“Если мы такие умные, то почему мы такие бедные?!” Потому что решительны и беспощадны. Решительны в своих ошибках и беспощадны к своему прошлому. Освоение советского Севера, начатое “спецпереселенцами” и невольниками УСЛОНа, продолженное молодыми специалистами – романтиками, ехавшими “за туманом и за запахом тайги”, было нашей национальной гордостью. Заполярные города на сотни тысяч жителей, современные промышленные производства, развитая социальная сфера, атомные ледоколы-гиганты, ходившие с регулярностью трамвая из Дудинки в Мурманск, – весь этот громадный государственный комплекс держался на жесткой вертикали Госплана, отраслевого монополизма и фондовых поставок. В конце 80-х годов государственная машина серьезно расшаталась и ослабела, планово-распределительный механизм стал давать серьезные сбои, и Север стал катастрофически терять потребителей и поставщиков, топливо и продовольствие, уровень жизни и зарплаты, привлекательность. Абсолютное отстранение государства в первые годы реформ от проблем Севера, неприятие руководителями страны государственных гарантий для работающих на Севере как необходимых государственных обязательств во имя стратегических интересов страны привели к взаимному отчуждению Севера и Центра. В первую очередь это поняли самые активные жители и работники, и они бросили этот суровый край. Разрушение Союза и возникновение новых границ спровоцировали отъезд неграждан России: украинцев, белорусов, азербайджанцев. Переход на мировые цены сделал многие отрасли и предприятия на Севере нерентабельными. Себестоимость золота на Чукотке и Колыме превысила его продажную цену на Лондонской бирже металлов. Закрылись многие прииски, рудники, заводы, предприятия стройиндустрии. Ушли расформированные воинские части. Остались брошенными еще вчера благоустроенные поселки. У причалов замерших заводов безжизненно застыли десятки выведенных из эксплуатации атомных подводных лодок. Наверное, лишь один шаг оставался до полного превращения всего российского Севера в “белое безмолвие”. И все-таки этого не произошло. Появились ростки надежды. Они стали следствием первых шагов по самосохранению самих северян – представителей предприятий, поселков, городов, северных субъектов. Это еще не новая государственная политика Центра, это шаги из гиблого болота человека, нащупавшего под ногами какую-то зыбкую твердь. Выяснилось – выжить можно лишь самим. Стало понятно: в стране с переходной экономикой нужна самостоятельная жизнеспособная политика. От государства потребовали активной роли в создании рыночного хозяйственного порядка, прежде всего в ценообразовании на продукцию и услуги естественных монополий. Меры государственного протекционизма на Севере были востребованы как элементы нерыночной организации рыночного экономического порядка. К сожалению, меры эти пока лишь продекларированы в законе 1996 г. “Об основах государственного регулирования социально-экономического развития Севера Российской Федерации”. Одним из принципов государственного регулирования закон провозгласил “государственный протекционизм, направленный на создание на Севере для населения и значительной части отраслей хозяйства льготного режима развития”. Однако дальнейшего отражения в налоговом и социальном законодательстве этот принцип “льготного режима развития” Севера не получил. Между тем формирование конкурентной среды на Севере, развитие конкуренции должны учитывать особые условия экономики Севера: его повышенную налогооблагаемую базу, экстремальные режимы хозяйствования, социальные последствия. Пока такого учета нет, северным предприятиям, чтобы выжить, приходится бороться в неравных условиях с товаропроизводителями, работающими в более благоприятных в климатическом и транспортном отношениях районах России, не говоря уже о зарубежных конкурентах. Следует отметить также, что адаптация Севера к рынку проходила в отсутствие рыночной экономической системы федерального государства. В результате нерыночные различия экономических механизмов в тех или иных субъектах федерации делают конкуренцию менее честной и добросовестной. По этим и другим общероссийским причинам оказались разрушены многие производства на Севере, составлявшие сырьевую базу технического и технологического перевооружения отечественной промышленности. Назовем для примера лишь уникальный комбинат по переработке редкоземельных руд Ловозерских тундр, продукция которого крайне необходима для космической и оборонной промышленности, но оказалась невостребованной. Практически остановленный в течение 5 лет градообразующий комбинат оставил без работы и зарплаты своих трудящихся, без налогов – свой 20-тысячный поселок и район. И таких примеров – десятки и сотни. В то же время “концепция социально-экономического развития Российской Федерации на период до 2005 года” строится на том, что “большинство видов продукции Севера безальтернативно с позиции их возможного производства в других районах страны и приобретения по импорту”. Исходя из этого Север – это не просто один из регионов, его общенациональная значимость несомненна. Следовательно, “северное измерение” российской государственной политики должно составлять ее важнейший элемент. Отсюда и надежды на возрождение – и Севера, и России. Одно без другого невозможно. Законодательная основа возрождения экономики Севера медленно, трудно, с большими издержками, но создается. Основополагающим здесь является упомянутый закон “Об основах государственного регулирования социально-экономического развития Севера Российской Федерации”, принятый по инициативе Комитета по проблемам Севера нынешней Думы. В этом законе государство взяло на себя обязательства создавать “благоприятные условия для отечественных и иностранных инвесторов, направляющих средства в приоритетные отрасли экономики Севера, обеспечивающие государственные нужды”. Созданию таких условий служит закон “О соглашениях о разделе продукции”, разработанный фракцией ЯБЛОКО, и соответствующие ему изменения в законах “О недрах”, “О континентальном шельфе Российской Федерации”, “Об иностранных инвестициях”, “О таможенном тарифе” и т. д. Однако от практической реализации этих обязательств государство еще довольно далеко. Постоянно меняющиеся российские правительства пока не в состоянии ни разработать концепцию развития Севера, ни представить в парламент проект закона о современном районировании Севера, необходимом для установления объективных различий в степени поддержки того или иного северного района. Все это задерживает и изменения законодательства о государственных гарантиях и компенсациях северянам, система которых давно уже вошла в противоречие с реальными отношениями собственности, разделением государственных властных полномочий и обязанностей. Что имеется в виду, например, под совершенствованием районирования? Сегодня существует заложенная еще в 30-е годы советская система районных коэффициентов по отдельным областям, краям, республикам и отдельным районам этих субъектов. В принципе районные коэффициенты к заработной плате должны были компенсировать повышенные затраты на воспроизводство рабочей силы. Однако уже давно они (коэффициенты) распространены, кроме Севера, на другие отдаленные территории, разделены по производственным и непроизводственным отраслям, зачастую стали предметом политического торга и политических манипуляций. Сегодня для низкооплачиваемых категорий коэффициенты потеряли свой компенсационный смысл, для высокооплачиваемых стали просто дополнительной оплатой, освобожденной от повышенных налогов. Необходимость пересмотра принципов районирования назрела давно. Еще 1992 году Правительство России одобрило методику оценки “северности” территорий, разработанную в основном Институтом экономических проблем Кольского научного центра. Но превратить наработки в законопроект правительство не решается вот уже 7 лет. Причины этого ясны – боязнь роста социальной напряженности в условиях неустойчивости. Правительство обязалось внести этот законопроект до конца 1999 года. Наша основная позиция в этом отношении такая – конкретное районирование должно быть определено законом, а не постановлением правительства. Тогда его невозможно будет менять или расширять в угоду меняющейся политической конъюнктуре и симпатиям вождей. Гарантии и компенсации жителям Севера тоже нуждаются в переосмыслении. Во-первых, они уже не выполняют своей функции закрепления и воспроизводства трудовых ресурсов на Севере. Заработная плата, социальные выплаты в большинстве акционерных и частных компаний практически зависят не от заработанных “полярок”, а от экономических и финансовых возможностей организации, от организованности работников, боевитости их профсоюза отраслевого и регионального уровня. Во-вторых, привлечение новой рабочей силы на Север перестало быть не только функцией государства, но и объективной необходимостью развития производительных сил. Государство сегодня не финансирует значительную часть северных гарантий ни регионам, ни тем более хозяйствующим субъектам. В результате гарантии превращаются просто в удорожающий фактор производства, снижающий конкурентоспособность продукции, либо уменьшают прибыль. Наконец, размеры гарантий, способы их установления не всегда обоснованы, не отвечают реальным условиям воспроизводства населения. Для примера достаточно сказать, что при равном стаже работы северные льготы директора предприятия в десятки раз могут превышать подобные льготы квалифицированного рабочего, что способствует социальному неравенству и неоправданному расслоению населения. А такое расслоение – первая угроза демократическому устройству общества, в котором 55 млн. чел. живут ниже уровня бедности. Не все удачно, с точки зрения справедливости, и в экономической области. Прежде всего организации и предприниматели на Севере испытывают определенную дискриминационную нагрузку. Налог на добавленную стоимость взимается с тех же государственных гарантий и компенсаций, отчисления во внебюджетные фонды – пенсионный, социального страхования, занятости – производятся с учетом коэффициентов и надбавок, а при расчетах пенсий и пособий они учитываются не в полной мере. Мало того, попытки убедить правительство и многих депутатов принимать во внимание эти доводы о несправедливости такого подхода вызывают “праведный” гнев: “Страна в нищете и разрухе, а эти требуют себе какие-то надбавки!”. И невдомек многим, что нищета и разруха страны во многом объясняются неумелым использованием ее северного потенциала, не только экономического, но и людского. Примерно такое же положение и с платежами за пользование природными ресурсами. При этом – дополнительные отчисления из северных регионов в другие регионы России. Все это еще раз доказывает изначальное донорство многих северных территорий и их самодостаточность. Для возрождения и роста экономики Севера даже в условиях сегодняшнего критического состояния нужна не гуманитарная помощь и дотации – нужна система мер по предоставлению режимов благоприятствования. Наши ядерные субмарины стали из нашей гордости нашей бедой. На утилизацию полутора сотен снятых с вооружения атомных подводных лодок нужны огромные средства, современные технологии и уникальное оборудование. Для вывоза ядерных реакторов нужны специальные поезда. Угроза ядерной катастрофы на российском Северо-Западе (гибель атомного подводного крейсера “Комсомолец” это достаточно жестко продемонстрировала) носит общемировой характер. Поэтому справляться с проблемой утилизации нам помогают многие страны Северной Европы и арктического бассейна. Но прежде всего это наша проблема: проблема безопасности наших прибрежных городов и поселков, проблема сохранения рыбных запасов наших морей, доступности разработки наших энергетических ресурсов на шельфе, проблема здоровья наших северных жителей. Решаться она будет десятилетиями, и десятилетиями мы не должны ослаблять внимание государства к этой проблеме. Может быть, менее глобальны, но не менее важны для сохранение природной среды обитания коренных народов Севера проблемы сохранения оленьих пастбищ, “птичьих базаров”, ареалов обитания диких северных животных и морских млекопитающих, лососевых рек. Недавно я побывал на пограничной между Финляндией и Швецией реке Торнио. Эта 500-километровая порожистая красавица-река сотни лет кормит Европу первосортной рыбой, которую даже сегодня – для забавы заезжих туристов – ловят с берега в пороге просто длинным сачком. Зато ниже по течению считают поднимающихся на нерест лососей поштучно, так что браконьерство в верховьях практически исключено. Да и сами жители – финны и шведы – одинаково берегут и лелеют эту реку как источник жизни в этих краях, так что такому хозяйствованию можно только позавидовать. Мы же свои семужьи реки в Мурманской области бездарно сдали за бесценок в аренду иностранным фирмачам, лишив местных жителей их традиционной добычи, а региональный бюджет – значительных доходов. Только сейчас, с большими трудностями, Государственная Дума принимает закон о территориях традиционного природопользования. Закон предполагает проведение в жизнь принципа устойчивого развития территорий, неистощительного природопользования. Вряд ли многие знают, что знаменитая “золотой лихорадкой” река Клондайк дала значительно больше доходов за счет рыбы, чем за счет золота. Как тут не вспомнить великого Пушкина: “. Как государство богатеет, и чем живет, и почему не нужно золото ему, когда простой продукт имеет. ” Конечно, такого рода законы значительно ограничивают свободу деятельности добывающих компаний, но эти ограничения – во имя жизни наших потомков. Баланс сегодняшних экономических и долгосрочных экологических интересов соблюдать очень сложно в наше бедное время, но необходимо. Приходит время не покорять природу, но жить с ней в единении, и все больше людей задумываются – а так ли правильно мы развиваемся и живем? Задумываемся ли мы над тем, что глобальные энергетические системы, гигантские теплоэлектроцентрали, стальные теплотрассы на Крайнем Севере так и не смогли обеспечить надежность жизнедеятельности? Зима 1999 года была особенно морозной, и многие дома и целые поселки, городские районы часто оставались без света и тепла. Метеорологи напомнили, что такая же зима была в 1949 г. Наша семья жила тогда в маленьком лесном поселке, и я не помню никакой катастрофы. Топились печи в домах, возчик на лошади в обледенелой бочке возил воду, полозья громко скрипели на морозе, и воздух был густым и прозрачно-сиреневым. Разумеется, я не призываю вернуться в 50-е, к печкам и лошадям. Но автономные источники энергопитания, новые современные материалы и технологии могут сделать нашу жизнь безопаснее и независимее от внешних причин. Сейчас мы везем на Север миллионы тонн угля и нефтепродуктов. Сжигаем в устаревших котлах и дизелях с минимальным коэффициентом полезного действия, теряем тепло в плохо изолированных теплосетях. А между тем на Севере достаточно природных источников энергии – ветер, приливы, небольшие, но незамерзающие быстрые реки, горячие источники на Камчатке, солнце – круглые сутки в полярный день. Технические решения есть по всем этим направления. Переход на ветроэнергетические установки, наплавные гидроэлектростанции малой мощности, приливные, геотермальные электростанции, солнечные батареи, т. е. на альтернативные источники энергии, – на Севере крайне необходим. И не надо будет завозить миллионы тонн угля и мазута, сооружать многокилометровые трассы ЛЭП, опутывать поселки паутиной неопрятных теплотрасс: ведь на Севере их вынуждены прокладывать снаружи! Даже те же ядерные реакторы атомных подводных лодок уже стали прообразом малой атомной энергетики для отдаленных северных территорий. Благо, вынужденные примеры такого использования уже есть. Тем более мы вправе рассчитывать на то, что огромный научный и конструкторско-технологический потенциал нашего военно-промышленного комплекса все-таки будет использован и в мирных целях, а не доведен до окончательного разрушения. Кроме альтернативных источников энергии, Северу нужны и более экономичные средства транспорта: морского, речного, авиационного, сухопутного. Мы уже говорили об экранолетах как о перспективных морских, речных и прибрежных средствах транспортировки грузов и сообщения. Нужны и всякого рода снегоходы, болотоходы и прочие вездеходы, в т. ч. малой мощности, пригодные для семейного и индивидуального пользования. Это и экономия завозимого издалека горючего, и снижение экологической нагрузки, и возможность для родовых общин более эффективно вести традиционное хозяйство. Это северный туризм, притягательность которого общепризнанна во всем мире и обязательно должна быть использована и у нас. Посмотрите на финскую Лапландию, где построен замечательный полярный Диснейленд, куда в деревню Санта-Клауса едут дети со всего мира. А ведь и у нас есть собственная Лапландия – заповедник на Кольском полуострове. И грешно придумывать искусственную родину Деду Морозу где-нибудь в Угличе: у него есть настоящая – суровая, холодная, затерянная, еще бедная, но родина – для Деда Мороза и для всех нас. |