ОНИ СТОЯЛИ НА ВЫСОТЕ РУССКОЙ МЫСЛИ СВОЕГО ВРЕМЕНИ

2. Издания Группы «Освобождение труда» в фонде Дома Плеханова

Издания из серии «Рабочая библиотека»

Плеханов написал небольшое предисловие, в котором рекомендовал читателям эту речь и убеждал их, что сознательным рабочим необходимо бороться за политическую свободу, что сначала надо добиться таких же прав, какие имеют пролетарии в странах Западной Европы.

Дикштейн С.Р.
Кто чем живёт: [Пер. с пол.] /[Послесл. Г.В. Плеханова]. [2-е изд.] Женева: Тип. «Союза русских социал-демократов», 1898. 39 с. (Рабочая б-ка; Вып. 2)

Экз. из личной б-ки Г.В. Плеханова.

1-е изд.: Дикштейн С.Р. Кто чем живёт? / [С предисл. и послесл. Г.В. Плеханова]. Женева: Тип. группы «Освобождение труда», 1885. X, 54 с. (Рабочая б-ка; Вып. 2).

Алексеев П.А.
Речь П.А. Алексеева. / [Предисл. Г.В. Плеханова]. Женева: Издание Русского социал-демократического союза, 1889. 13 с. (Рабочая б-ка; Вып. 3.)

Экз. из личной б-ки Г.В. Плеханова.

Плеханов Г.В.
Ежегодный всемирный праздник рабочих. Женева: Тип. «Социал-демократа», 1891. 31 с. (Рабочая б-ка; Вып. 5)

Экз. из личной б-ки Г.В. Плеханова.
На тит. л., с. 3, с. 31 штамп: «Российская социал-демократическая рабочая партия. Библиотека и архив при Ц.К.». На об. переплёта штамп: «Редкость».

Аксельрод П.Б.
Задачи рабочей интеллигенции в России. 2-е изд. Женева: Тип. «Социал-демократа», 1893. V, 17 с. (Рабочая б-ка; Вып. 7). На тит. л.: «Lettres aux ouvriers russes. I. Par Mr. P. Axelrod».

1-е изд. вышло в 1889 году. Также опубл. под загл. «Письма к русским рабочим об освободительном движении пролетариата. Письмо первое (вместо предисловия): Задачи рабочей интеллигенции в России» в журн. «Социалист» (1889. № 1 (июнь)).

Источник

Дикштейн кто чем живет

Предлагаемая брошюра была написана по-польски и для польских рабочих. Поэтому могут сказать, пожалуй, что все изложенное в ней не применимо к положению русских рабочих и что русским людям не следует читать книги, написанные польскими «бунтовщиками». Мудре­цов, способных сделать такое замечание, немало даже между писа­телями, газетчиками и журналистами, а потому мы и хотим заранее сказать об этом несколько слов.

Во-первых, рабочим неприлично, да и не расчет, так же вра­ждебно относиться к польским «бунтовщикам», как относятся к ним царь, полицейские и чиновники.

Царю, конечно, и приятно и выгодно сохранить свою власть над Польшей: чем больше у него подданных, тем он «могущественнее», тем больше податей собирается в его казну, тем больше ему уважения от соседних государей.

Чиновники служат царю за деньги, «по вольному найму», и уже по одному этому должны поддерживать хозяйские интересы; за усердие в усмирении бунтовщиков царь награждает крестами, деньгами и зе­млями, отнятыми у владельцев, получивших их законным путем, по на­следству или покупкой, но так или иначе замешанных в восстании. Мало ли земель разворовали русские чиновники в Польше!

Полиция. ну та за тем и существует, чтобы «тащить и не пущать», как выражается один русский писатель. Те из рабочих, которым прихо­дилось участвовать в стачках, на себе испытали, как охотно «усмиряет» полиция не только польских, но и русских бунтовщиков. Для полицей­ского бунтовщиком является всякий человек, восстающий против какой-нибудь несправедливости: крестьянин, не поладивший с кулаком или по­мещиком, рабочий, не желающий работать за слишком низкую плату, точно так же, как и поляк, задумавший освободить свою родину.

Все это понятно. Но непонятно, какая может быть выгода русскому рабочему народу от угнетения Польши и поляков. Разве благодаря этому увеличивается крестьянский надел? Или возрастает заработок фабрич­ного или всякого другого рабочего? Или уменьшаются подати и налоги? Ничуть не бывало. Напротив, подати увеличиваются, потому что для «усмирения» поляков нужны войска, а для содержания войск нужны деньги, а деньги берутся опять-таки с крестьян и рабочих. То, что вы­годно царю и чиновникам, приносит один только убыток рабочему народу.

Но это не все. Чем больше у нашего царя средств угнетать другие народы, тем больше у него возможности притеснять свой собственный народ. В случае надобности, он легко может обратить против русского народа всех тех солдат и всех тех чиновников, которые привыкли бить, грабить и разбойничать в завоеванных землях. Русские рабочие должны помнить, что ни один народ не может быть свободен до тех пор, пока он не перестанет угнетать другие народы.

Не ненависть, а сочувствие должно возбуждать в них стремление угнетенных народов к своему освобождению. «Бунт» — не преступление, а великое и святое дело, когда отдельный класс или целый народ вос­стает против насилия, за свое счастье, за свою свободу и независимость.

Но и это не все. Книжечка, которую мы предлагаем теперь чита­телям, написана человеком, который стремился не только к освобожде­нию Польши от царского гнета. Этого ему было мало. Он был социалист, то есть он хотел освободить рабочий народ от гнета кулаков, фабри­кантов и помещиков. Он затем и написал свою книжечку, чтобы выяс­нить рабочим, откуда берется такой общественный порядок, при кото­ром десятки, сотни и тысячи мужчин, женщин и даже детей должны надрывать себя тяжелым трудом для обогащения одного какого-нибудь «предпринимателя». Прочтите эту книжечку, и вы увидите, что такие порядки в Польше происходят от тех же причин, как и в России. А придется вам прочесть перевод подобной же книги с немецкого или с французского языка, — вы увидите, что те же самые причины суще­ствуют и в Германии, и во Франции. Во всех цивилизованных (образо­ванных) странах рабочий класс страдает от одних и тех же причин, а потому, когда социалисты указывают, как устранить эти причины, то указания их применимы ко всем цивилизованным странам. Конечно, в каждой стране есть свои местные особенности: но главное коренное средство освобождения рабочего класса везде одно и то же.

Вот почему рабочие всех стран должны считать, — а отчасти уже и считают, — себя братьями. Полное, окончательное и всестороннее осво­бождение труда есть та общая, великая цель, для достижения которой рабочие всех стран должны соединиться вместе, позабывши ту нелюбовь к людям другого языка и других обычаев, которая свойственна лишь диким и необразованным народам.

Русским рабочим пора уже отказаться от таких предрассудков, пора им откликнуться на тот призыв, который в среде всех цивилизо­ванных народов раздается уже с 1848 года:

Пролетарии [1] всех стран, соединяйтесь!

В заключение два слова о самом авторе этой брошюры.

Звали его Симон (по-польски Шимон) Дикштейн. Но этим именем он не подписывался под своими сочинениями, а выбрал, как это часто бывает между писателями, другое имя (псевдоним). Он называл себя Яном Млотом (Иваном Молотом). Он родился в 1858 год в Варшаве от очень бедных родителей. С детства он отличался большими способ­ностями, пятнадцати лет окончил уже гимназический курс, а еще через пять лет получил уже степень кандидата университета. Тогда перед ним открылась дорога если не к богатству, то, по крайней мере, к спокойной и обеспеченной жизни ученого. Трудолюбивый и даровитый, он мог при­обрести громкое имя в науке. Но не это привлекало его. Как раз к тому времени, когда он окончил курс в университете, в Варшаве очень усилилась социалистическая пропаганда между рабочими. Дикштейн (или просто Дик, как называли его товарищи) оставил свою зоологию [3] и целиком отдался делу рабочего класса. Это, разумеется, навлекло на него полицейские преследования, так что он должен был бежать за границу. Здесь наступила новая пора в его жизни. Не имея возможно­сти лично распространять социалистические идеи между рабочими, он стал писать. Писал он много и прилежно, переводил социалистические книги, составлял статьи для социалистически« журналов и, между про­чим, написал брошюру «Кто чем живет?». Кроме того, ему нужно было писать еще и для заработка, так как он, подобно всякому пролетарию сам должен был зарабатывать свой хлеб насущный. Тут ему и помогло его образование. Он переводил ученые сочинения с английского на польский язык и жил на заработанные таким образом деньги. В то же время он сам занимался учеными зоологическими работами и готовил к печати очень серьезное сочинение.

Казалось, что этот ученый, честный и даровитый молодой чело­век нашел, как говорится, свое призвание. Он учился и работал на пользу дорогого ему дела; а это все, что ему было нужно. Но в его характере была одна черта, не позволявшая ему успокоиться на сде­ланном. Он никогда не был доволен собой. У очень многих людей та­кое недовольство ведет лишь к новым успехам: постоянно стремясь к лучшему, они действительно становятся лучше, чище, возвышеннее. Но у Дикштейна эта черта была развита до такой степени, что превра­тилась в болезнь. Вечно недовольный собой, он переставал верить в свои силы, переставал считать полезной свою писательскую деятельность, а жить без пользы для дела он не хотел, да и не мог. Под влиянием та­кого настроения он принял яду и умер 6 июля (н. ст.) 1884 года в Берне, откуда его перевезли потом для похорон в Женеву.

Нужно ли говорить, что об его безвременной смерти горько пожа­лели все, хоть немного его знавшие. Тело его провожали на кладбище социалисты самых различных народностей. Поляки и немцы, русские и французы со слезами опускали в могилу гроб честного и скромного Дика. Один старый французский революционер рыдал, как ребенок, по­вторяя, что он любил его как сына. Польская социалистическая пар­тия лишилась таким образом очень полезного деятеля. Но мы думаем, что, прочитавши предлагаемую брошюру, русские рабочие также помянут добром ее автора. Такие люди, как Дикштейн, живут не для себя, а для счастья рабочего класса. Вот почему рабочие должны свято чтить их память.

Женева, 20 марта 1885 года.

Приложение к брошюре С. Дикштейна «Кто чем живет?»

Стоимость всякого продукта определяется количеством труда, за­траченного на его производство (т. е. на его изготовление). Это при­знано всеми учеными. Но у человека, не знакомого с наукой, может явиться такая мысль: если стоимость всякого продукта будет тем больше, чем больше труда потрачено на его производство, то неумелый и неловкий сапожник, провозившийся над своими сапогами гораздо больше, чем нужно, получит за них больше, чем опытный мастер, работающий хорошо и скоро. Но такое рассуждение ошибочно.

Наука говорит не о той излишней трате времени и труда, которая происходит от неловкости рабочего. Этот излишний труд есть труд ненужный, затраченный им без надобности, только по неумению. Наука говорит о труде необходимом, без которого обойтись невозможно. А этот необходимый труд также бывает не всегда одинаков. Всякому известно, что на швейной машине скорее можно шить, чем без машины. Пока не было швейных машин, трудом, необходимым на шитье, ска­жем, рубашки, был труд средней (т. е. не самой хорошей и не самой плохой) швеи, работающей с помощью иголки. Когда же были изобре­тены швейные машины, труд, необходимый для шитья рубашки, стал меньше, потому что на машине ее можно сшить скорее. Швея, у кото­рой нет машины, конечно, так же долго, как и прежде, провозится над рубашкой; но теперь некоторая часть ее труда уже не будет считаться необходимой. Какая именно часть? А вот какая. Если на машине можно шить втрое скорее, чем без машины, то только третья часть труда на­шей швеи будет трудом необходимым. Положим, что она провозилась с рубашкой шесть часов, а на машине можно было бы сшить ее в два часа. Тогда шесть часов труда нашей швеи будут равняться только двум часам необходимого труда. Вот почему введение машин всегда ра­зоряет ремесленников, работающих ручными инструментами.

Но это еще не конец. Чтобы мой труд был трудом необходимым, нужно, чтобы произведенные мною продукты были нужны обществу, чтобы на них был спрос, как говорят ученые. Возьмем хоть ткацкое дело. Полотно к всякие ткани, конечно, нужны людям; это такой продукт, без которого могут обходиться только дикари. Поэтому на по­лотна есть спрос; труд ткача есть труд необходимый. Но и тут дело за­висит от того, работает ли ткач на машине или на ручном станке. В на­стоящее время необходимым трудом ткача считается только тот труд, который необходим при тканье машинами. Тот излишний труд, кото­рый потребуется при ручном станке, не считается уже необходимым. Оттого-то наши ткачи-кустари так бедствуют в настоящее время.

Но положим, что нужно было десять тысяч штук полотна, а приго­товили их двадцать тысяч. Выходит, что полотна приготовили вдвое больше, чем требовалось, значит, и труда на его производство истра­тили вдвое больше, чем нужно. Излишний труд не есть необходимый труд. Если половина всех сработанных кусков была приготовлена без надобности, то и труд, затраченный на производство этой половины, будет трудом излишним, а вовсе не необходимым. Если люди, пригото­вившие полотно (сами ткачи или их хозяева), станут продавать полотно все разом, то стоимость полотна будет вдвое меньше, чем должна была бы быть по настоящему. Каждый из них понесет убыток, каждый из них увидит, что половину своего времени истратил даром, что его труд только на половину был трудом необходимым. Если же половина людей, изготовивших полотно, ухитрится вывезти его на рынок прежде, чем привезет его другая половина, то им, пожалуй, удастся продать его именно сообразно с количеством труда, затраченного на его производ­ство. Но тогда другая половина «производителей» полотна совсем не най­дет покупщиков, их труд окажется совершенно излишним; значит и стоимость их полотна будет равна нулю, потому что на производство этого полотна вовсе не затрачено необходимого труда. Но их может от­части выручить дешевизна их товаров. И вот каким образом.

Видя, что нет спроса на их полотно, они будут, что называется, навязывать его покупателям, будут все больше и больше понижать его цену. Тогда многие из тех людей, которые из бедности не могли по­купать полотна, когда оно продавалось по настоящей цене, купят его теперь за бесценок. Кроме того, некоторые из зажиточных людей по­желают купить его в запас опять-таки потому, что соблазнятся деше­визной. Благодаря этому, наши запоздавшие продавцы полотна вернут кое-что из своих «издержек производства», но без убытка, и без боль­шого убытка, дело все-таки не обойдется.

Но кому же охота работать в убыток, задаром? Видя, что спрос на полотно упал, люди, занимающиеся его производством, будут приго­товлять его меньше. Тогда поднимется его цена. Если полотна приготовят на этот раз ровно столько, сколько его требуется, то весь труд, затраченный на его производство, будет трудом необходимым. А если полотна приготовят меньше, чем требуется, то цена его подрастет еще больше, так что производители получат больше, чем следует. Тогда вместо убытков они получат огромные барыши. Но на большие ба­рыши охотников много. Явятся другие производители полотна; они также вывезут его на рынок. Тогда цена его опять упадет, и т. д.

Вот эти-то колебания цены полотна и приводят к тому, что если мы возьмем не один год и не один случай, а много лет и много случаев продажи полотна на рынке, то увидим, что стоимость его определяется количеством труда, необходимым на его производство.

То же самое можно сказать обо всяком другом продукте. Следует только помнить, что под количеством труда, необходи­мого на производство какого-нибудь продукта, нельзя понимать труд рабочего одного какого-нибудь ремесла. Так, например, в замке за­ключается труд не только слесаря, но также и рудокопа, добывающего железную руду, рабочих, занимающихся выплавкою руды, изготовле­нием полосового железа, перевозкой и т. д., и т. д. Все эти рабочие способствовали приготовлению если не самого замка, то материала для него. А потому труд всех этих рабочих должен идти в расчет при опре­делении стоимости замка.

1 Пролетарием называется человек, не имеющий ни земли, ни орудий труда, ни капитала и вынужденный продавать свою рабочую силу, наниматься к хозяину, чтобы не умерить с голоду.

2 Автором сочинения называется человек, его написавший.

Источник

Кто чем живет?

«Каждый человек живет своим трудом». Так ли это?

На первый взгляд это кажется действительно так. Посмотрите лишь, сколько об этом писалось и говорилось в газетах, в журналах, в книгах и даже церковных проповедях. При этом разве не кажется многим, что действительно сапожник живет своим сапожническим трудом, портной—портняжным, учитель—учительским, что каждый фабрикант тоже работает, если не руками, то головой.

Но так ли это на самом деле? Каждый ли человек живет своим трудом?

Вы удивитесь, пожалуй, когда я скажу, что ни один человек не живет своим трудом, и не одни только цари и министры, не только фабриканты и купцы, но и весь рабочий народ.

Если бы напр., сапожник не только шил сапоги, но и имел бы клочек земли, на котором сеял бы хлеб, садил бы овощи, если бы он сам прял, ткал и шил себе одежду, если бы, одним словом, все, что ему необходимо, он вырабатывал бы дома у себя, тогда только мы могли бы сказать, что действительно он живет своим трудом.

И действительно, в прежний времена, несколько сот лет тому назад, когда каждый город имел достаточно своей земли, а каждый ремесленник, как обыватель города, имел право на эту землю, тогда ремесленники заготовляли все необходимое у себя, на своем клочке земли и жили своим собственным трудом.

Но теперь, как известно, это не так. У ремесленника нет своей земли, и сапожник, напр., только и может шить сапоги и ничего более. А сапогами не наешься, ими не оденешься. Тоже можно сказать и о портном, о столяре, о каменщике, и т. д.. Портной не может ни есть, ни пить своих сюртуков, каменщик не ест за обедом своих камней.

Кто еще скорее мог бы сказать у нас, что живет своим трудом, так это крестьянин. Он, по крайней мере, сам производит у себя дома. Хлеб, молоко, иногда даже одежду, хотя за последнее время все реже и реже, так как платье на базаре и красивее и форсистее.

А в иных странах даже и крестьяне не выделывают у себя дома почти ничего из того, что им нужно для их собственного ежедневного обихода. Одни из них приготовляют только вино, другие сеют только лен, третьи разводят только овощи и т. д., а все необходимое, как из пищи, так и из одежды покупают на рынке.

Итак, вы видите, что никто, или почти никто не в праве сказать, что живет собственным трудом: сапожник живет трудом портного, каменщика, столяра, крестьянина; портной—трудом сапожника, столяра, каменщика и т. д. Все люди живут не своим трудом, а чужим, трудом других людей.

— Но ведь каждый из них работает, ответите вы, каждый из них ничего не имел бы, если бы не работал.

Это верно: потому-то мы и не скажем, что все люди живут собственным трудом, но что они собственным трудом содержат себя.

— Да разве не все равно жить своим трудом и содержать себя им?

Нет, не все равно, и вот почему. Если бы сапожник, портной, земледелец и все прочие люди действительно жили своим трудом, если бы, как это было прежде, они заготовляли все необходимое у себя на дому, то каждый из них мог быть уверен, что хотя положение его не всегда будет одинаково, но с голоду он не умрет и как нибудь да вывернется.

Теперь же сапожник шьет только сапоги, он заготовляет их столько, сколько может, чтобы потом продать, как всякий иной товар. Если найдется купец—хорошо; сапожник продаст сапоги и на вырученные деньги купит себе все необходимое. А если не продаст? Что тогда? Разве накормит он детей своими сапогами? Разве заплатит он ими подати, разве возвратит долг свой ростовщику или банкиру и т. п.

Теперь вы видите, что содержать себя собственным трудом и жить собственным трудом—не одно и то же.

Пока люди приготовляли все нужное у себя дома, пока они мало продавали своих товаров, до тех пор можно было сказать, что они живут своим трудом; но с того времени, как люди стали выделывать сапоги, замки, одежду и т. п. на продажу, они стали меньше работать дома на себя, а больше на других. И вот теперь варшавский сапожник стал шить башмаки для русского ремесленника; русский ткач стал работать над станком для варшавского сапожника; американский колонист запасается хлебом для английских рабочих, англий­ские же рабочие стали снабжать железными и стальными изделиями варшавских работников. Следовательно, с того времени, как установилось производство на сбыт, на продажу,— никто не работает на себя, никто не живет собственным трудом, но трудом чужим, трудом других людей.

— Хорошо. Никто, значит, не живет, а все только содержат себя своим трудом; это уж должна быть несомненная правда.

Но и это еще не совсем правда. Много можно было бы прибавить к этому. Но пока положим, что есть большая доля правды в том, что каждый содержит себя своим собственным трудом.

Но почему же именно трудом? Потому что, когда кто-нибудь продает свое изделие, будь это сапоги или платье, посуда или ножи, то его товар ценится по труду и платят ему сообразно с трудом. Поясним это подробнее. Положим, что сапожник работал над сапогами целый день, получил за это 10 аршин полотна. В предположении этом нет ничего необыкновенного: работал, а за то получил полотно. Но представьте себе на минуту, что есть на свете такая счастливая страна, где сапоги падают с неба. Такой страны нет, но если бы и была, то как вы думаете, много ли в ней платили сапожнику за сапоги?

Конечно, ничего. Люди говорили бы, что за сапоги ничего не нужно платить, что не стоят они труда, и что, следовательно, каждый может их иметь; наш сапожник, чтобы не умереть с голоду, должен был бы взяться за иную работу.

Хотя у нас сапоги на деревьях и не растут, но есть много таких вещей, за который ничего нельзя получить, которые ничего не стоят, потому только, что на них вовсе не пошло труда. Ни за воду из источника, ни за песок в реке никто ничего не платит, потому что не нужно тратить труда на то, чтобы их добыть, потому что они были готовы раньше, чем человеческий труд был к ним приложен.

Но зато, чем больше вещь заключает в себе человеческого труда, тем больше, как говорят, содержит она стоимости, чем больше за нее дадут. За аршин полотна дадут больше, чем за аршин коленкору. Почему? Потому что аршин коленкору скорее и легче сработать, потому что в него надо вложить меньше труда, чем в аршин полотна. Золотая цепочка дороже стальной. Почему? Потому ли, что золото лучше блестит, потому ли, что оно тяжелее? Нет, стальная цепочка может блестеть и весить столько же, сколько и золотая, но золото труднее достается: необходимо много труда, чтобы его достать из земли, и, следовательно, в золотой цепочке заключается больше труда, чем в стальной.

Поэтому то, когда ремесленнику, сапожнику, портному или пекарю платят за сапоги, сюртук или хлеб, то в действительности им платят за труд, который заключается в этих сапогах, этом сюртуке, этом хлебе. Если для приготовления булки потребуется 1 ч. времени, а для того, чтобы шить пару сапог 10 часов, что за пару сапог можно получить 10 булок, ибо труд, заключающийся в сапогах (или, как говорят, стоимость сапог) в 10 раз больше труда, затраченного в хлебе (или стоимости хлеба[Если бы вас спросили, какова стоимость стакана, сапог, платья, то вы могли бы ответить, что стоимость их есть труд, вложенный или заключенный в этом стакане, сапогах, платье]).

Если за аршин сукна платят серебряный рубль, то это потому, что на выработку сукна (т. е. на уход за овцами, на стрижку шерсти, на окраску сукна) потребуется столько же труда, сколько и на выделку одного серебряного рубля (на отыскание серебра, на его привоз, переплавку и т. д.), напр., 10 час. За аршин коленкора платим только 10 коп., потому что на выработку его(на посев хлопка, на тканье, на окраску) пошло не 10 час., а всего лишь 1 час.

Вот почему можно говорить и писать, что сапожник, портной, столяр, слесарь, вообще работник содержит себя своим трудом. Все они заготовляют различные вещи; вещи эти, как товар, доставляются на продажу и за них платят как раз столько, сколько заключается в них труда.

Итак, следовательно, чем больше какой нибудь ремесленник работает, чем больше он влагает труда в товар, тем больше он вкладывает своим трудом в него стоимости, тем больше он получит при продаже, тем лучше ему заплатят за товар[См. приложение]).

— Вот видите ли, могут мне сказать теперь, Вы взялись было сказать что то такое, что фабриканты и наниматели утаивают от нас, а теперь сами говорите тоже, что и они, а именно: кто больше работает, тот больше и получает.

Но подождите, не спешите с упреками, а выслушайте меня. Выше я сказал, что чем больше ремесленник вкладывает труда в товар, тем больше он за него получает. Сапожник за башмаки с двойными подошвами, хорошо сработанные, получит больше, чем за башмаки дурно сшитые. Все это верно. Но чтобы наш сапожник мог шить башмаки, ему нужна кожа, орудия, мастерская, а все это стоит денег. Слесарь, если хочет заготовить замки, также должен нанять мастерскую, купить инструменты, жить известное время, пока не продаст своих замков. А на это опять нужны деньги. У кого есть деньги, тому ничего: устроит мастерскую, будет изготовлять товары, а потом будет их продавать сообразно с их стоимостью, т. е. сооб­разно с трудом, в них вложенным. Но как быть тому, у кого нет денег, кто не может открыть мастерской; кто не может производить никаких товаров не имея для этого ни материалов, ни орудий. Что делать человеку, который как это часто бывает не имеет и не может иметь ни от кого помощи, а между тем должен жить, есть, пить, одеваться? В настоящее время, чтобы что-нибудь купить на рынке, пищу ли, одежду ли, необходимо иметь либо деньги, либо товар на продажу. У нашего работника денег нет, товаров иметь он не может, следовательно, чтобы есть, он должен продавать себя, должен стать наёмником, невольником должен наниматься на работу.

— Как это так—«продать себя», «сделаться невольником»? Ведь работа как на фабрике, работа у мастера еще не неволя. Как масте­ровой, так и фабричный рабочий—народ вольный, работает у кого хочет и сколько хочет, и никто не имеет права ему приказывать.

Знаем мы эту свободу! Знаем, как мастер помыкает мастеро­выми, знаем как на фабриках тысячи рабочих должны кланяться и уничтожаться перед всяким последним писарем! Разве смеют они громко заявить о своих правах, ответить на грубость грубостью?

Нет, не смеют, потому что они невольники и знают, что если фабрикант не стоит за ними с кнутом, то стоит за ними голод, который страшнее кнута.

Человек, который продает свой труд, не может быть свободен: он должен иметь господина и действительно имеет его. Свободны только люди, которым нет надобности продавать себя. А такой свободы трудно теперь добиться. Работник идет на фабрику, потому что должен идти, так как не имеет собственного материала и орудий, он повинуется фабриканту, потому что не может не повиноваться, потому что у фабриканта есть два сильных помощника: во-первых, правительство и войско, а во-вторых, голод, который угрожает рабочему на случай безработицы.

— Невольник или невольник,—это в сущности все равно, возразите вы мне. Дело не в том, кто невольник, кто человек свободный, а в том, правда ли, что каждый может собственным трудом приоб­рести себе богатство. И опять я скажу вам,— не торопитесь, дойдем и до этого; надо же все разобрать, как следует.

Всякий работник, будь он слесарь, столяр, портной или сапожник, идет продавать себя, если не имеет ни денег, ни орудий, ни мастерской для работы на дому. Рано или поздно он находит, наконец, фабриканта или мастера, который его покупает.

Почему-же он его покупает? Потому ли, что ему понравилась наружность рабочего? Нет. Потому ли, что он сжалился над ним и хочет помочь ему в беде? Опять таки нет. Покупает он его, зная, что работник умеет и может управлять станком, ковать молотом, точать подошвы, одним словом, потому, что он умеет работать.

Покупая его, мастер или фабрикант думает единственно о силе и умении. Не будь у него этой силы, фабрикант не взял бы его и даром. Ему нужна только рабочая сила. Весь вопрос для него в том, сколько заплатить за эту силу; в том вся задача. Не трудно понять, сколько надо заплатить за стакан, за корзину, за пару сапог и т. д. Определяется это количеством часов труда, потраченного на выделку этих вещей. Допустим, что на приготовление стакана потрачено полчаса труда, на изготовление пары сапог—10 час., на изготовление тарелки—1 час. Допустим, что у нас обыкновенно за час работы платят 10. коп. (потому что в серебряном гривеннике тоже 1 час труда). Не трудно теперь найти, что стоит стакан. Если на него пошло полчаса труда, то значит, он стоит половину гривенника или 5 коп. Если на сапоги пошло 20 часов, то они стоят 20 гривенников или 2 рубля; если на тарелку употреблен 1 час., то она стоит гривенник.

Но как определить, сколько стоит человек, сколько заплатить за его силу. Да и хорошо ли человека оценивать как товар?

Хорошо или нехорошо, это другой вопрос, но так теперь де­лается: сила человека оценивается как товар.

Допустим же, что рабочий, т. е. его рабочая сила покупается на один день. Допустим далее, что этот работник, чтобы жить и ра­ботать, чтобы поддерживать свою рабочую силу, должен получать ежедневно 60 коп., которые он затрачивает (на еду, жилище, одежду и т. д.), чтобы восстановить свои силы; в таком случае мы можем сказать, что рабочая сила стоит 60 коп. или 6 час. труда[Нужно помнить, что стоимость рабочей силы равняется стольким часам работы, сколько требуется на поддержание жизни рабочего](если гривенник имеет ту-же стоимость, что и 1 час труда).

Фабрикант отлично знает, что рабочая сила стоит 6 час. труда, т. е. столько, сколько стоит 6 тарелок или 12 стаканов, и платит, поэтому, работнику за его силу, как за товар, стоюший 60 коп.

Итак, работник, всегда получает за свою рабочую силу столько, сколько ему необходимо нужно на его скудное содержание.

Теперь еще раз вернемся к нашему вопросу: зачем фабрикант покупает рабочую силу?— Зачем продает ее рабочий —это понятно: к этому вынуждает его голод, который сильнее врожденного всякому человеку чувства свободы, сильнее стыда.

Итак, зачем же фабрикант покупает рабочую силу? Для забавы? Нет. Так зачем же? Затем, чтобы получить прибыль, затем, чтобы обогатиться «собственном трудом», как он любит выражаться.

Не знаем, понравился ли бы фабриканту, такой ответ. Знаем только, что до сих пор машины сами работать не могут, и что, к счастью для фабрикантов, при машинах должен работать человек. Понимая это, фабрикант нанимает, положим 100 рабочих и платит им за рабочую силу, как за товар, по 60 к. в день.

Работник, нанятый за 60 коп. в день, очищает хлопчатую бу­магу, прядет, делает мотки и т. п. одним словом, работает, вклады­вая в хлопчатую бумагу свой труд.

После первого часа он вложит только один час труда или повысит её стоимость на 10 коп, (если час труда стоит 10 к.). После двух часов, вкладывая час труда, он возвышает стоимость на 20 к., после трех часов он вложит три часа или повысит всю стоимость на 30 к. и т. д., наконец, после шести часов труда стоимость повысится на 60 коп., ровно настолько, сколько фабрикант заплатил за его рабочую силу. Итак, после 6 часов труда работник совершенно отработает свою плату. Так работает он целую неделю, по истечении которой фабрикант забирает пряжу и несет ее на рынок, желая снова получить 2000 рублей.

— Сколько хочешь за пряжу? 2000 руб.?—говорит купец—это слишком много! Разве ты думаешь, что в твоей пряже действительно заключается стоимость на 2000 руб.? Где там! Посчитаем вместе. В пряже заключается стоимость хлопчатой бумаги на 1400 руб., стоимость машины на 80 руб., стоимость угля и газа на 24 руб. и стоимость рабочей силы на 360 р. (если в течение недели работали сто рабочих шесть дней по шести часов в день, с платою по 10 коп. в час: 6X6X100X10 = 360 р.) или всего вместе в пряже заключается стоимости на 1864 руб. Могу, следовательно, дать, тебе лишь 1864 руб. и ни гроша больше —Как так! Значит, я ничего не выиграл? Ведь я сам истратил 1864 р. Где же мой доход? За чем же я открывал фабрику? что она мне при несла?

К чему вся эта комедия? Действительно, доходу бы не было, если бы наш фабрикант не напал на мысль оставлять своих работников, отработавших за свою плату 6 часов, работать на фабрике более продолжительное время.

— Как же—могли бы сказать работники фабриканту— ты заставляешь нас работать дольше, а ведь всякий из нас уже отработал свою плату; мы ведь уже доложили к хлопчатой бумаге столько стоимости, только стоит наша рабочая сила.

— Что вы там рассуждаете? Я вашу рабочую силу купил на целый день, а не на 6 часов, и могу с вами делать в этот день, что хочу. Не рассуждать, а работать!

Откуда же взялась эта прибыль? Очевидно, она явилась потому, что фабрикант ничего не заплатил работникам в другую половину дня, потому, что работники вторую половину своего труда отдали его ему даром, потому что кроме 3600 часов оплаченного труда работники добавили к хлопчатой бумаге еще 3600 час. неоплаченного, прибавочного трyда, или как говоpят, 3600 час. прибавочной стоимости[Следовательно, что же такое прибавочная стоимость? Это та стоимость, которую рабочие добавляют к вырабатываемому товару, уже после того, как они отработали свою рабочую плату, это неоплаченный труд работника]).

Теперь мы знаем, зачем фабрикант нанимает работников. За­тем, чтобы с их труда иметь доход, чтобы получить с них прибавочную стоимость.

С чего же, значит, наш фабрикант получает свой доход? С собственного труда? Очевидно, нет. Следовательно, с чужого? Да, и именно с труда рабочих.

Рабочие трудятся на себя только половину дня, а другую половину—на фабриканта. Полжизни рабочие работают для себя, для своей семьи, для своих, а другая половина жизни идет на то, чтобы фабрикант мог иметь доход со своей хлопчатой бумаги, чтобы он мог получать прибавочную стоимость. ‘

То, что мы сказали об одном фабриканте хлопчатой бумаги, можно сказать о всех мастерах и фабрикантах на свете. Все они покупают работников, все покупают их рабочую силу только для того, чтобы иметь прибыль с их труда, чтобы заставить работать их дольше, чем следовало бы, чтобы таким образом обогатить себя.

Вы, конечно, согласитесь с тем, что я только что вам расска­зал. Одно только могли бы возразить, что пример хлопчатобумажной фабрикой не совсем правдоподобен. Где и когда слыхано, чтобы машины стоили только 80 руб. или хлопчатая бумага только 1400 руб?—Совершенно верно. Числа, приведенные в этом примере, выбраны только для того, чтобы легче выяснить, что такое прибавочная стоимость. Теперь я вам приведу пример из жизни, и числа будут так верны, что никто не сможет ничего возразить.

В Англии, как каждому известно, обрабатывается громадное количество хлопка[В 1873 году в Англии обработано 1264 миллиона фунтов хлопка с помощью 33½ миллиона веретен]. Уже издавна там существуют огромные паровые фабрики, издавна уже работники перестали там работать на себя, а должны продавать свой труд, становясь обыкновенными наемниками, давно уже они терпят и нужду и голод. Зато богатеют фабриканты. Так вот, положим, что одному из таких фабрикантов хлопчатой бумаги содержание фабрики и все производство стоило 134.250 руб. в год, по истечений года он продал свою пряжу и получил за нее 159.000 руб. Значит, прибыли он получил 24,750 руб. (159,000— 134,250=24,750) или 18%. Вы знаете, конечно, что это еще не очень большая прибыль, так как у нас есть фабрики, напр., свеклосахарные заводы, которые дают 40, 50 и более процентов прибыли. Посмотрим откуда наш фабрикант получает эту прибыль. Для большей ясности рассчитаем сколько тратит он на производство в неделю.

Чтобы из этой хлопчатой бумаги получить пряжу, необходимы машины, различный вспомогательный материал и рабочий труд. Машины, т. е. веретана вместе с паровой машиной стоят 60.000. Но раз купленые машины не изнашиваются сразу, а могут служить лет десять; поэтому ежегодная трата на машины не будут 60.000 руб., а в 10 раз меньше, т. е. 6000 руб. а еженедельная трата (если в году 50 рабочих недель) в 50 раз меньше, т. е. 120 рублей. Далее, для машин необходим каменный уголь (для нагревания котлов), масло (для смазки колес), газ (для освещения фабрики) и т. д. На уголь в нашей фабрике еженедельно выходит 24 р. 60 к., на газ—6 р. За наем помещения фабрикант платит еженедельно 36 руб. Весь еже­недельный расход на хлопчатую бумагу, машины, уголь, газ, масло, квартиру и т. п. будет равняться 2284 р. 50 к. Однако, весь этот материал ничего не дает, если не приложить к нему рабочих рук. Поэтому, фабрикант нанимает 135 рабочих (каждый из них наблю­дает за 74 веретенами) и платит им за их рабочую силу столько, сколько нужно на её произведение или на продовольствие работника (на пищу, одежду, помещение), допустим, по 2 р. 25 к. в неделю. Всем рабочим в неделю будет выдано 303 р. 75 к.

Если бы работники работали только для себя, т. е. если бы они отдавали фибриканту столько труда, сколько сами взяли от фабриканта в виде рабочей платы, то было бы очень легко высчитать, сколько должны стоить выработанные ими в течении недели 10.000 фунтов пряжи. И действительно, в этой пряже должны заключаться: 1) стоимость хлопчатой бумаги—2067 руб., 2) стоимость машин— 120 р., 3) стоимость угля—24 р. 60 к., 4) стоимость масла—24 р. 60 к. 5) стоимость газа—6 р., 6) стоимость помещения— 36 р., 7) пата рабочим—303 р. 75 к. Всего вместе 2587 р. 50 к., а один фунт в 10.000 раз меньше или приблизительно 26 коп.

Между тем, наш фабрикант за фунт пряжи получит не 26 коп., a 315/8 коп., а за 10.000 фунтов пряжи в 10.000 раз более —3162 р. 50 к., т. е. на 575 более (3162 р. 50 к,—2587 р. 50 к. = 575 р.), чем мы высчитали.

Если же наш фабрикант получил на 575 р. более, то это очевидно потому, что в них заключается новая стоимость, которой прежде не было, которую добавили работники собственным неоплаченным трудом. Мы видим, следовательно, что 575 р. дохода прои­зошли из неоплаченного труда, из созданной рабочими прибавочной стоимости. Эти работники получили от фабриканта 303 р. 7 к. за недельный труд, а в неделю они не только отработали свою плату, но и дставили к хлопчатой бумаге 575 рублей неоплаченного труда. Каждый из них получает в день 371/2 коп. и не только возвращает их, возвышая своим трудом стоимость хлопчатой бумаги, но и при­бавляет еще новой стоимости (прибавочной стоимости) 581/2 к. Следовательно, неоплаченный труд продолжается более чем в полтора раза дольше, чем оплаченный, работник в полтора раза больше работает на фабриканта, нежели на себя.

Прибавочная стоимость более, чем в полтора раза больше опла­ченного труда, или, как говорят, мера прибавочной стоимости есть 1 ½ (или 150%) [Мера прибавочной стоимости есть следовательно отношение между неоплаченным трудом и трудом оплаченным. Так если работник работает на себя 4 часа, а 8 часов на капиталиста, то не оплаченный труд в 2 раза более оплаченного, и мера прибавочной стоимости равняется 2 или 200%. Если он 6 часов рабо­тает на себя и 6 на капиталиста, то мера прибавочной стоимости равняется 1 или 100%]. Теперь, кажется, я вас вполне убедил, что не всякий доход получается с собственного труда: мы видели, по край ней мере, что фабрикант получает свой доход не со своего труда, а с чужого.

Ну, а мастера, помещики, чиновники, купцы и т. п., что можно сказать об их доходе? Начнем с мастеров.

Вы, конечно, знаете, что большая часть обуви у нас приготовляется в частных мастерских, в которых мастер наблюдает за работой, подмастерья работают за плату, а ученики даром. Что мастер зарабатывает на ученической работе и получает с нее прибыль, это знают даже малые дети. Здесь мы говорили об оплаченной работе подмастерья.—Вы знаете, как тяжел труд сапожника. Согнувшись на своем стуле, в душной тесной комнате, он должен работать 15, 16 часов, чтобы только заработать на собственное суще­ствование. Платят ему поштучно по 90. к. за пару штиблет. При благоприятных условиях, хороший подмастерье в 15 часов может сделать две пары штиблет и получить за свой труд 1 р. 80 к. Пос­мотрим теперь откуда берется заработок мастера.

Кожа, резина, подошвы на одну пару штиблет стоят 2 p. 10 к. до 2 р. 55 к., остальной материал (дратва, шило, гвозди и т. п.) 10 к., помещение, положим, 10 к.[Разумеется, помещение стоит гораздо дороже, может быть 9 рублей, может быть рублей 15 и более, но в этом помещении заготовляют не одну пару сапог, а 50, 100 и более в месяц, поэтому, на каждую пару приходится за помещение несравненно меньше, положим 10 к.], труд подмастерья 90 к.—Если бы наш подмастерье получил за свой труд все, что ему следует, то в паре штебдет должны были бы заключаться: стоимость материала (кожа, резина, подошвы) на 2 р. 55 к., стоимость помещения на 10 коп., стоимость труда подмастерья на 90 к., так что штиблеты должны бы были стоить 3 р. 65 к.. Между тем мастер продает пару штиблет за 5 р., т. е. на 1 р. 35 к. дороже.

Откуда же взялись эти 1 р. 35 к.? Очевидно, их не было ни в подошвах, ни в гвоздях, ни в квартире; эту новую стоимость могли создать только работники.

Итак, наш подмастерье за 90 к., кроме оплаченного труда добавил мастеру на 1 р. 35 к. труда неоплаченного, т. е. прибавоч­ной стоимости, которой и пользуется, разумеется, только мастер. Опять, следовательно, неоплаченный труд в полтора раза больше оплаченного, опять мера прибавочной стоимости 1½ или 150%. Работник из 15 ч. ежедневного труда работает на себя только 5 ч., а 10 отдает мастеру, обогащая его.

Теперь вы видите, как получает свой доход мастер. Собствен­ным ли трудом? Очевидно, нет. Точно так же как и фабрикант, он может обогатиться только чужим трудом, только трудом своих работников и мастеровых.

Вы видите, теперь, сколько веры заслуживают люди, которые рассказывают чудеса о богатствах, нажитых собственным трудом; вы знаете теперь, что позорно лгут те которые, говорят, что фабриканты собственным трудом наживали себе богатства.

А купцы, помещики, чиновники и т. д.?

Сейчас дойдем и до них. И чтобы выяснить себе, откуда берется их доход, каким трудом они себя содержат, возьмем пример.

Положим, что какой-нибудь фабрикант вложил в свое предпри­ятие 150.000 р. Какое это предприятие, для нас все равно, скажем, хоть свеклосахарный завод. Наш фабрикант купил машины, свекло­вицу, другие нужные материалы, нанял рабочих и по окончании года получает за сахар 195.000 р. Таким образом, фабрикант получает 45.000 р. дохода со своего капитала в 150,000 р. Мы уже знаем, что эти 45.000 рублей есть не оплаченный труд работников или прибавочная стоимость. Фабрикант охотно удержал бы себе весь этот доход: хотя он и не стоит ему никакого труда, но расставаться с деньгами —все же трудновато.

За купцом идет помещик. Наш фабрикант построил себе фаб­рику на помещичьей земле. Бывает, правда, что строят фабрики на собственной земле, но часто и на чужой. Владелец земли желает за это получить плату, так называемую ренту. Что тут поделаешь, ду­мает себе фабрикант—коли надо платить, так платить. И отдает ему из своей прибыли 3.000 р. ренты.

Итак, откуда же является доход землевладельца? Очевидно, тоже из прибыли фабриканта, а следовательно, опять таки из неоп­лаченного труда фабричных рабочих[Мы говорим здесь о таком землевладельце, который сам не ведет хозяйства. Такой же землевладелец, который ведет собственное хозяйство, тоже содержит себя трудом работников, но своих собственных, т. е. трудом наемников: пахарей, косарей и т. п.].

У нашего фабриканта осталось только 34,500 р. прибыли. Но и теперь еще он не может положить все эти деньги в свой карман. Мы уже говорили, что на устройство своей фабрики он истратил 150.000 р. Эти 150.000 могли быть его собственные, но могли быть взяты у кого нибудь взаймы. Ведь много есть богатых людей, которые, вместо того, чтобы заниматься какими-нибудь предприятиями, отдают свои деньги в рост и прибавляют ежегодно получаемые проценты к своему капиталу. У одного из таких капиталистов и мог занять деньги наш фабрикант. Допустим, что капиталист дал ему нужные 150,000 р. по 6%. Тогда фабрикант отдает из своей прибыли 9.000 р. капиталисту. Ему остается только 25.500 р.. Капиталист же из чужого кармана перекладывает в свой 9000 р. Но из чьего кармана? на первый взгляд кажется, что из кармана фабриканта, но на самом же деле и эти 9000 взяты у рабочих, из их неоплаченного труда.

Больше всего податей платят сами бедняки, рабочие. Но немного также дают фабриканты и капиталисты; всякий из них считает своею обязанностью платить деньги правительству, как своему слуге. И наш фабрикант кое-что уделяет правительству из своего дохода. Он вносит в виде податей, положим 500 р. Легко понять, что и эту палату заплатили рабочие, потому что ни один фабрикант ничего своего не имеет, а раздает только прибавочную стоимость, неоплаченный труд работника.

Нашему фабриканту остается еще 25.000 р. Из них идёт 750 р. на жалованье директору фабрики, 1.500 р. в страховое общество и 2.250 р. разной другой братии. Остается 20.500 р. чистого дохода, с которыми фабрикант уже может делать, что ему угодно. И весь свет будет говорить, что эти 20.500 р.—его «собственность», которую он приобрел «собственным трудом».

Фабрикант сумеет пожить на эти денежки! Он не станет считать, сколько ему надо для поддержания своего существования, как он делает это по отношению к своему работнику, а будет жить и тратить деньги, как ему вздумается. Театры, балы, шампанское, кареты, роскошь в доме, роскошь за столом! Жить вообще можно, потому что в кармане неоплаченый рабочий труд! Неоплаченного труда хватит на все: им будут жить и служащие фабриканта, его содержанки, лакей и т. п. А деньги, остающиеся после удовлетворения его причуд и потребностей, фабрикант прибавит к своим тысячам, чтобы еще более пользоваться чужим тpyдом, поживиться чужой при­бавочной стоимостью.

Теперь мы уже можем дать полный ответ на вопрос, поставленный в заглавии и в начале книжки.

Кто чем живет? Кто своим и кто чужим трудом? Кто чем себя содержит, трудом ли своих или чужих рук?

Теперь мы могли бы разделить всех людей на три разряда. К первому разряду принадлежат люди, работающие на себя и содер­жащие себя собственным трудом; к нему принадлежат все те ремесленники, у которых есть собственные орудия производства и все крестьяне, имеющие столько земли, что они могут существовать соб­ственным трудом.

Другой разряд. Это рабочие, у которых нет собственных ору­дий производства, и крестьяне, у которых слишком мало земли или совсем нет земли, и которые должны продавать себя, продавать свою рабочую силу. К этому разряду мы причисляем всех подмастерьев, фабричных, батраков, наемников и т. п.

А третий разряд составляют те, которые имеют орудия произ­водства, но сами не работают, а заставляют работать других. Эти на себя не работают, а содержат себя и богатеют чужим трудом, прибавочной стоимостью, отнятой у других людей. Сюда принадле­жат фабриканты, мастера, помещики, купцы, министры и многие из чиновников.

А теперь я спрошу вас, справедливо ли это? Справедливо ли такое разделение на праздных богачей и трудящихся бедняков? Да или нет?

Мы уже видели в первой половине нашей книги, каковы капиталистические порядки: небольшая горсть людей живет и роскошествует на счет труда всего народа. Но почему это так? Потому что эта масса народа не свободна, потому что она принуждена продавать свою рабочую силу, продавать себя.

Но почему же она принуждена продавать себя? Потому что у нее нет орудий труда. А мы уже видели, что тот, кто не имеет орудий труда, должен продавать себя, иначе он умрет с голоду. Следовательно, если хотим исправить, улучшить изменить тепереш­ний порядок, если хотим устранить нужду одних и роскошь других, то что должны мы сделать? Очевидно, устроить так, чтобы каждый имел свои собственые орудия труда. Тогда каждый будет работать на себя. Никто не будет работать на других, никто не будет от­давать прибавочной стоимости из своего труда. Тогда никто не станет покупать людей, их рабочую силу, никто не будет отнимать прибавочной стоимости, никто не будет содержать себя чужим трудом.

— Устроить так, чтобы каждый имел орудия труда? Но как это устроить? В этом то вся задача,—заметите вы мне.

— Как устроить? Очень просто; отобрать орудия труда у тех, у которых их слишком много и отдать на пользование трудящемуся люду.

— Обобрать силой!! Да помилуйте, как же это отобрать? Разве это можно? Разве это мыслимо? Разве это нравственно?

Возможно ли это, мыслимо ли, нравственно ли— вот три вопро­са, на которые мы постараемся дать ответ.

Посмотрим сначала, возможно ли? Возможно ли, что бы у каж­дого работника, у каждого человека были свои орудия труда.

Не такой это простой вопрос, как могло бы показаться. С первого взгляда кажется, что вещь вовсе не трудная. Ведь, было же когда то так, что у каждого почти работника была собственная мастерская, в которой он сам был господином.

В старину—точно, так было. Но тогда людей на свете было сравнительно мало. В том городе, в котором 200 лет тому назад, было 500 тысяч жителей, теперь 4 миллиона (Лондон в Англии); стране, в которой 200—З00 лет тому назад было 2 миллиона жите­лей, теперь, быть может—10 миллионов и больше, где прежде доста­вало на всех 1.000 пар сапог, теперь надо миллион, где прежде потреблялось миллион аршин полотна, теперь требуется в 10, в 20 раз больше. Следовательно, в старину, «в доброе старое время»,— хо­тя оно далеко было не так хорошо, чтобы желать его возвpащения, —ткач, работавший с женой и детьми в своей мастерской, или сле­сарь который заготовлял замки у себя на дому, не могли много заготовлять ни полотна, ни замков. Работали мало, потому что и спрос был не велик; ткач ткал свое полотно на плохом станке, слесарь выделывал свои замки при помощи плохих орудий.

Теперь ткач должен непременно ткать с помощью машин. Если бы он хотел ткать полотно на станке, то это было бы все равно, как если бы кто-нибудь захотел ехать на лошадях туда, куда проложена железная дорога. Он должен был бы истратить, может быть, 100 часов на то, что при помощи машины сработал бы в один час.

В настоящее время требуется много, очень много продуктов. Необходимы большие фабрики, паровые машины, большие магазины, чтобы произвести необходимое количество продуктов. В настоящее время, например, в одной Англии 450.087 рабочих ткут хлопчатую бумагу на 33 миллиона веретен. И если бы у каждого работника была своя мастерская, свое веретено, т. е. если бы каждый был самостоятельным рабочим, то все вместе не сработали бы и двадцатой части того, что вырабатывается теперь. Везде чувствовался бы недостаток в бумажных тканях, и даже наши крестьянки стали бы жаловаться на такие порядки. Вы видите теперь, что не так то легко и не всегда возможно, чтобы у каждого была своя собствен­ная мастерская, свои собственные орудия труда. Не было бы, правда, притеснений рабочих, но зато везде был бы недостаток в самых необходимых товаpах, нужда и даже голод.

Да, голод! как вы сами сейчас убедитесь. В настоящее время в Англии, например, почти нет работников, у которых были бы собственные орудия труда. Крестьян же, которые обрабатывали бы свою собственную землю, и вовсе нет. Там есть только крупные землевладельцы, у которых есть огромные имения, паровые плуги, паровые машины для жнитва и молотьбы, и которые нанимают сель­ских работников для обработки своих полей.

У сельских же работников нет ничего: ни полей, ни орудий труда, ни даже собственной хаты; они должны, следовательно, продавать себя в рабство господам и отдавать им свой добавочный труд.

Таким работникам приходится плохо, очень плохо. Невообра­зимый ужас вызывает зверство и алчность, английских землевладель­цев, когда читаешь в книжках описание бедственного положения ан­глийских сельских работников.

Но как вы думаете, если бы каждому из них был дан особый клочек земли? Выиграл бы от этого весь английский народ? Вовсе нет. В 1875 году Англия нуждалась для своего продовольствия в 22 миллионах квартеров хлеба (1 квартер равняется 75 гарнцам). На английской земле родится только 13 миллионов квартеров хлеба, так что 9 миллионов надо привозить из заграницы. Если бы земля была поделена на малые участки, на которых нельзя было бы применить ни паровых плугов, ни сеялок, ни веялок, то не только не собралось бы 13 миллионов квартеров, но, пожалуй, и пяти-шести. Тогда в Англии начался бы голод.

Вы видите, значит, что в настоящее время нельзя, чтобы каж­дый имел свои собственные орудия труда!

Но как же быть? Не иметь своих собственных орудий труда— плохо, потому что приходится продавать свою рабочую силу, про­давать себя, обогащать других: их иметь—опять таки плохо, пото­му что тогда будет нужда, голод. Что делать? Где найти выход?

Итак, следовательно, помочь работникам может только общественная собственность на землю и фабрики.

А теперь спросим себя, удастся ли это? Можно ли надеяться, что эта общая собственность на землю и на орудия труда осуще­ствится на деле? Возможно ли, чтобы каждый был себе господин? Всегда были бедные и богатые, всегда и везде была масса людей угнетенных и горсточка угнетателей. Всегда были люди, которые нахо­дили такой порядок несправедливым, а однако, ничто не помогло: всег­да бедным было плохо, а богатым хорошо.

А теперь разве число бедняков не становится все больше и больше, разве страшная нужда не охватывает рабочих всех стран, разве роскошь и своеволие тунеядцев не растет час от часу?

Все это правда, сущая правда, но все таки это не может ли­шить нас надежды; наоборот, из этого то мы и можем видеть, что близок конец нынешнего порядка. Дело вот в чем.

Число бедняков, не имеющих никакой собственности, посто­янно увеличивается. Против этого ничего не поделаешь при нынеш­них порядках. Ремесленник, отправляя свой товар на рынок, жела­ет получить за него как можно больше; и в этом нет ничего удивительного: он трудился над ним, как только мог. Но какая ему польза от его труда? Фабрикант, заготовляющий тот же товар на фабрике употребляет на его выделку гораздо меньше труда[Конечно, не своего; здесь говорится о труде его рабочих]. Если мы допустим, что слесарь провозится над замком 3 часа, то на фаб­рике такой же замок сделают в час, а то и скорее. Слесарь захо­чет взять за свой замок 30 копеек (если час труда стоит гривенник), фабрикант же продает его за 10 коп. Разумеется, никто не станет покупать у слесаря и слесарь, не будучи в состоянии сбывать свои товары, продаст свой станок и пойдет продавать свою рабочую силу фабриканту.

Что сказано о слесарях, применяется ко всем другим ремес­ленникам: с машинами и фабриками они тягаться не могут и рано или поздно должны сделаться наемными рабочими. Таким то обра­зом все большее и большее число людей лишается своей свободы и поневоле продает свою рабочую силу. Если бы рабочие имели, по крайней мере, постояную плату, на которую могли бы расчитывать, то, пожалуй, им можно было бы как-нибудь прожить на свете. Но до этого далеко! Рабочая плата, напротив, понижается постоянно, между тем как прибыль, все увеличивается.

Постараемся объяснить это понятие. Припомним, откуда берется прибыль фабриканта: рабочий отдает ему свой добавочный труд, потому что только одну часть дня работник трудится на себя, а остальную часть он трудится на фабриканта. Если, например, фабрикант держит 20 рабочих, платя им по 90 коп. в день, то платит столько потомy, что именно столько необходимо на поддержание их существования (на пищу, одежду, квартиру). Работники после шести­часового труда уже отрабатывают эти 90 коп., а остальную часть дня работают даром и таким образом дают фабриканту даром 90 коп. новой стоимости в день (если допустить, что рабочий работает всего 12 часов в день). И если их 20 человек и работают они, допустим 333 дня в году, то в год они приносят хозяину 6.000 рублей прибыли (20Х90Х333). Очевидно, что чем больше своего труда от­дают работники, тем больше будет прибыль фабриканта; так что, ecли вместо 6 часов ежедневно работники отдавали бы ему 8 часов, то прибыль хозяина была бы не 6.000, а 7.920 рублей.

Так оно и есть в настоящее время, работники принуждены от­давать все большую и большую часть рабочего дня фабриканту.

Как это так? А очень просто. Почему взятый нами для при­мера работник получает в день 90 копеек? Потому, что столько ему необходима на поддержание соей жизни (на пищу, одежду, квартиру). Работая 6 часов за эту плату, рабочий остальную часть дня (т. е. 6 часов) работает даром.

Если бы случилось так, что для кормления и вообще для жизни рабочего довольно было бы 4 часов труда вместо шести, заработ­ная плата была бы уже не 90, а только 60 коп. Работник трудился бы на себя, только 4 часа, а 8 часов работал бы в пользу фабри­канта, отдавая ему весь прибавочный труд, всю прибавочную сто­имость.

Так в действительности и происходит. Но по мере того, как везде вводятся машины, с которыми скорей можно производить вся­кий предмет, все меньше и меньше труда требуется на изготовление тех предметов, в которых нуждается работник. Прежде руба­ха стоила 2-3 дня труда, теперь только 1 день, а то и меньше; прежде какой-нибудь сюртук стоил, например, 10 дней труда, теперь не стоит и трех.

Следовательно, работнику в настоящее время не приходится работать на себя (чтобы отработать свою плату) так долго, как в прежнее время. Прежде он должен был работать на себя 6 часов там, где теперь довольно четырех. Но пользы ему от этого нет никакой. Прежде из 12-ти часовой ежедневной работы он трудился на себя 6 час., а остальные 6 час. отдавал фабриканту; теперь для него достаточно 4 час., следовательно, фабриканту остается восемь. Рабочий трудится по прежнему, выигрывает один фабрикант. Прежде работник работал на себя 6 часов, а остальные 6 употреблял на со­здание прибавочной стоимости; мера этой прибавочной стоимости (т. е. отношение между неоплаченным трудом и трудом оплаченным) равнялась 1 или 100%; теперь необходимый для рабочего труд про­должается 4 часа, прибавочная стоимость занимает 8 часов и мера ее будет 2 или 200%. Теперь везде во всех отраслях промышленности вводятся машины. С ними работа идет успешнее. Потому и время, необходимое pаботникy на поддержание своего существования постоянно уменьшается, время же, приходящееся на долю фабриканта, все увеличивается. Мера прибавочной стоимости также все возрастдет.

Теперь мы видем, почему работники должны беднеть, а фаб­риканты—богатеть.

— Ну в этом немного отрадного, скажите вы мне. Если так должно быть, то как же надеяться нам на улучшение своего поло­жения?

«Нет худа без добра», говорит пословица. Так и в постоян­ном повышении меры прибавочной стоимости есть много хорошего. Прежде всего, хорошо то, что работник может содержать себя все с меньшей и меньшей затратой труда. Теперь, когда весь почти труд отдается хозяину, работник от этого немного выигрывает, но со временем, когда не будет хозяев, это уменьшение необходимого тру­да будет для него очень важно.

А кроме того, я должен упомянуть здесь еще об одной вещи, о которой до сих пор не говорил ничего. Как вы думаете, все ли фабриканты обогащаются чужим добром? Далеко не все; все обога­щаться не могут; каждый из них старается разорить другого. Один старается приготовить на продажу как можно больше товара, напр., ситцу, другой посылает этого товара еще больше, третий больше их обоих, и каждый из них должен продавать как можно дешевле, если не хочет, чтобы его товар залежался. Наконец, ситцу доставляется на рынок так много, что на него нет уже и покупателей, а фабри­канту без покупателей недалеко и до банкротства. Только очень богатые могут долго выжидать спроса и продолжать производство, а менее богатые разоряются до чиста и разоряют тысячи работников, которые у них работали, оставляя их без куска хлеба. И это повторяегся через каждые 8-10 лет. Каждые 8-10 лет погибает мнжество мелких фабрикантов, выбрасывается на улицу масса работников, богатеют же только несколько фабрикантов.

Что же из этого следует?

Очень многое. Фабрикантов и богатых вообще становится все меньше и меньше, бедняков же рабочих—все больше и больше; бо­гатства скопляются в руках все меньшего числа лиц, нужда же обни­мает все большую и большую часть жителей.

Работники видят, что фабрикантов становятся все меньше и меньше, что хотя богатства их и растут, но число их все уменьшается, так что все, что фабриканты выигрывают на богатстве, то теряют на силе. Рабочие же на фабриках привыкают к совместному труду, видят собственными глазами, как выгодно работать сообща, как при этом сохраняется время и лучше становятся изделия. Видят они собственными глазами, как нехорошо, когда все орудия труда принадлежат одному собственнику, который не только сам не работает, но часто не имеет понятия о том, каким образом выделываются производимые у него продукты.

При том на фабриках работники привыкают стоять друг за друга; они видят, что работник брат работнику, что у них всех есть общий враг, который живет их трудом, и они понимают, что для по­беды над ним необходимо соединиться и помогать друг другу.

Конечно, у многих рабочих зарождалась мысль: а чего ради мы, в самом деле, работаем на одного? Нас так много, он же—один: мы работаем на себя, а он отнимает наш труд. Если бы фабрики были наши, то все бы пошло иначе: мы не гнались бы за прибылью, но заботились бы лишь о поддержании нашего собственного существова­ния. Мы бы работали с пользой для всех, он же работает только для себя, на убыль всем. Почему бы не сговориться всем работникам, почему бы им не отобрать от всех хозяев землю и фабрики?

Но справедливо ли будет это?

Не нос для табакерки, а табакерка для носа. Не для того люди на свете, чтобы производить как можно больше продуктов, а про­дукты на свете, чтобы удовлетворять нужды людей. Работники созда­ют продукты, они же должны ими пользоваться, а для того им необходимы орудия труда, принадлежащие теперь фабрикантам. А если вам кто скажет, что собственность священна, что посягать на нее нельзя, то можете ответить коротко и ясно. Не хотим более обогощать других своим трудом!

Теперь останется один самый важный вопрос: каким образом отобрать фабрики и земли, как этого достигнуть?

Это уж ваше дело. Над этим вы сами должны поразмыслить.

Когда в прежние времена речь заходила о том, чтобы освободить страну из неволи, когда надо было изгнать врага, тогда обращались к вам, работники, и тогда вы могли спросить: «освободить родину, изгнать врага мы готовы, но как это сделать?»

Теперь же идет речь о вас самих, о ваших семьях, о ваших братьях, а собственное дело надо уметь делать самим. Помните однако всегда, что только при общем владении орудиями труда люди могут быть счастливы. И если сотни людей будут говорить вам, что один человек может добиться всего сам, не верьте этому.

Только соединяясь вместе, общими усилиями, могут работники добиться своего освобождения.

Семен Дикштейн

Приложение:

Стоимость всякого продукта определяется количеством труда, за­траченного на его производство (т. е. на его изготовление). Это при­знано всеми учеными. Но у человека, не знакомого с наукой, может явиться такая мысль: если стоимость всякого продукта будет тем больше, чем больше труда потрачено на его производство, то неумелый и неловкий сапожник, провозившийся над своими сапогами гораздо больше, чем нужно, получит за них больше, чем опытный мастер, работающий хорошо и скоро. Но такое рассуждение ошибочно.

Наука говорит не о той излишней трате времени и труда, которая происходит от неловкости рабочего. Этот излишний труд есть труд ненужный, затраченный им без надобности, только по неумению. Наука говорит о труде необходимом, без которого обойтись невозможно. А этот необходимый труд также бывает не всегда одинаков. Всякому известно, что на швейной машине скорее можно шить, чем без машины. Пока не было швейных машин, трудом, необходимым на шитье, ска­жем, рубашки, был труд средней (т. е. не самой хорошей и не самой плохой) швеи, работающей с помощью иголки. Когда же были изобретены швейные машины, труд, необходимый для шитья рубашки, стал меньше, потому что на машине ее можно сшить скорее. Швея, у кото­рой нет машины, конечно, так же долго, как и прежде, провозится над рубашкой; но теперь некоторая часть ее труда уже не будет считаться необходимой. Какая именно часть? А вот какая. Если на машине можно шить втрое скорее, чем без машины, то только третья часть труда на­шей швеи будет трудом необходимым. Положим, что она провозилась с рубашкой шесть часов, а на машине можно было бы сшить ее в два часа. Тогда шесть часов труда нашей швеи будут равняться только двум часам необходимого труда. Вот почему введение машин всегда ра­зоряет ремесленников, работающих ручными инструментами.

Но это еще не конец. Чтобы мой труд был трудом необходимым, нужно, чтобы произведенные мною продукты были нужны обществу, чтобы на них был спрос, как говорят ученые. Возьмем хоть ткацкое дело. Полотно и всякие ткани, конечно, нужны людям; это такой продукт, без которого могут обходиться только дикари. Поэтому на по­лотна есть спрос; труд ткача есть труд необходимый. Но и тут дело за­висит от того, работает ли ткач на машине или на ручном станке. В на­стоящее время необходимым трудом ткача считается только тот труд, который необходим при тканье машинами. Тот излишний труд, который потребуется при ручном станке, не считается уже необходимым. Оттого-то наши ткачи-кустари так бедствуют в настоящее время.

Но положим, что нужно было десять тысяч штук полотна, а приго­товили их двадцать тысяч. Выходит, что полотна приготовили вдвое больше, чем требовалось, значит, и труда на его производство истра­тили вдвое больше, чем нужно. Излишний труд не есть необходимый труд. Если половина всех сработанных кусков была приготовлена без надобности, то и труд, затраченный на производство этой половины, будет трудом излишним, а вовсе не необходимым. Если люди, пригото­вившие полотно (сами ткачи или их хозяева), станут продавать полотно все разом, то стоимость полотна будет вдвое меньше, чем должна была бы быть по настоящему. Каждый из них понесет убыток, каждый из них увидит, что половину своего времени истратил даром, что его труд только на половину был трудом необходимым. Если же половина людей, изготовивших полотно, ухитрится вывезти его на рынок прежде, чем привезет его другая половина, то им, пожалуй, удастся продать его именно сообразно с количеством труда, затраченного на его производ­ство. Но тогда другая половина «производителей» полотна совсем не най­дет покупщиков, их трудокажется совершенно излишним; значит и стоимость их полотна будет равна нулю, потому что на производство этого полотна вовсе не затрачено необходимого труда. Но их может от­части выручить дешевизна их товаров. И вот каким образом.

Видя, что нет спроса на их полотно, они будут, что называется, навязывать его покупателям, будут все больше и больше понижать его цену. Тогда многие из тех людей, которые из бедности не могли по­купать полотна, когда оно продавалось по настоящей цене, купят его теперь за бесценок. Кроме того, некоторые из зажиточных людей по­желают купить его в запас опять-таки потому, что соблазнятся деше­визной. Благодаря этому, наши запоздавшие продавцы полотна вернут кое-что из своих «издержек производства», но без убытка, и без боль­шого убытка, дело все-таки не обойдется.

Но кому же охота работать в убыток, задаром? Видя, что спрос на полотно упал, люди, занимающиеся его производством, будут приго­товлять его меньше. Тогда поднимется его цена. Если полотна приготовят на этот раз ровно столько, сколько его требуется, то весь труд, затраченный на его производство, будет трудом необходимым. А если полотна приготовят меньше, чем требуется, то цена его подрастет еще больше, так что производители получат больше, чем следует. Тогда вместо убытков они получат огромные барыши. Но на большие ба­рыши охотников много. Явятся другие производители полотна; они также вывезут его на рынок. Тогда цена его опять упадет, и т. д.

Вот эти-то колебания цены полотна и приводят к тому, что если мы возьмем не один год и не один случай, а много лет и много случаев продажи полотна на рынке, то увидим, что стоимость его определяется количеством труда, необходимым на его производство.

То же самое можно сказать обо всяком другом продукте. Следует только помнить, что под количеством труда, необходи­мого на производство какого-нибудь продукта, нельзя понимать труд рабочего одного какого-нибудь ремесла. Так, например, в замке за­ключается труд не только слесаря, но также и рудокопа, добывающего железную руду, рабочих, занимающихся выплавкою руды, изготовле­нием полосового железа, перевозкой и т. д., и т. д. Все эти рабочие способствовали приготовлению если не самого замка, то материала для него. А потому труд всех этих рабочих должен идти в расчет при определении стоимости замка.

Источник