Для чего нужен церковнославянский язык
Зачем в современной России нужно изучать церковнославянский язык
Зачем нам изучать церковнославянский язык, и почему Церковь не отказывается от него в угоду современному русскому, почему стоит добавить часов «Основам православной культуры» в школьной программе, но не делать этот предмет обязательным, и как знакомство с религией влияет на нашу культуру. Об этом в интервью Царьграду рассказал председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви, протоиерей Максим Козлов
Ректор МГУ Виктор Садовничий предложил изучать в школах церковнославянский язык для возрождения русской традиции словесности. По его мнению, этот предмет мог бы стать факультативным и преподаваться параллельно с русским. Подобные предложения уже не раз звучали от церковных и светских деятелей, в частности от пресс-секретаря Патриарха священника Александра Волкова и от президента Российской академии образования Людмилы Вербицкой. А значит, вопрос назрел.
При этом сегодня многим нашим гражданам, особенно далеким от Церкви, предложение изучать церковнославянский язык кажется странным. Даже среди людей церковных порой бытует убеждение, что в богослужении стоит отказаться от церковнославянского и перейти к «простому и понятному» современному русскому языку.
Зачем же изучать церковнославянский язык и почему не стоит его заменять современным, нужно ли вводить преподавание этого языка в школах, и как влияет изучение церковнославянского на нашу культуру и самосознание? Обо всем этом мы поговорили с председателем Учебного комитета Русской Православной Церкви, протоиереем Максимом Козловым.
Председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви, протоиерей Максим Козлов. Фото: Московская Духовная Академия
Царьград: Как вы оцениваете инициативу ректора МГУ ввести в школах изучение церковнославянского языка?
Протоиерей Максим Козлов: Я думаю, что председатель Российского Союза ректоров, ректор Московского Государственного Университета Виктор Садовничий выступил с очень разумной и трезвой инициативой. Потому что наша традиция словесности и письменности неразделима, как в отношении той ее части, которая написана на известном нам литературном языке, так и той, язык которой мы условно называем церковнославянским. Насколько я понимаю, Виктор Антонович предложил факультативное изучение славянского языка, и такую возможность для тех школьников, которые сами пожелают и семьи которых пожелают приобщиться к традиции церковнославянской словесности, я оцениваю очень положительно. Потому что это еще один фактор, создающий единство поля российского образования и единство нашей традиции — образовательной, культурной, национально-религиозной.
Грань между текстами, написанными на церковнославянском и на русском, очень тонкая. У нас есть тексты XVIII века, написанные формально в рамках русской грамматики, но ориентирующиеся на церковнославянскую лексику. И есть тексты, написанные на церковнославянском языке в XIX, XX, уже даже в XXI столетии, которые, конечно, написаны людьми, чьим разговорным является современный русский язык. И в этом смысле включение наших юных соотечественников в эту единую традицию есть то, что помогает нам обеспечить преемственность тысячелетней культуры нашей Родины. Мне очень дорого и приятно, что это исходит именно от председателя Союза ректоров и ректора Московского Государственного Университета, потому что это показывает, что внутри вузовского сообщества, внутри университетского, академического сообщества есть адекватное, правильное отношение к этому факту.
Ц.: Сегодня некоторые люди, даже находящиеся в лоне Церкви, предлагают заменить церковнославянский современным русским языком, упирая на то, что служба на церковнославянском непонятна, и, мол, зачем этот язык нужен, если он используется только в богослужении. Предлагают пойти по пути западной церкви — католиков и протестантов. Почему нельзя этого делать?
Отец Максим: Я думаю, что опыт католической церкви после Второго Ватиканского собора, когда она осуществила переход со значительно более далекого по отношению к современным европейским языкам латинского языка, чем церковнославянский по отношению к русскому, является в данном случае добрым и характерным уроком. Потому что ничего значимого католическая церковь не приобрела в европейских странах через переводы богослужения на национальные языки — ни большего количества прихожан, ни более сознательного их участия, ни их большей включенности в церковную жизнь, ради чего это все и осуществлялось.
Ведь не будем скрывать, что главная сложность в понимании текстов богослужения и текстов Священного Писания, которые на богослужении используются, состоит не в языке, а в сложности самих текстов и в усилии, которое требуется от человека для того, чтобы их адекватно воспринять.
Очень простой пример можем привести из нашей же жизни. Если бы вдруг начали читать Апостольские Послания или Шестопсалмие на русском языке на богослужении, я не думаю, чтоб оно стало бы более понятным. Потому что главное усилие, которое здесь требуется, — не лингвистическое и не грамматическое, а духовное, интеллектуальное усилие по вхождению в смысл того Послания, которое содержится в этих текстах. И это не отменят никакие языковые интерпретации.
Более того, мы же еще должны понять, что перевод на русский язык как минимум потребует от нас переводчиков не менее талантливых, укорененных в традиции Церкви и, я бы сказал, боговдохновенных, чем те переводчики, которые осуществляли перевод с греческого языка на церковнославянский: святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, Климента Охридского и их учеников.
Конечно, нужно желать, чтобы такого рода переводчики появились. Можно желать, чтобы по отношению к существующему тексту нашего церковнославянского богослужения были адекватные, точные, духовно-выразительные и в языковом отношении яркие переводы, которые можно было бы использовать как параллельные тексты для ознакомления с церковнославянским. Но отказаться от этого нашего многовекового наследия — это значило бы сознательно пойти на какую-то редукцию смыслов, на отсечение нас — нынешнего поколения русских людей, живущих в XXI столетии, церковных людей — от всей предыдущей традиции нашей Церкви.
Ц.: Ректор МГУ Виктор Садовничий сказал, что церковнославянский можно ввести в качестве факультатива. Но не стоит ли сделать этот предмет обязательным? Не постигнет ли его участь «Основ православной культуры», которые сегодня преподаются «для галочки», как сказал наш Патриарх, только один час в неделю?
Фото: Pavel L Photo and Video / Shutterstock.com
Отец Максим: Это уже вопрос адекватности программы, с одной стороны, потому что, конечно, один год из одиннадцатилетней школьной программы совершенно не достаточен для изучения основ любой религиозной традиции. И в этом смысле позиция Церкви, состоящая в желательности постепенного расширения этого курса и на другие классы средней школы, просто исходит из того, чтобы не обессмысливать некогда принятое решение. Чтобы не сделать его формальным «согласием» — Церковь настаивала, и государство согласилось, — а чтобы от этого была реальная польза.
Но при этом я глубоко убежден, что мы должны придерживаться принципа добровольности. И в этом смысле важен второй фактор. С нашей стороны — церковной, стороны университетского сообщества, преподавателей и руководителей российских вузов, — очень важна подготовка квалифицированных кадров, которые бы такое преподавание смогли осуществлять. Я думаю, что если в школе будет яркий, талантливый преподаватель, дающий церковнославянский язык наряду с русским, то он сможет привлечь учеников. И это будет значительно более убедительно, чем делать этот предмет принудительным и «для галочки».
Ц.: Когда ректор Московского Университета предлагал ввести церковнославянский язык в школах, он говорил, что прежде всего это нужно для возрождения русской традиции словесности. А если говорить о каком-то религиозном просвещении нашего народа, то какую роль играют и «Основы православной культуры», и церковнославянский язык? Ведь у нас сейчас религиозная грамотность населения, к сожалению, находится на довольно низком уровне. Такие предметы могли бы ее повысить и обогатить нашу религиозную культуру?
Отец Максим: Я думаю, что само по себе изучение церковнославянского языка как минимум дало бы возможность выпускникам и учащимся школ приобщиться к адекватному пониманию русской культуры в целом. Потому что мы помним, что даже русский перевод Священного Писания — вещь достаточно поздняя. Это уже эпоха Александра II. Это святитель Филарет и издание Священного Писания последней трети XIX столетия. Если мы обратимся к российской словесности, классикам русской литературы, то мы увидим, что там даже внутренние аллюзии к Священному Писанию совершаются по отношению прежде всего к его церковнославянскому тексту. И в этом смысле даже уразумение русского языка будет более адекватным всяким человеком, знакомым с традицией церковнославянской письменности.
Изучение основ православной культуры, я повторю азбучные вещи, просто необходимо для того, чтобы сколько-нибудь адекватно понимать то, о чем идет речь в русской культуре. Как можно понять известную во всем мире картину Иванова, занимающую центральное место в одном из залов Третьяковской галереи (картина «Явление Христа народу» русского художника Александра Андреевича Иванова — прим. Царьград), если не знать, о чем идет речь, каков сюжет этой картины? Какой смысл смотреть «Возвращение блудного сына», если не знать сюжета Священного Писания и не быть приобщенным к его смыслам? И я не говорю уже об иконописи, которая в подлинном своем, религиозном и онтологическом, сущностном значении, открывается только тем, кто приобщен к содержанию того, что на этой иконе изображено.
Значение церковнославянского языка для духовного образования
Важности церковнославянского языка для понимания современным человеком родного русского и вопросу перевода богослужения на русский язык посвящена статья доктора медицинских наук, профессора Ивановской государственной медицинской академии, заведующего кафедрой древних и новых языков Свято-Алексеевской Иваново-Вознесенской православной духовной семинарии игумена Агафангела (Гагуа).
Без церковнославянского, бытовавшего в Древней Руси, трудно представить развитие русского литературного языка во все эпохи его истории. Церковный язык был всегда опорой, гарантией чистоты и источником обогащения русского языка. Мы и сейчас, порой подсознательно, несем в себе частицы священного общеславянского языка и пользуемся им. Употребляя пословицу «Устами младенца глаголет истина», мы не задумываемся над тем, что «чисто» по-русски следовало бы сказать «Ртом ребенка говорит правда», а ощущаем лишь некоторый архаизм, книжность этого речения. Церковнославянский язык, обогащенный через переводы с греческого, в своем лексическом и синтаксическом строе имел благотворное влияние на русский литературный язык ХIХ века. Он влиял и на направление всей самобытной мысли русского народа и, кроме того, в духовном отношении объединяет все славянские племена.
Таким образом, благоприятное будущее русского литературного языка М.В. Ломоносов видел в опоре на славянский язык, что и было подтверждено в начале ХIХ века. Слова М.В. Ломоносова звучат вполне злободневно и сейчас, когда наш язык испытывает натиск западной массовой культуры. Вместе с тем приведенные цитаты из трудов М.В. Ломоносова показывают, что и в его время уже нужны были специальные меры по укреплению знания церковнославянского языка в русском обществе, которое начинало больше ценить западную культуру, нежели собственное богослужение. В начале ХIХв. уже не все прихожане, особенно «образованного» сословия, понимали читаемое в храме, как показывает сложившаяся в дворянской среде поговорка: «Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой». По-видимому, церковной манере чтения, которая не удовлетворяла новым эстетическим запросам дворянства, начинали предпочитать французскую декламацию. Церковнославянскому языку отказывали в «толке», то есть осмысленном употреблении. Церковнославянский обогащал русский литературный язык, но в некотором социальном слое сам как бы отходил на периферию.
В нынешней России церковнославянский многими ощущается как язык «мертвый», т.е. сохранившийся только в церковных книгах и службах; во всех иных случаях, даже при домашнем чтении Священного Писания, в ходу русский язык. Не так было в дореволюционные времена. Об этом свидетельствуют многочисленные источники. Закон Божий преподавался в учебных заведениях не менее десяти лет. Молитвы, Символ веры были исключительно на церковнославянском языке. Он звучал постоянно: Литургию многие знали наизусть; заповеди Моисея, заповеди Блаженства, молитвы, тропари, небольшие притчи из Евангелия также заучивались наизусть. Отдельные гимназисты прислуживали в церкви, читали часы, исполняли обязанности псаломщика. Церковнославянский язык звучал даже чаще, чем воспринимался зрительно.
Необходимо возродить интерес к церковнославянскому языку именно как к родному языку, которым владели наши предки. Нельзя русский и церковнославянский язык считать разными языками. Это две ветви на одном корне, но одна из них, русская, искусственно ломается, и к ней прививаются чужие отростки, а другая, церковнославянская, всячески поддается забвению и хоронится.
В ХХ веке много внимания данной проблеме уделял известный наш русский философ-эмигрант Иван Александрович Ильин. Особенно глубоко волновала его проблема реформы языка, которая была проведена в первые годы советской власти. В 50-е годы ХХ века им был написан ряд статей: «О русском правописании», «О наших орфографических ранах», «Как же это случилось (заключительное слово о русском национальном правописании)»[8], где он с болью пишет об уничтожении «дивного орудия», которым является язык народа, о насильственном отторжении от него всего того, что связывало его с православной культурой.
И тем не менее для многих, в том числе и священнослужителей, людей церковных, церковнославянский язык в лучшем случае остается только языком богослужений, а для домашнего чтения, даже книг Священного Писания, используются переводы на современный русский язык.
Когда речь идет о переводе богослужебных текстов на русский язык, прежде всего, важно уяснить, действительно ли нашей Церкви необходима «облегченная» и «общедоступная», так сказать, «русифицированная» служба? И вместо того, чтобы сознательно отсекать современную Россию от необозримого живоносного пласта ее духовной культуры, не лучше ли и не проще ли усовершенствовать саму систему начального православного образования и принципиально расширить катехизаторскую деятельность Церкви? Религияозначает связь человека с Богом; связьэта и является языком. Нам для осуществления такой связи Бог даровал церковнославянский язык. В нем ярко выражена идея христианского вероучения. Он создавался для духовного просвещения славян, то есть для просветления их душ светом Истины. Идея перевода церковнославянских богослужебных текстов возникла в обновленческой среде. В 1919 г. священник Иоанн Егоров создал в Петербурге модернистскую группировку под названием «Религия в сочетании с жизнью». В своей приходской церкви он затевает самочинные нововведения: выносит Святой Престол из алтаря на середину храма; принимается за исправление богослужебных последований, пытается перевести богослужение на современный русский язык. Священник А. Боярский в Колпине под Петербургом организует еще одну обновленческую группировку «друзей церковной реформации» и т.д.[9]
Вся ткань языка чрезвычайно впечатлительна, имеет огромное смысловое значение. Это особенно выясняется на омонимах, т. е. на словах с одинаковым звучанием, но с различным смыслом. Русский язык при старой орфографии победоносно справлялся со своими омонимами, вырабатывая для них различные начертания, но реформа погубила эту драгоценную языковую работу целых поколений.
Буква «ять»была объявлена бессмысленной и заменена на «е». А ведь еще М.В. Ломоносов в «Российской грамматике» мотивированно предупредил, что не надо трогать букву «ять»: «Некоторые покушались истребить букву «ять» из азбуки российской. Но сие как не возможно, так и свойствам российского языка противно»[14].
Объявив упрощение письма, его усложнили. Раньше буква «ять» своим ярким видом «рисовала» для зрительной памяти корни, суффиксы и окончания, где обреталась, и которые вполне охватывались памятью. Она ненавязчиво развивала лингвистическое мышление. Теперь же педагоги рисуют опорные картинки, чтобы как-то разгрести кучу из многочисленных безударных Е,смешиваемых на письме с И.Однако известно, что и безударные звуки создают не только внешнюю форму и содержание слова, но и его древний, едва слышимый «вечерний звон» чувств, мелодий, настроений. Слово есть воссоздание внутри человека мира.
Можно привести и другие примеры. Глагол глумитьсяимел два значения: 1) рассуждать, размышлять; 2) насмехаться над кем-то, издеваться. Первое значение исчезло из русского языка, а между тем пророк Давид очень часто использовал это слово в первом смысле. (Вернее, указанный глагол использовался при переводе псалмов). В псалме 118, стихе 14 читаем: «В заповедех Твоих поглумлюся, и уразумею пути Твоя». А стих 48 гласит: «Воздвигох руце мои к заповедем Твоим, яже возлюбих, иглумляхся во оправданиях Твоих». Тварьозначала «весь мир, сотворенный Богом, или (особенно) человек», сравним «Проповедуйте Евангелие всей твари»(Мк. 16, 15), то есть никого не исключая, всякому человеку. Сейчас же это слово превратилось в ругательство, оскорбление.
Противоположные метаморфозы произошли со словами, произведенными от слова лесть,первоначально «обман, коварство». Если лестный- это «обманчивый, коварный», то прелестный- то же, что и лестный,но в превосходной степени, а в современном русском языке синонимом этому слову стало слово прекрасный.И таких примеров можно привести множество.
Современный читатель, читающий старинные книги на церковнославянском языке, многие слова которого очень похожи на русские слова, нередко вводится в заблуждение. Ему уже непонятен смысл текста, а значит и образ мыслей наших предков. И если строители Вавилонской башни из-за своей гордыни перестали понимать друг друга, то так и мы перестаем понимать наших предков.
А.Л. Дворкин в своей книге о тоталитарных сектах нашего времени утверждает: «Кто контролирует язык человека, тот контролирует его сознание»[15]. Одна грандиозная попытка замены языка известна: она совершилась после прихода к власти большевиков. У С.Я. Маршака есть стихотворение: любознательный пионер спрашивает удедушки, что такое царь, слуга, Бог,и тот отвечает, что да, были такие слова, но сейчас их нет, и какой ты счастливый, внучек, что тебе не нужно знать эти слова. Зато появились Рабкрин, зарплата, ВЦСПС, жилплощадь, конармеец.На этом жаргоне говорила целая страна, творили поэты. Конечно, до конца уничтожить русский язык и вытравить из него все христианские слова и понятия большевикам не удалось. Но во многом они преуспели. Сейчас советской власти больше нет, но пошел новый процесс: сегодня один «новояз» успешно заменяется другим[16].
А.Л. Дворкин указывает, что у американского движения «New Age» (Нью Эйдж) есть свой словарь, который встречается во всех наших СМИ: глобальная деревня, космический корабль Земля, новое мышление.Воспринимая эти термины, людиначинают мыслить соответствующими категориями. И эта новая атака на христианство куда более опасна, чем все предшествующие[17].
Борьба с обновленцами закончилась только после Великой Отечественной войны. Все храмы были возвращены Московскому Патриархату. Но желание изгнать из Церкви церковнославянский язык многими не оставляется и в настоящее время, причем это желание мотивируется якобы сложностью понимания хода богослужения. Разберемся в этом подробнее.
На особый, наддиалектный характер церковнославянского языка (который лингвисты называют «старославянским» вслед за А. Мейе, употребившим этот термин в одной из своих работ[19]) указывают современные исследователи: «. старославянский язык возник в процессе перевода. греческих богослужебных текстов и был по определению наддиалектным и нормированным образованием, первым славянским языком христианского культа, сознательно дистанцированным от языка бытового общения»[20].
Церковнославянский язык, обогащенный через переводы с греческого, в своем лексическом и синтаксическом строе имел благотворное влияние на русский литературный язык ХIХ века. Он и сейчас содействует поддержанию духовного единства как в самом русском народе, так и во всех славянских племенах православного вероисповедания. Церковнославянизмами проникнуты русские святоотеческие творения, и нынешняя читающая публика именно благодаря их возвышенному языку приобщается к строю мыслей и чувств верующего христианина.
[5] Цит. по: Журавлев В.К, Русский язык ирусский характер. М., 2002. С. 6.
[6] Шацило В. П. Значение церковнославянского языка в жизни русского народа и необходимость его сохранения и изучения / Дипломная работа. Иваново, 2003. С. 14.
[8] Ильин И.А. Наши задачи, Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948-1954 гг. В 2-х т. т. 2. М., 1992. С. 95-104, 118-122.
[9] Цыпин В., прот. История Русской Православной Церкви 1917-1990. Учебник для православных духовных семинарий. М., 1994. С. 58.
[11] Цыпин В., прот. Указ. соч. С. 62.
[12] Ильин И.А. Указ. соч. С. 95.
[13] Ильин И.А. Указ. соч. С. 96.
[14] Цит. по: Саблина Н.П. Буквица славянская. Поэтическая история азбуки с азами церковнославянской грамоты. СП6., 2001 С. 145.
[15] Дворкин А.Л. Сектоведение. Тоталитарные секты. Опыт систематического исследования, Издание З-е, переработанное и дополненное. Нижний Новгород, 2002. С. 52.
[19] Мейе А. Общеславянский язык, М., 1951.С. 7.
[20] Ремнева М.Л. Древнерусский и церковнославянский //Древние языки в системе университетского образования. Исследование и преподавание. М., 2001. С. 237-238.
[21] Григорьев АВ. К вопросу о коннотативном компоненте значения старославянского слова//Древние языки в системе университетского образования. Исследования и преподавание. М.. 2001. С. 110.
НАЗАД В БУДУЩЕЕ, ИЛИ КАК И ЗАЧЕМ ИЗУЧАТЬ ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКИЙ ЯЗЫК?
Размышления после посещения курсов церковнославянского языка
Не знаю, как было с вами, но моя первая встреча с церковнославянским языком произошла перед экраном телевизора. Как сейчас помню статного Яковлева (то бишь царя Ивана Васильевича, меняющего профессию), который, оглядывая с балкона стольный град Москву, изрекает свое крылатое: «Лепота!» А еще ярче — Пуговкина, который сбивающимся голосом: «Паки и паки… иже херувимы… вельми понеже…» — пытается наладить межкультурный и межвременной диалог с царем… Удивительно, что его персонаж Якин, советский режиссер, откуда-то из глубины сознания выкапывает эти древние, уже непонятные для него словосочетания. Но ведь все-таки выкапывает…
Волею судеб спустя много лет я поступила на филологический факультет, и там в течение двух семестров мы изучали старославянский язык (можно сказать, что это ранние, младенческие годы церковнославянского языка). «Старослав» был самым нелюбимым предметом для большинства студентов (пусть простят меня наши прекрасные преподаватели). Почему самым нелюбимым? Да потому что абсолютно никто в группе не понимал, для чего это нужно! Все эти аористы и перфекты с имперфектами… Я уже молчу о падении редуцированных и трех палатализациях, которые снились в кошмарных снах. До тех пор, пока… я не заставила себя полюбить этот предмет. А точнее, эту систему. Для меня тогда «старослав» стал именно системой, в которой можно было разобраться, как в математике. И от этого стало интересно: чтение текста напоминало решение задачек. Это был первый этап приятия.
Второй этап начался много позднее. Когда я впервые попала на Валаам, исповедовалась и причастилась и начала потихоньку ходить в храм. И когда мои математические задачки зазвучали в пространстве храма — они стали для меня живыми. Тогда мне стало понятно, ЗАЧЕМ я учила старославянский, а потом церковнославянский язык. Не для того, чтобы видеть язык в его историческом контексте (как положено филологам). И не для того, чтобы понимать разные «странности» современного языка, вроде того, почему «жи, ши» пиши с буквой «и». И даже не для того, чтобы знать, что такое «одним миром мазаны», кто приходит «яко тать в нощи» и когда «возводят очи горе́»… А точнее, не только для этого… Эту мою догадку подтвердил замечательный филолог Сергей Анатольевич Наумов, который ведет курс церковнославянского языка при Александро-Невской лавре. В одну из суббот мне посчастливилось на этих занятиях поприсутствовать. По словам Сергея Анатольевича, «единственным достойным смыслом изучения ЦСЯ является воцерковление. Если подходить с других позиций, картина всегда будет искаженной».
Стоит отметить, что прежде чем впервые открыть учебник или книгу на церковнославянском языке, нужно ответить для себя на некоторые вопросы, если они возникают. Попробуем…
Церковнославянский язык — непонятный и его невозможно 305