. Девочка с каждым днём становилась все худее и бледнее и вскоре уже не могла выходить из подземелья. Чтобы как-то поднять ей настроение, Вася тайком принёс ей самую красивую куклу Сони. При виде чудесной куклы Маруся оживилась, однако болезнь всё никак не отступала.
Узнав о том, что сын стащил игрушку младшей сестры, отец запретил выходить ему на улицу. Спустя несколько дней пришёл печальный Тыбурций. Он вернул куклу и рассказал судье, что Маруся умерла, а его сын был очень добр к маленьким нищим. Отец попросил прощения у сына и отпустил его к часовне, передав немного денег Тыбурцию.
После смерти Маруси часовня опустела: нищие разбрелись кто куда. Вася и Соня часто навещали могилку маленькой девочки и, когда пришло время навсегда покинуть город, произнесли над ней свои обеты.
Вывод и своё мнение
Будучи сыном судьи, Вася не побрезговал дружбой с маленькими нищими. Он видел в них прежде всего верных друзей и не обращал внимания на их плохонькую одежду и отсутствие крыши над головой. Для него нищие и бродяги были обычными людьми, но он был поражён, какая огромная пропасть разделяла их и жителей городка. Так мальчик впервые столкнулся с социальной несправедливостью. Хорошо, что у него был справедливый и добрый отец, который поддержал сына.
Главная мысль
Любой человек, независимо от толщины кошелька и своего социального статуса, имеет право на справедливое к себе отношение, заслуживает жалости и сострадания.
Авторские афоризмы
«… от великого до смешного один только шаг…»
«…лучше иметь в груди кусочек человеческого сердца вместо холодного камня…»
«…«Живет в замке» – эта фраза стала выражением крайней степени нищеты…»
«…Только несчастные изгнанники не нашли и теперь в городе своей колеи…»
Толкование непонятных слов
Пан – это форма вежливого обращения, применяемая в некоторых славянских языках: польском, чешском, словацком, украинском, белорусском.
Обыватель – ограниченный человек с мещанскими взглядами.
Дукат – устаревшая денежная единица большинства европейских государств.
Лакей – слуга в господском доме, трактире, гостинице.
Часовня – небольшая христианская постройка культового назначения с иконами, не имеющая особого помещения, где бы располагался алтарь.
Новые слова
Декламировать – выразительно произносить художественные произведения.
Оратор – выступающий перед публикой человек, в арсенале которого есть развитое умение убеждать, актёрская игра и красноречие.
Краткое содержание «Дети подземелья»
Всего получено оценок: 1993.
О произведении
Рассказ «Дети подземелья» Короленко (другое название – «В дурном обществе») написан в 1885 году. Произведение было включено в первую книгу писателя «Очерки и рассказы». В повести «Дети Подземелья» Короленко поднимает вопросы сострадания, сопереживания, благородства, раскрывает знаковые для русской литературы темы отцов и детей, дружбы, бедности, взросления и становления личности.
На нашем сайте вы можете читать онлайн краткое содержание «Детей подземелья», а также пройти тест для проверки знания сюжета произведения.
Место и время действия
События рассказа происходят в XIX веке в городе Княжье-Вено, прототипом которого стал украинский город Ровно.
Главные герои
Другие персонажи
Краткое содержание
1. Развалины.
Мать главного героя, Васи, умерла, когда ему было 6 лет. Убитый горем отец мальчика «будто совсем забыл» о существовании сына и только иногда заботился о дочери – маленькой Соне.
2. Я и мой отец
После смерти матери Вася все реже появлялся дома, избегая встречи с отцом. Иногда вечерами он играл с маленькой сестренкой Соней, которая очень любила брата.
3. Я приобретаю новое знакомство
Двери часовни были заперты. Мальчики помогли Васе забраться внутрь. Неожиданно что-то темное шевельнулось в углу и товарищи Васи в испуге убежали. Оказалось, что внутри часовни находились мальчик и девочка. Вася едва не подрался с незнакомцем, но они разговорились. Мальчика звали Валек, его сестру – Маруся. Вася угостил ребят яблоками и пригласил в гости. Но Валек сказал, что Тыбурций их не отпустит.
4. Знакомство продолжается
5. Среди «серых камней»
6. На сцену является пан Тыбурций
На следующий день вернулся Тыбурций. Мужчина сначала рассердился, увидев Васю. Однако, узнав, что он сдружился с ребятами и никому не рассказывает об их убежище, успокоился.
7. Осенью
8. Кукла
Пропажа куклы не осталась незамеченной. Возмущенный исчезновением игрушки, отец запретил Васе выходить из дома. Через несколько дней он позвал мальчика к себе. Вася признался, что это он взял куклу, но отказался отвечать, кому отдал. Неожиданно появившийся Тыбурций принес игрушку. Он объяснил отцу Васи, что случилось, и сказал, что Маруся умерла.
Отец попросил у сына прощения. Он отпустил Васю к часовне, передав Тыбурцию денег.
9. Заключение
Выводы
Тест по рассказу
Проверьте запоминание краткого содержания тестом:
Научно-
образовательный
портал IQ
Пионерская готика
Диафильм «Дети подземелья», 1964 год / Студия «Диафильм»
Ровно век назад, в 1920 году, Владимир Короленко (1853-1921) написал наркому просвещения РСФСР Анатолию Луначарскому отчаянные и опасные письма с критикой большевизма. Из-за них классик оказался на обочине русской литературы. Его статус понизился до детского писателя, но он не был вычеркнут из истории русской литературы. Спасли Короленко «Дети подземелья» — сокращённый вариант повести «В дурном обществе». Рассказ вошёл в школьную программу и советский литературный канон, а главный герой — мальчик Вася — встал в один ряд с Тимуром и его командой, Мишей Поляковым из «Кортика» и другими иконами советской детской литературы.
Эпистолярный поединок
В своих бескомпромиссных письмах к Анатолию Луначарскому Короленко фактически апеллировал к высшему руководству страны. Жанр «писем к вождю» — не просто неформальный диалог с властью. Это дело чести, поединок. В нем трудно, практически невозможно победить, но цель не в этом. Главное — четко озвучить свою позицию и повлиять на ход событий в стране.
Короленко верил в силу своего слова. Он имел колоссальный авторитет в обществе — не только как писатель — властитель дум, но и как народный заступник, правозащитник. И в царской, и затем в Советской России Короленко ходатайствовал за арестованных. Его называли «поэтом русской интеллигентской совести» — за справедливость и прямоту.
Максим Горький говорил о своем «непоколебимом доверии» к Короленко. Обычно язвительный Иван Бунин сравнивал коллегу с «титаном, которого не могут коснуться отрицательные явления». А Антон Чехов сказал о Короленко кратко и ёмко: «Очень хороший человек».
Короленко, как и Лев Толстой, «не мог молчать». Ему, одному из «праотцов» революции, прошедшему аресты и ссылки, важно было объяснить большевикам, в чем их ошибки и преступления. Наивная вера в свой авторитет.
Все происходящее сам Короленко называл «экспериментом». «Вы допустите, вероятно, что я не менее любого большевика люблю наш народ, — обращается он к Луначарскому. — Допустите и то, что я доказал это всей приходящей к концу жизнью. Но я люблю его не слепо, как среду, удобную для тех или иных экспериментов, а таким, каков он есть в действительности».
И, наконец, Короленко осуждал максимализм и схематизм большевистских программ: «Вы не представляете себе ясно сложность действительности». Вывод был безапелляционный: «В преследовании этой своей схемы вы довели страну до ужасного положения».
Обращение классиков
Десятилетием позже Короленко с его «несвоевременными мыслями» точно причислили бы к врагам народа. И его революционные корни не помогли бы. Но это была заря 1920-х, когда еще существовала политическая полемика, и можно было спорить.
Выбор Луначарского в качестве собеседника был не случаен. С одной стороны, он терпеливо выслушивал несогласных, а это предмет отдельного уважения. С другой стороны, и сам нарком с пиететом относился к Короленко. Отсюда — и надежда писателя на диалог.
Трагический постскриптум
Находясь в Полтаве, где жил тогда Короленко, Луначарский предложил ему письменно изложить свои взгляды на происходящее и обещал опубликовать переписку. Но в итоге на послания писателя нарком так и не ответил.
Короленко передал копии писем за границу, и в 1922 году их опубликовали в Париже. Это издание вскоре появилось у Ленина. Так, окольным путём, письма дошли до высочайшего адресата. Но Короленко к тому моменту уже не было в живых. Он умер в Полтаве в 1921 году от воспаления легких.
Дерзкие письма к советской власти, порочащие молодое государство за рубежом и нашедшие живой отклик в эмигрантской среде, могли навсегда вычеркнуть Короленко из истории русской литературы ХХ века. Но неожиданно писателя спасли «Дети подземелья» — сокращенная версия повести «В дурном обществе» (1885), которую сам Короленко при жизни не любил.
В 1916 году в письме С.Я. Елпатьевскому Короленко писал: «Есть у меня некоторое предубеждение против специальных изданий для юношества: ведь это нужно заручаться специальными одобрениями «для школьных библиотек». «В дурном обществе», например, так и идет в десятках тысяч экземпляров дешевых изданий в сокращенном и обкромсанном виде. А я совершенно не понимаю, почему юношество должно сначала знакомиться с писателем в этом обкромсанном виде, а уже потом получать его в полном».
И хотя оба варианта произведения в течение всего ХХ века издавались параллельно, для многих читателей Владимир Короленко так и остался прежде всего автором детских рассказов, таких как «Дети подземелья» — щемящей, загадочной и незабываемой истории о малышах, живших в склепе. Как это произошло, и каким образом «Дети подземелья» «реабилитировали» Владимира Короленко перед советской властью исследовал филолог Михаил Иткин.
Урезанные ужасы
Развалины замка и часовни. Призраки пленных турок. Крики филина. Кладбище со вспыхивающими на могилах огнями. Люди, живущие в кладбищенских подземельях. Антураж настоящего готического романа! Его не всегда легко переносят не только дети, но и взрослые. Слишком тяжелые впечатления. Жуткий мир и образы, иллюстрирующие его. Много некросимволики: с трупами сравниваются разрушенный замок и часовня, упоминаются гробы, черепа и белые «истлевшие кости». Иногда кажется, что классик перестарался в сгущении красок. Да и готика в русской литературе в конце XIX века уже считалась архаикой.
Готический роман «ужасов» появился во второй половине XVIII века в Европе, прежде всего — в Англии. Мистико-фантастический сюжет с привидениями, страшными тайнами, преступлениями и родовыми проклятиями разворачивался в готическом замке. Отсюда — и название. С другой стороны, готика отсылала к «ужасам» Средневековья.
В русской литературе готические произведения встречались, в основном, в первой половине XIX века. Из самых известных — «Страшная месть» Николая Гоголя, «Остров Борнгольм» Николая Карамзина, «Кровь за кровь» Александра Бестужева-Марлинского, «Семья вурдалака» Алексея Толстого и другие.
Но для писателя с социальным пафосом, каким был Короленко, готики в повести оказалось многовато, хотя она и была во многом художественно оправдана. «Жизнь в заброшенном склепе, погруженном во мрак, является отображением крайней степени нищеты и, по сути, становится причиной кончины Маруси», — поясняет Михаил Иткин.
Издатели краткой версии повести решили не слишком травмировать хрупкую юную психику. В «Детях подземелья», вышедших в 1886 году в детском журнале «Родник», готика и мистика были сильно сокращены, но одновременно из повести убрали и значительную часть «дурного общества».
Утраченные натуры
В оригинальном варианте повести Короленко немало рассказывает о потерянных, опустившихся, оказавшихся вне закона людях. Похожие персонажи появятся и в пьесе Горького «На дне». Собственно, это и есть «дурное общество». Его представителям сочувствует главный герой — мальчик Вася. Однако издатели решили пожертвовать сомнительными персонажами — они не подадут детям хороший пример. Взрослую повесть максимально упростили, сделали историю для детского чтения, где большое количество персонажей излишне.
Объёмная, многослойная история стала плоской, картонной. В остальном фабула осталась прежней. Повествователь рассказывает о своем детстве, в котором он, сын судьи, подружился с нищими бездомными ребятишками, Валеком и Марусей. Их опекун, пан Тыбурций, не в ладах с законом. Но Вася не осуждает его, видя, как тяжело приходится его семье. Мальчик остро переживает их бедствия, пытается помочь безнадежно больной Марусе.
У издателей была своя логика. Гимназисты реагировали прежде всего на взаимоотношения маленьких героев. Многие плакали, особенно из-за смерти Маруси. Описательные же пассажи, часто готические, вызывали меньше интереса. В итоге в последующих дореволюционных хрестоматиях историю упрощали все больше, сосредотачиваясь на эпизоде смерти девочки.
Любовь писателя к людям, его сентиментальность в духе Чарльза Диккенса в сокращённой версии, конечно, остались. Однако вместе с готической «водой» редакторы выплеснули весьма колоритных персонажей. Короленко называл их «проблематическими натурами».
Приглаженное «дно»
В повести целая галерея таких натур: полубезумный «профессор», отставной чиновник Лавровский, «генерал» Туркевич, штык-юнкер Заусайлов. Большинство из них — типичные маленькие люди, дошедшие «до дна». Исключение — пан Тыбурций, явно отличающийся от остальных интеллектом, образованностью и харизмой.
Этот персонаж явно гипнотизирует читателя, особенно тогда, когда приходит в дом судьи и спасает Васю от отцовского гнева. Он играет роль чудесного помощника — благодаря его объяснениям сближаются отец с сыном. Он открывает глаза сыну на — порядочность и благородство отца, а отцу — на сердечность и доброту сына. Однако в детском варианте истории этот важнейший персонаж уходит из центра внимания.
В оригинале повести мир подземелий дан в двух плоскостях. Есть детское сочувственное восприятие, а есть взрослое: «Теперь, умудренный прозаическим опытом жизни, я знаю, конечно, что там был мелкий разврат, грошовые пороки и гниль». Но это переключение повествования, взгляд с дистанции в короткой версии исчезает. Остается только детское восприятие.
Даже само пространство в «Детях подземелья» становится беднее. Вместо города — один только замок, да и тот уже не устрашающе-готический, а полусказочный.
Репутационные издержки
«Дети подземелья» неоднократно переиздавались, но не включались в школьную программу по литературе вплоть до 1937 года. Тем не менее, всё литературное наследие Короленко трудно было игнорировать, и в первые советские программы все же был включен ряд его произведений: «Сон Макара», «Река играет», «Без языка».
В 1930-е годы статус обеих версий сюжета Короленко изменился. В 1933-1935 годах повесть «В дурном обществе» была в разделе внеклассного чтения для 9-го, а затем для 7-го класса. В 1937 году для внеклассного чтения пятиклассникам были рекомендованы уже «Дети подземелья». И, наконец, в 1939 году этот рассказ закрепился в списке обязательной литературы.
Каноничность произведения в 1930-е годы напрямую зависела от статуса, приписываемого автору. Одно дело — «бесспорные» Некрасов или Горький. Другое дело — «сомнительный» Короленко, известный критикой большевизма.
Его положительная репутация была связана с «красотой слога», «душевной ясностью» и «подлинностью любви» (все это — определения Анатолия Луначарского). Его отрицательное восприятие — чисто политическое — «мелкобуржуазный идеалист». Не отклонялись от линии партии и критики: «не дорос до понимания современности», но «как художник он представляет крупную величину».
Двойственная репутация мешала признанию. Публично изменить её попыталась дочь писателя Наталья Короленко-Ляхович. В 1948 году она подготовила новую редакцию произведения отца.
Промежуточный вариант
Новый вариант стал компромиссом между изначальной повестью и вариантом «Родника». Содержательно и стилистически редакция Короленко-Ляхович больше опиралась на оригинал. В ней максимально восстанавливается социальный план. Спустя время эта версия становится основной.
Короленко-Ляхович вернула в текст «Детей подземелья» часть готики. Но теперь у нее была социальная окраска. Она акцентировала «ужасные условия жизни в развалинах».
Восстановлены были и сатирические моменты, которые смущали издателей в дореволюционную эпоху. Например, в главе «Осенью» возвращён портрет ксендза: «У него брюхо, как настоящая сороковая бочка, и, стало быть, объедение ему очень вредно». А в главе «Знакомство продолжается» вновь появляется рассказ о графе-взяточнике, которого «засудил» Васин отец.
Советский идеологический контекст благоприятствовал «реабилитации» этих эпизодов. Обличения «богатого попа» и «аристократа» оказались уместны. А отец Васи, честный судья, выглядел как борец за социальную справедливость.
В команде с Тимуром
Новая версия подправила репутацию Короленко. Тем не менее, он так и остался «понижен» до детского писателя. Половинчатое признание повлияло на закрепление в школьном каноне его произведений о детях («Слепой музыкант», «Дети подземелья», «Парадокс»). Эти рассказы, не слишком нагруженные идеологически, должны были служить примером для пионеров, поскольку содержали такие ценности, как сочувствие к бедным, героизм, самопожертвование.
Сын судьи Вася по возрасту, происхождению и убеждениям, конечно, не дотягивал до безупречного героя Павки Корчагина из канонического романа Островского «Как закалялась сталь», но он в какой-то мере был его «попутчиком». Как и в советских книжках для юношества, благородный герой в ходе сюжета взрослел, выносил из жизни серьезные уроки, а значит мог быть примером для юных читателей.
Необходимость воспитать нового советского человека была провозглашена главной задачей школы. Ну а литература должна дать образцы «правильного» мышления и поведения. Книжные герои воспринимались как живые люди: «хороших» любили, словно друзей, «плохих» ненавидели, будто реальных врагов.
В послевоенные годы советские критики акцентировали «правильность» Васи. Важно было, что он нашел «черты человечности в людях “дна”», получил «первые уроки гражданского самосознания». А то, что мальчик общался с «деклассированными элементами», свидетельствовало о гуманизме произведения. Тем самым, Вася встраивался в ряд канонических персонажей: «Тимура и его команды» Аркадия Гайдара, Миши Полякова из «Кортика» и «Бронзовой птицы» Анатолия Рыбакова, а позднее — героев книг Владислава Крапивина.
Но важнее то, что сегодняшние подростки читают в школе изначальный вариант «В дурном обществе». А он производит гораздо более сильное впечатление и намного больше рассказывает о людях, чем трогательные, щемящие, но всё же упрощенные «Дети подземелья».
IQ
Дети подземелья. В. Г. Короленко
Рассказ Короленко «Дети подземелья» с иллюстрациями Ю. Теребилова
Содержание
I. Развалины
Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Отец, весь отдавшись своему горю, как будто совсем забыл о моем существовании. Порой он ласкал мою маленькую сестру Соню и по-своему заботился о ней, потому что в ней были черты матери. Я же рос, как дикое деревцо в поле, — никто не окружал меня особенно заботливостью, но никто и не стеснял моей свободы.
Местечко, где мы жили, называлось Княжье-Вено, или, проще, Княж-городок. Оно принадлежало одному захудалому, но гордому польскому роду и напоминало любой из мелких городов Юго-западного края.
Речка, через которую перекинут упомянутый мост, вытекала из пруда и впадала в другой. Таким образом, с севера и юга городок ограждался широкими водяными гладями и топями. Пруды год от году мелели, зарастали зеленью, и высокие, густые камыши волновались, как море, на громадных болотах. Посредине одного из прудов находится остров. На острове — старый, полуразрушенный замок.
Я помню, с каким страхом я смотрел всегда на это величавое дряхлое здание. О нем ходили предания и рассказы один другого страшнее. Говорили, что остров насыпан искусственно, руками пленных турок. «На костях человеческих стоит старое замчище», — передавали старожилы, и мое детское испуганное воображение рисовало под землей тысячи турецких скелетов, поддерживающих костлявыми руками остров с его высокими пирамидальными тополями и старым замком. От этого, понятно, замок казался еще страшнее, и даже в ясные дни, когда, бывало, ободренные светом и громкими голосами птиц, мы подходили к нему поближе, он нередко наводил на нас припадки панического ужаса, — так страшно глядели черные впадины давно выбитых окон; в пустых залах ходил таинственный шорох: камешки и штукатурка, отрываясь, падали вниз, будя гулкое эхо, и мы бежали без оглядки, а за нами долго еще стоял стук, и топот, и гоготанье.
А в бурные осенние ночи, когда гиганты-тополи качались и гудели от налетавшего из-за прудов ветра, ужас разливался от старого замка, и царил над всем городом.
В западной стороне, на горе, среди истлевших крестов и провалившихся могил, стояла давно заброшенная часовня. У нее кое-где провалилась крыша, стены осыпались, и вместо гулкого с высоким тоном медного колокола совы заводили в ней по ночам свои зловещие песни.
Было время, когда старый замок служил даровым убежищем всякому бедняку без малейших ограничений. Все, что не находило себе места в городе, потерявшее по той или другой причине возможность платить хотя бы и жалкие гроши за кров и угол на ночь и в непогоду, — все это тянулось на остров и там, среди развалин, преклоняло свои победные головушки, платя за гостеприимство лишь риском быть погребенными под грудами старого мусора. «Живет в замке» — эта фраза стала выражением крайней степени нищеты. Старый замок радушно принимал и покрывал и временно обнищавшего писца, и сиротливых старушек, и безродных бродяг. Все эти бедняки терзали внутренности дряхлого здания, обламывая потолки и полы, топили печи, что-то варили и чем-то питались — вообще как-то поддерживали свое существование.
Привлеченные шумом и криками, которые во время этой революции неслись с острова, я и несколько моих товарищей пробрались туда и, спрятавшись за толстыми стволами тополей, наблюдали, как Януш во главе целой армии красноносых старцев и безобразных старух гнал из замка последних, подлежавших изгнанию жильцов. Наступал вечер. Туча, нависшая над высокими вершинами тополей, уже сыпала дождиком. Какие-то несчастные темные личности, запахиваясь изорванными донельзя лохмотьями, испуганные, жалкие и сконфуженные, совались по острову, точно кроты, выгнанные из нор мальчишками, стараясь вновь незаметно шмыгнуть в какое-нибудь из отверстий замка. Но Януш и старые ведьмы с криком и ругательством гоняли их отовсюду, угрожая кочергами и палками, а в стороне стоял молчаливый будочник, тоже с увесистою дубиной в руках.
И несчастные темные личности поневоле, понурясь, скрывались за мостом, навсегда оставляя остров, и одна за другой тонули в слякотном сумраке быстро спускавшегося вечера.
С этого памятного вечера и Януш и старый замок, от которого прежде веяло на меня каким-то смутным величием, потеряли в моих глазах всю свою привлекательность. Бывало, я любил приходить на остров и хоть издали любоваться его серыми стенами и замшенною старою крышей. Когда на утренней заре из него выползали разнообразные фигуры, зевавшие, кашлявшие и крестившиеся на солнце, я и на них смотрел с каким-то уважением, как на существа, облеченные тою же таинственностью, которою был окутан весь замок. Они спят там ночью, они слышат все, что там происходит, когда в огромные залы сквозь выбитые окна заглядывает луна или когда в бурю в них врывается ветер.
Я любил слушать, когда, бывало, Януш, усевшись под тополями, с болтливостью семидесятилетнего старика начинал рассказывать о славном прошлом умершего здания.
Но с того вечера и замок и Януш явились передо мной в новом свете. Встретив меня на другой день вблизи острова, Януш стал зазывать меня к себе, уверяя с довольным видом, что теперь «сын таких почтенных родителей» смело может посетить замок, так как найдет в нем вполне порядочное общество. Он даже привел меня за руку к самому замку, но тут я со слезами вырвал у него свою руку и пустился бежать. Замок стал мне противен. Окна в верхнем этаже были заколочены, а низ находился во владении капоров и салопов. Старухи выползали оттуда в таком непривлекательном виде, льстили мне так приторно, ругались между собой так громко. Но главное — я не мог забыть холодной жестокости, с которою торжествующие жильцы замка гнали своих несчастных сожителей, а при воспоминании о темных личностях, оставшихся без крова, у меня сжималось сердце.
Несколько ночей после описанного переворота на острове город провел очень беспокойно: лаяли собаки, скрипели двери домов, и обыватели, то и дело выходя на улицу, стучали палками по заборам, давая кому-то знать, что они настороже. Город знал, что по его улицам в ненастной тьме дождливой ночи бродят люди, которым голодно и холодно, которые дрожат и мокнут; понимая, что в сердцах этих людей должны рождаться жестокие чувства, город насторожился и навстречу этим чувствам посылал свои угрозы. А ночь, как нарочно, спускалась на землю среди холодного ливня и уходила, оставляя над землею низко бегущие тучи. И ветер бушевал среди ненастья, качая верхушки деревьев, стуча ставнями и напевая мне в моей постели о десятках людей, лишенных тепла и приюта.
Но вот весна окончательно восторжествовала над последними порывами зимы, солнце высушило землю, и вместе с тем бездомные скитальцы куда-то схлынули. Собачий лай по ночам угомонился, обыватели перестали стучать по заборам, и жизнь города, сонная и однообразная, пошла своею колеей.
Только несчастные изгнанники не нашли и теперь в городе своей колеи. Правда, они не слонялись по улицам ночью; говорили, что они нашли приют где-то на горе, около часовни, но как они ухитрились пристроиться там, никто не мог сказать в точности. Все видели только, что с той стороны, с гор и оврагов, окружавших часовню, спускались в город по утрам самые невероятные и подозрительные фигуры, которые в сумерки исчезали в том же направлении.
Кроме этих выделявшихся из ряда людей, около часовни ютилась еще темная масса жалких оборванцев, появление которых на базаре производило всегда большую тревогу среди торговок, спешивших прикрыть свое добро руками, подобно тому как наседки прикрывают цыплят, когда в небе покажется коршун. Ходили слухи, что эти бедняки, окончательно лишенные всяких средств к жизни со времени изгнания из замка, составили дружное сообщество и занимались, между прочим, мелким воровством в городе и окрестностях.
Организатором и руководителем этого сообщества несчастливцев был пан Тыбурций Драб, самая замечательная личность из всех не ужившихся в старом замке.
Происхождение Драба было покрыто мраком самой таинственной неизвестности. Некоторые приписывали ему аристократическое имя, которое он покрыл позором и потому принужден был скрываться. Но наружность пана Тыбурция не имела в себе ничего аристократического. Роста он был высокого, крупные черты лица были грубовыразительны. Короткие, слегка рыжеватые волосы торчали врозь; низкий лоб, несколько выдавшаяся вперед нижняя челюсть и сильная подвижность лица напоминали что-то обезьянье; но глаза, сверкавшие из-под нависших бровей, смотрели упорно и мрачно, и в них светились вместе с лукавством острая проницательность, энергия и ум. В то время как на его лице сменялся целый ряд гримас, эти глаза сохраняли постоянно одно выражение, отчего мне всегда бывало как-то безотчетно жутко смотреть на кривлянье этого странного человека. Под ним как будто струилась глубокая постоянная печаль.
— Ото ж, вражий сын, як лается!
Когда же затем пан Тыбурций, подняв глаза к потолку, начинал декламировать длиннейшие латинские тексты, усатые слушатели следили за ним с боязливым и жалостным участием. Им казалось тогда, что душа Тыбурция витает где-то в неведомой стране, где говорят не по-христиански, и что она там испытывает какие-то горестные приключения. Его голос звучал такими глухими, загробными раскатами, что сидевшие по углам и наиболее ослабевшие от горилки [8] слушатели опускали головы, свешивали длинные «чуприны» и начинали всхлипывать.
— О-ох, матинька, та и жалобно ж, хай ему бис! — И слезы капали из глаз и стекали по длинным усам.
И когда оратор, внезапно соскакивая с бочки, разражался веселым хохотом, омраченные лица хохлов вдруг прояснялись и руки тянулись к карманам широких штанов за медяками. Обрадованные благополучным окончанием трагических приключений пана Тыбурция, хохлы поили его водкой, обнимались с ним, и в его картуз падали, звеня, медяки.
Никто не знал также, откуда у пана Тыбурция явились дети, а между тем факт стоял налицо, даже два факта: мальчик лет семи, но рослый и развитой не по летам, и маленькая трехлетняя девочка. Мальчика пан Тыбурций привел с собой с первых дней, как явился сам. Что же касается девочки, то он отлучался на несколько месяцев, прежде чем она появилась у него на руках.
Мальчик, по имени Валек, высокий, тонкий, черноволосый, угрюмо шатался иногда по городу без особенного дела, заложив руки в карманы и кидая по сторонам взгляды, смущавшие сердца калачниц. Девочку видели только один или два раза на руках пана Тыбурция, а затем она куда-то исчезла, и где находилась — никому не было известно.
Поговаривали о каких-то подземельях на горе около часовни, и так как в тех краях подобные подземелья нередки, то все верили этим слухам, тем более что ведь жили же где-нибудь все эти люди. А они обыкновенно под вечер исчезали именно в направлении к часовне. Туда своею сонною походкой ковылял полубезумный старик нищий, которого прозвали «профессор», шагал решительно и быстро пан Тыбурций. Туда уходили под вечер, утопая в сумерках, и другие темные личности, и не было храброго человека, который бы решился следовать за ними по глинистым обрывам. Гора, изрытая могилами, пользовалась дурной славой. На старом кладбище в сырые осенние ночи загорались синие огни, а в часовне сычи кричали так пронзительно и звонко, что от криков проклятой птицы даже у бесстрашного кузнеца сжималось сердце.