Двери в лефортово что значит
«Лефортово» глазами узника: «глубокая заморозка» и дух ФСБ
Письмо главы Серпуховского района Александра Шестуна из СИЗО №2
Как устроен быт самого знаменитого российского следственного изолятора, кто из арестованных российских миллиардеров страдает клаустрофобией, за что надзиратели не любили Никиту Белых, для какого арестанта пришлось срочно освободить карантин, как держались в заключении Денис Сугробов и его подчиненные, какое наследство осталось в камере от Григория Пирумова и почему Денису Никандрову дали Тору вместо Библии. Все это, а также тоска по дому, размышления о своей судьбе и планы написать книгу — в откровенном послании Александра Шестуна из «Лефортово». Приводим текст письма без купюр.
«Интерес к моей истории в России очень велик. Жена Юля записала видеообращение вместе с моими детьми к президенту России Владимиру Путину, и ролик набрал за неделю более четырех миллионов просмотров в сети с тысячами комментариев. Многие мне писали, что впечатлены от увиденного, и что это никого не оставляет равнодушным. Сам я посмотреть обращение не могу, но представляю, с каким выражением говорили мои дети, силу эмоций и степень горечи в их словах и глазах.
Уверен, что такая глубокая связь с детьми мало у каких отцов есть. Моя любовь к ним не имеет предела, и дочка с сыновьями отвечают мне взаимностью. Представить себе, что я ложусь спать без поцелуя, или ухожу с утра, не обняв своих детишек, невозможно. Конечно, здесь большая роль Юли: она воспитывает и настраивает их так, что папу надо слушаться и любить. Ни одного отпуска я не провел без детей, думаю, что за многие годы практически не было таких выходных, которые бы я не посвятил семье.
Из-за большого резонанса ко мне в СИЗО «Водник» часто ходили члены ОНК. Посетили они меня и в первый день моего прибытия в «Лефортово», когда я находился в шоковом состоянии от смены изолятора, и их приход был как нельзя кстати. Они подняли мне настроение еще и тем, что сообщили жене о моем местонахождении.
Но апогеем головной боли для начальства изолятора был приезд 16 июля ко мне в изолятор председателя Совета по правам человека при Президенте Михаила Федотова с его коллегой из СПЧ Андреем Бабушкиным. Вся тюрьма «стояла на ушах» от их визита. Встреча проходила в кабинете начальника СИЗО-5 Дениса Папуши с присутствием на ней большого количества полковников из управления ФСИН. Федотов с Бабушкиным заявили, что обеспокоены возбуждением на меня уголовного дела по столь сомнительным обстоятельствам, спрашивали про условия содержания в СИЗО, но самое главное — настаивали на заверении доверенности для моего участия в выборах.
В ответ начальник СИЗО занял несгибаемую позицию, мол, согласно 103 ФЗ все действия с доверенностью должны идти с разрешения следователя, который, конечно же, игнорировал наши письма и тупо говорил, что не получал никаких запросов, хотя мы отправили их более десяти, да и СИЗО-5 при мне отправило пять обращений по этому поводу. Председатель ЦИК Памфилова также направила свои обращения во все структуры, включая срочное письмо на имя генерального прокурора. Позиция и Памфиловой, и Федотова была единой: не требуется никакого разрешения следователя на мое конституционное право быть избранным.
Переезд из камеры в камеру является шоком для любого человека, а отправка в другое СИЗО — это, конечно, сильнейшее потрясение. В «Воднике» я обустроился за месяц пребывания, приобрел товары длительного пользования, которые нельзя забрать с собой, с трудом мне положили деньги на счет, чтобы я мог получать товары из местного магазина, оплачивать спортзал, заказывать дополнительные необходимые продукты, выписал газеты и журналы, оплатил множество товаров в магазине и даже не успел их получить. С собой, конечно, ничего забирать нельзя ни по юридическим мотивам, ни по тюремным понятиям, ко всему прочему ты просто физически не унесешь все вещи в руках.
На сбор всегда дается 10-15 минут и никогда не говорят, куда ты едешь: в другую камеру, другое СИЗО или, может быть, на волю. Просто: «С вещами на выход». Переезд был очень тяжелым, с длинными обысками и просмотром каждой вещи отдельно, и длился он с обеда до глубокой ночи. Автозак — отдельная песня. Собрали вещи, положили и простояли несколько часов внутри двора «Водника» — ждали пристава с извещением из Серпуховского суда, связанным с выборами в район. На улице было +30, внутри около 40 градусов, так как водители не включают двигатель, стоя на месте, а соответственно, не работает вентиляция. Но все это были цветочки по сравнению с тем, что я увидел в «Лефортово», этом мрачном замке Иф, куда привозят людей сломать их волю и уничтожить все человеческое.
Я много раз читал о жестоких порядках в СИЗО-2, а именно так называется это место, но увиденное превзошло все ожидания. Опытные сидельцы в «Воднике» предупредили меня, что если я так активно буду заниматься своей защитой, общением с правозащитниками, жалобами, публикациями в СМИ, то меня отправят в «Лефортово», а там даже возможности увидеться с адвокатами почти нет, словом, рисовали мне все ужасы. Но мое падение все ниже и ниже я уже не мог остановить, иначе это был бы уже не я. Ко всему прочему много ведущих политиков России называли мое уголовное дело политическим, так почему я тогда не в «Лефортово», рассуждал я.
Тюрьму в Лефортово строил еще император Александр II по всем архитектурным правилам. Внутренний интерьер здесь, как в американских фильмах: четырехэтажное здание имеет широкие проходы-коридоры со «вторым светом», то есть потолков в коридорах нет до четвертого этажа. Вдоль камер расположены узкие проходы, а две противоположные стороны здания соединяют через каждые 30-40 метров железные мостики. Выглядит все это достаточно зловеще и фундаментально.
Меня утешали слова знакомой, которая сидела вместе с моим заместителем Еленой Базановой: «Представь, что ты в квест играешь». Я подумал, что это неплохое объяснение, похожее на правду, ведь главный герой любого авантюрного романа обязательно попадает в тюрьму, так почему же я, ведущий столь рискованный образ жизни, избежал бы этой участи?
Мое глубокое убеждение, подкрепленное мнением сидельцев, что «Лефортово» — это «фабрика смерти», место, где полностью подавляется воля и унижается человеческое достоинство, здесь «глубокая заморозка» — отсутствие связи с внешним миром. Это единственная тюрьма в мире, где заключенные не видят друг друга, где существует правило, по которому по коридору может пройти только один арестант, поэтому «продольные» постоянно перекрикиваются «пятый пошел», «пятнадцатый зашел», словом, традиции, копирующие времена КГБ и царских устоев.
Александр строил эту тюрьму для военных преступников, изменников Родины. В камере площадью 8 квадратных метров сидело по одному человеку. Сейчас по двое. Это, пожалуй, все, что изменилось с тех пор.
«Лефортово» — единственная тюрьма, где нет горячей воды в камерах, где железный туалет в виде конуса (его даже унитазом не назовешь) стоит посреди комнаты ничем не огороженный, и твой сосед смотрит на тебя с расстояния двух метров, как ты справляешь нужду. Очень унизительно и негигиенично. И это в XXI веке! Позор! Мало того, отхожее место еще и под прицелом камер видеонаблюдения, а среди надзирателей много женщин.
Это единственная тюрьма в стране, где нет электронной переписки (везде с цензурой, конечно). Здесь нет услуг дополнительного питания, как во всех других тюрьмах. С моим диабетом я теперь не могу заказать творог, яйца, рыбу. Диета, которая выписана здесь мне, почему-то составляет одно маленькое яйцо (чуть больше перепелиного) на два дня и маленькую коробочку яблочного сока (непонятно зачем, ведь при диабете его как раз нельзя). Творог не дают.
Здесь нет спортзала, а в прогулочных двориках площадью десять квадратных метров нет турника, как в СИЗО-5. Ножи выдают — в дневное время — только пластиковые, которыми невозможно разрезать никакие продукты.
Зато охранников в «Лефортове» во много раз больше, чем в «Воднике», но порядка от этого не прибавляется. Всем известно, что до сих пор в подвале существует камера пыток, и сидящих по статье «терроризм», в основном, узбеков и таджиков там пытают током. Например, один узбек, сидящий здесь, написал много жалоб на то, что его пытали током, привязывая провода к его половому члену, так что у него на полгода пропала эрекция. Не помогли ни письма в Генпрокуратуру, ни правозащитникам, ни президенту.
Самое страшное в «Лефортово» для меня — это не бытовые неудобства и даже не этот жесткий, строгий режим, а полная «заморозка». Адвокаты сюда не могут попасть неделями, так как в изоляторе всего шесть кабинетов для встреч на 150—200 сидельцев, и защитники устраивают жеребьевку за право попасть к клиенту. Вкупе с тем, что здесь нет электронных писем, а цензура задерживает на несколько дней обычные почтовые отправления, ты оказываешься отрезанным от всего мира, становишься бесправным, беспомощным и слепоглухонемым человеком.
Вообще надо сказать, что «Лефортово» деградирует. Во времена Александра II сюда сажали военных преступников, в советские годы — изменников Родины, в начале 2000-х здесь тоже были только арестованные по преступлениям против государства, однако в наши дни в изоляторе стали появляться и бизнесмены. Легендарная тюрьма коммерциализируется, и уж, конечно, совсем изменили ее статус, посадив сюда и меня.
Мой сосед по камере миллиардер Роман Манаширов говорит, что за три года, как он заточён здесь, он впервые видит столь мелкого сидельца. «Лефортово» превратилось в место содержания арестантов, на которых поступил «заказ», хотя справедливости ради надо сказать, что террористов и госизменников здесь все же больше.
Самые известные здесь из олигархов — братья Магомедовы: Магомед и Зия. Они сидят два месяца, у них 210-я статья УК РФ — «преступное сообщество», хотя они чистые бизнесмены, их уважают в Лефортово. Ведут они себя достойно как в бизнес-сообществе, так и в самом Дагестане. Если арест правительства почти в полном составе — они все находятся в Лефортово — жители республики поддержали, то арест Магомедовых вызвал обратную реакцию населения.
Ткачёв приводил его в пример, как можно посадить человека за что угодно, если есть заказ. Конечно, миллиардеру Михальченко не было необходимости провозить вино мимо таможни, это совсем не его уровень, но сегодня никто не боится фабриковать дела, мало того, тот же Ткачёв этим гордится и козыряет своими возможностями.
Камеры в Лефортово очень маленькие, все стандартные — по 7,8 квадратных метров. И я давеча не поверил Роме Манаширову, моему соседу, который утверждал, что они с замминистра культуры РФ Гришей Пирумовым, с которым долго просидели в этой камере и сильно подружились, тщательно промеряли стены вплоть до миллиметра. Тем не менее мы потратили около часа, еще раз измерив спичечным коробком камеру. Так и есть: 7,8 квадратных метров, что, кстати, меньше положенных четырех квадратных метров на человека.
В этой же камере сидел губернатор Кировской области Никита Белых, что с его огромным ростом и весом очень непросто. Он уехал на зону в Рязань, где сейчас занимается заготовкой сена. Его здесь никто не любил, в первую очередь, персонал СИЗО. Белых никак не мог выйти из образа губернатора, очень много жаловался, разговаривал со всеми, как с подчиненными. Но надо сказать, что Белых вел себя прилично, никого не сдал, вину не признал. Он большой и с большим духом, администрация СИЗО издевалась над ним, не давая лечения, а ведь он сидел с опухшей ногой.
За неделю нахождения здесь я уже замучил все руководство изолятора своими регулярными встречами с членами ОНК и обсуждением нарушений прав арестантов. Не знаю, как долго у них еще будет интерес ко мне, но за неделю четыре встречи — это, конечно, много.
23, 25 и 27 июля руководство СИЗО-2 развернуло на КПП нотариуса, которого привели мои адвокаты, так что, видимо, не помогло вмешательство председателя ЦИК Эллы Памфиловой.
Я написал открытое письмо, что не осуждаю никого из своих сотрудников. Им сложно сопротивляться, ведь каждый из них оказался в ситуации человека, стоящего на коленях с приставленным к затылку пистолетом. Все видели, как легко посадили меня за постановление 2010 года, дважды проверенное судами, десять раз следователями СК, и каждый раз признавалось, что все законно и обоснованно. Более того данное постановление даже не я подписывал. Любого из руководящего состава администрации района эти люди в состоянии бросить за решетку, легко и просто, даже в отсутствии вины. Плюс в наше непростое время многие боятся потерять работу. Большинство служащих — женщины, а им сам Бог велел думать о детях, о семье.
Во время апелляции в Мосгорсуде за меня дали поручительства казачий атаман Сергей Одиноков, член СПЧ при Президенте РФ Леонид Никитинский — журналист «Новой газеты» и многие другие. Знаю, какое давление было оказано на Одинокова, и очень благодарен ему. Мужчина!
Леонид Никитинский написал яркую статью в «Новой», которую завершил такими словами: «И вряд ли мы ошибемся, предположив, что, придя в себя в СИЗО, Шестун обдумывает свою книгу. Я не сомневаюсь, что мы ее еще прочтем». Теперь это главное мое хобби, причем я никогда не писал тексты для книги сам. Бывало, надиктовывал с последующей правкой.
Возможности в «Лефортово» вести свое жизнеописание, да и готовить жалобы с ходатайствами по уголовному делу и по содержанию в СИЗО неограниченные. Во-первых, в камере всего два человека, а зачастую находишься там даже один, и никто тебя не отвлекает. Во-вторых, телевизор показывает только два канала: «Россия 1» и НТВ, трансляция низкого качества, да и сам телевизор маленький и очень старый, и в этом отличие от «Водника», где плазма с цифровым качеством, и сокамерники ее гоняют с утра до вечера. В-третьих, адвокатам в СИЗО-2 пройти сложно, и у тебя не уходит время на общение с ними, нет электронной переписки, соответственно, и писем почти не приходит, нет спортзала… Сплошное свободное время.
Помимо больших возможностей реализовать себя в качестве писателя, в «Лефортово» есть еще несколько плюсов. Здесь очень много известных людей с резонансными делами, с некоторыми из которых получается пообщаться. Это поднимает мою самооценку, да и подогревает интерес общественности к моей истории, а для меня это возможность к освобождению.
В СИЗО-2 баланда, еда для всех, более высокого качества, чем в «Воднике», белье гораздо чище, а конвоиры корректнее. После ремонта второй части здания арестанты переедут в обновленные камеры, и приводить в порядок начнут уже то помещение, где мы сейчас находимся. Обещают евроремонт, плазменные панели и большие холодильники.
Не хотелось бы мне дождаться этого новоселья, но общая практика говорит о том, что меньше чем за год, отсюда почти никто не выходит. Одному из моих знакомых в свое время, правда, удалось покинуть эти застенки по решению Лефортовского суда через три месяца, но это исключение из правил.
Продолжая находить хоть маленькие плюсы в моем ужасном путешествии по тюрьмам в 53 года, еще раз акцентирую внимание на прекрасных людях, которые мне здесь встречаются. Мы даже обсудили этот феномен с членом ОНК Евой Меркачевой. Она процитировала строки из сказки про Чиполлино, когда Синьор Помидор посадил его отца в тюрьму:
— Бедный ты мой отец! Тебя засадили в каталажку, как преступника, вместе с ворами и бандитами.
— Что ты, что ты, сынок, — ласково перебил его отец, — да ведь в тюрьме полным-полно честных людей!
— А за что же они сидят? Что плохого они сделали?
— Ровно ничего, сынок. Вот за это-то их и засадили. Принцу Лимону порядочные люди не по нутру.
— Значит, попасть в тюрьму — это большая честь? — спросил он.
— Выходит, что так.
Когда я прибыл в «Лефортово», у меня забрали все вещи и посадили в камеру на карантин в одних шортах и футболке, не дав теплой одежды. На карантине очень прохладно, я замерз, но продольные после подъема сделали мне несколько замечаний, что я под одеялом. Это сильно действовало мне на нервы, и я начал грубить им, пока не пришел и.о. начальника СИЗО-2 Ханов Александр Юрьевич и не успокоил, что меня сейчас переведут в постоянную камеру с соседом. Им срочно понадобился карантин для размещения начальника СК по Москве генерала Александра Дрыманова.
После страшной первой ночи меня, наконец, поселили с постоянно проживающим. Камера с Кубасаем Кубасаевым, начальником ФАС по республике Дагестан, гостеприимно распахнула свои двери. Невероятно сейчас вспоминать свои стереотипы о тюрьме, что там пытаются унизить, подчинить. Ничего такого в семи камерах, в которых я побывал, не видел. Наоборот есть тюремная солидарность, огромное желание помочь, особенно тому, кто прибыл и находится в шоковом состоянии. К тому же у новенького нет продуктов с собой, кипятильника и прочих необходимых мелочей. Но первое, в чем нуждается «новосел», так это в добром слове, а арестанты стараются ободрить и успокоить его. Курбан Кубасаев, именно так просил называть себя 62-летний дагестанец, сразу окружил меня вниманием и удивительным кавказским гостеприимством. Курбан был после операции по удалению опухоли, из его живота торчал катетер, по которому стекала жидкость в пакет, привязанный на теле.
«Вот гады! — возмутился Кубасай. — Не дали хотя бы немного полежать в больнице после операции».
С его слов, возбуждение уголовного дела по статье 290 УК РФ «взятка» на него было заказано местными силовиками, чтобы посадить на его место своего человека. Всем известно, что с давних пор при сильном дефиците рабочих мест в Дагестане надо заплатить приличные деньги, чтобы попасть на любую должность, даже на работу медсестрой или водителем, поэтому его версия весьма правдоподобна. Мне же кажется, он просто попал под кампанию зачистки всего Дагестана. Взятку ему влепили, как сейчас это делается, запросто, без поимки с поличным, просто основываясь на показаниях.
Знаю это по себе. В 2009 году по заявлению криминального авторитета Графа (Сергея Романова) на меня было возбуждено дело по ч.4 ст.290 УК РФ — «взятка в особо крупном размере», и три года шло расследование. Дело потом закрыли за отсутствием события преступления, так как он заявил, что три года назад дал мне взятку, ничем не подтвердив.
Когда я писал жалобу главе СКР Александру Бастрыкину на незаконность возбуждения уголовного дела, то указывал, что СК уже однажды совершил трагическую ошибку, и только благодаря чуду я тогда не сел в тюрьму. Привел в пример средневековую традицию, что если приговоренный к казни срывался с виселицы, то палач его по новой уже не вешал.
Курбан обжился в камере, с сентября у него был небольшой телевизор и свой чайник, плюс небольшой холодильник. В «Лефортово» не разрешают, как в других тюрьмах, покупать крупную бытовую технику и дарить ее СИЗО, поэтому далеко не во всех камерах есть подобные удобства.
Вторая кровать, на которой я спал, оказалась короткой, и я попросил поменять ее, тем более она не была прикреплена к полу. Вместо новой кровати я услышал: «С вещами на выход!» Мне было очень жаль уходить от Курбана, я уже успел за сутки нашего общения обсудить полжизни и найти не меньше десяти общих знакомых.
У Курбана многодетная семья, и наши жены ровесницы. Первая семья у него трагически погибла в полном составе, угорев в доме от печки. Когда Курбан что-то произносил о своих детях, то из его глаз сразу начинали капать слезы, а я-то думал, что только мне свойственна такая слабость. Курбан набрал мне полную сумку продуктов, мы крепко обнялись, и я пошел с конвойными в новый мир.
По дороге я встретил Когершын Сагиеву, члена ОНК, корреспондента телеканала «Дождь». Она еле узнала меня, ведь я подстригся налысо. Когершын сказала мне, что за месяц после первой встречи в «Воднике» я сильно постарел и осунулся. Придя в камеру, я спросил у своего нового соседа Ромы Манаширова, правда ли это, показав ему фото из газет с Басманного суда при аресте, и он ужаснулся, сказав, что это два разных человека.
Конечно, здесь очень серьезно подрываешь свое здоровье. Многие из людей сидят в изоляторе по два-три года, а генерал ГУЭБиПК Денис Сугробов просидел четыре года. Все это время арестанты находятся в камерах с тусклым освещением и даже на прогулках не попадают под солнечные лучи, что сильно угнетает.
Вячеслав Гайзер, губернатор Коми, занимается спортом, очень чистоплотный, не унывает и не ломается, несмотря на огромное количество эпизодов, 27 уголовных дел и внушительное число подельников; 23 друга Гайзера — это уже стало афоризмом. Мало того, его сдали замы по досудебке.
Леонид Маркелов, губернатор Марий Эл серьезно болен, даже не ходит на прогулки, зато пишет стихи, и мы называем его здесь Царь Леонид.
Александр Соловьев, губернатор Удмуртии, вышел отсюда полуживой, с полностью подорванным здоровьем.
Никита Белых уехал на зону так и не подломленный Ткачёвым.
Олигархи братья Магомедовы, Роман Манаширов, Константин Пономарев, Дмитрий Михальченко — все они не подламываются и не сотрудничают, что говорит об их стержневом характере.
Здесь сидят не только жертвы Ивана Ткачёва, но и его друзья, помогавшие сажать в тюрьму других людей по его просьбам: начальник СК по Москве Александр Дрыманов, генерал СК Денис Никандров, который всех сдал — Михаила Максименко, Александра Ламонова и самого Дрыманова.
Друзья Ткачёва гораздо слабее, чем его жертвы. Сдают друг друга, кто кого опередит, чтобы получить меньший срок, кричат по ночам. Особенно голосил Денис Никандров, чтобы ему принесли Библию. В то время в 2016 году бизнесмен Манаширов, как он рассказал, пожалел его и передал ему Тору, ведь он горский еврей, хотя именно Никандров сажал Манаширова и не давал ему свидание с 80-летней матерью. Когда же впоследствии Денис сам оказался в тюрьме, то он умолял отменить в Госдуме закон, запрещающий свидания взявшим ст.51 Конституции.
Всеобщая практика в «Лефортово» — это досудебное соглашение. Достаточно подлая процедура, возведенная в ранг закона в 2009 году. Раньше в тюрьмах таких людей называли «суками», а сейчас это позволяют себе даже блатные. В «Лефортово» из политических громких дел почти 90% идут с досудебкой, когда один из подельников сдает или оговаривает других и за это получает половину срока или выходит под домашний арест.
Бывает, кстати, довольно много случаев, когда тот, кто сдает, получает более крупный срок, не говоря о том, что досудебщиков не любят ни арестанты, ни люди в погонах. В одном из интервью президента РФ спросили: «Что Вы больше всего не любите?» Он ответил: «Предательство».
Итак, возвращаясь от Когершын Сагиевой, я взял сумки в камере карантина, где их временно оставил, и конвой меня привел в новую камеру к Роману Манаширову. 19 июля 2018 года в 15:00 по документам он правильно назывался Геннадием Хияевичем, но попросил называть себя Романом, потому что с маленьких лет его называли Рамбом, и это имя у евреев происходит от названия большой клиники, построенной в Хайфе, которая в свою очередь названа в честь святого человека, описанного в Торе.
Роман Манаширов — 49-летний горский еврей из Кубинского района, поселка Красная Слобода в Азербайджане. Этот пятитысячный поселок хорошо известен в Москве, прежде всего, как поставщик миллиардеров. Год Нисанов и Зарах Илиев с состоянием по 4 миллиарда долларов у каждого — соседи и бывшие друзья Романа Манаширова и его брата Соломона.
Большое счастье, когда тебя поселяют с культурным и интеллигентным человеком. Роман сразу же накрыл мне стол, успокоил меня, сказал, что все, что есть у него, — общее. Его камера была более уютна, чем у Курбана. Она была более прохладной, в ней холодильник побольше, телевизор, а также вентилятор, оставшийся от его друга Гриши Пирумова. В холодильнике лежали помидоры из Баку высшего качества, зелень, огурцы, жареное мясо, индейка, курица, орехи. Рома сидит здесь уже почти три года, и сразу бросалось в глаза, что администрация легендарного Лефортова относится к нему с уважением. Всех конвоиров, медиков, поваров он знал по имени, и они отвечали ему взаимным уважением.
У Манаширова тоже пять детей примерно того же возраста, как и у меня, а наши жены ровесницы — обе 1979 года рождения. Фотографии его детей всегда стоят на его тумбочке, а как только речь заходит о них, то так же, как и у Курбана, у него наворачиваются слезы. Достаточно странно смотрятся такие матерые мужчины со слезами на глазах, но никто из нас этого не стыдится.
Спецтюрьма КГБ: кого на самом деле сажали в «Лефортово»?
«Лефортово» — известный московский следственный изолятор, основанный в 1881 году. Изначально он был военной тюрьмой, а после революции стал изолятором специального назначения. В него помещали осужденных, которым расстрел заменяли десятью годами строгого режима. В это время «Лефортово» использовался также для изоляции политических врагов.
В 1930 «Лефортово» сделали исправительно-трудовой колонией, куда направляли осужденных, но через пять лет превратили в место для содержания подследственных. Ещё через год, в 1936, его передали в ведение НКВД. В годы репрессий чекисты пытали здесь заключенных на допросах. В этот период в застенках столичной тюрьмы скончались такие известные люди, как К.Я. Бауман и В.К. Блюхер.
В 1954 – 1991 годах «Лефортово» выполняло функцию следственного изолятора КГБ. Здесь под следствием содержались многие диссиденты Советского Союза. И хотя после смерти Сталина многие тюрьмы, включая внутреннюю тюрьму, расположенную на Лубянке, были закрыты, «Лефортово» Комитет Госбезопасности оставил за собой для содержания противников режима и лиц, подозреваемых в шпионаже.
В 1990-е, а также в начале 2000-х, тюрьма выполняла ту же функцию, что и прежде. В нее помещали противников действующего политического режима. После расстрела Белого дома сюда поместили политических оппонентов Бориса Ельцина. Позднее узниками данной тюрьмы становились: Валентин Моисеев, обвиненный в шпионаже, сотрудники ЮКОСа А. Пичугин и П. Лебедев, офицер Службы Госбезопасности Александр Литвиненко, металлургический магнат А. Быков и другие.
«Лефортово» — самый знаменитый советский и российский застенок. Здесь сидели многие известные люди, например, Эдуард Лимонов. Данный период своей жизни он описал в книге «По тюрьмам». В свое время в этой тюрьме содержались под стражей такие известные люди, как Василий Сталин, Александр Солженицын. Один из основателей движения диссидентов СССР — Владимир Буковский — сидел в Лефортовской тюрьме не раз.